Габриэль наклоняется и целует меня в лоб. Но он на задании.

— Я серьезно. Хочу, чтобы сегодня вечером ты осталась здесь. Я напишу доктору Стерн и попрошу ее прийти осмотреть тебя.

— Не надо, — говорю. — Я в порядке. Мне лучше выйти на работу.

— Чушь собачья.

Без видимых усилий он подхватывает меня и заносит внутрь. Несмотря на состояние, тело охватывает легкий трепет. Меня никогда не носили на руках и не обращались со мной как с драгоценностью. И хотя я на самом деле не больна, его забота заставляет меня захотеть прижаться к нему и выплакать свои проблемы.

Он укладывает меня на диван.

— Оставайся здесь.

— Да, сэр, — салютую я, но он уже уходит в спальню.

Возвращается с одеялом, в которое тщательно меня заворачивает.

— Вот так.

— Ведешь себя как наседка. — Которую я люблю.

— Куд-кудах, — невозмутимо произносит он, подхватывая телефон одной рукой и пульт от телевизора — другой.

Я впечатлена его многозадачностью. Он прокручивает список фильмов и выбирает романтическую комедию, одновременно заказывая суп и корзинку с хлебом в обслуживании номеров.

— И чай, — добавляет Габриэль, заканчивая звонок.

Мое бедное, разбитое сердце тут же превращается в кашу. Он готовит мне чай. Голос слишком хриплый, когда я говорю:

— Итальянцы не славятся своим чаем.

— Скорее всего, это будет бормотуха, — соглашается он. — Но должно сработать.

И хотя я упакована как сверток, он делает еще одно движение, усаживая меня на свои колени и укутывая нас обоих одеялом. Так намного лучше. Я прижимаюсь к его груди, а он меня обнимает.

— Не хочу оставлять тебя, — шепчет Габриэль мне в волосы.

— Я в порядке. Правда. И могу пойти с тобой...

— Нет. — Его голос нежный, но жесткий. — Даже если ты не больна, все равно нуждаешься в отдыхе. А теперь замолчи и хоть раз сделай как велено.

— Командир.

— Ты сожалеешь только о том, что пришла моя очередь командовать.

Не в состоянии удержаться, я поглаживаю его грудь. Касаться Габриэля — это роскошь, которая вряд ли мне когда-нибудь надоест.

— Что ты там говорил по поводу того, что отдых по принуждению — это оксюморон?

— Я такого совсем не помню. Ты бредишь от истощения.

Фыркаю, а он целует меня в лоб, посмеиваясь.

Начинается фильм, и мы затихаем.

— Как ты узнал, что я люблю «Когда Гарри встретил Салли»? — спрашиваю мягко.

Он слегка двигается подо мной, упершись одной ногой в стол.

— Ты мне сказала.

— Что? Когда?

— В третью ночь в автобусе. Ты обгадила мою любовь ко всему, что касается «Стар Трек», и я спросил о твоих любимых фильмах. И я все еще обижаюсь, что ты в один ряд со «Стар Трек» поставила «Космические яйца».

Улыбаюсь от отвращения в его голосе, но немного встряхиваюсь, когда вспоминаю ту ночь.

— Ты помнишь все это?

Он рукой скользит по моим волосам, распространяя приятную мелкую дрожь по позвоночнику.

— Я помню все сказанное тобой, Дарлинг. Ты говоришь — я слушаю.

Я практически признаюсь ему в любви. Слова поднимаются и танцуют на языке. Но рот не открывается. Меня останавливает страх, словно озвучь я это, положу начало концу. Оно не имеет смысла, но я не могу стряхнуть это ощущение.

Я целую нижнюю часть его подбородка, где запах одеколона смешивается с теплом его кожи, и крепко обнимаю мужчину.

Он держит меня до прихода обслуживания номеров. Учитывая скорость, с которой они появляются, думаю, у нас преимущество. Я полагаю, что это привилегия «Килл-Джон», арендующего весь этаж.

Габриэль натягивает пиджак и одергивает манжеты, пока я притворяюсь, что заинтересована в еде. Но у меня пропал аппетит.

— Не тыкай пальцем в суп, — говорит он. — Ешь.

— Я жду, пока он остынет.

Видимо, я ужасно вру, потому что он зависает на краю дивана, глядя на меня, будто может вытащить мысли из моей головы простым усилием воли.

— Мне стоит остаться, — наконец произносит он.

Когда Габриэль достает телефон из кармана, чтобы начать набирать сообщение, я касаюсь его руки.

— Нет, иди. Клянусь, я в порядке. Просто возьму выходной. Такое случается.

Он должен уйти, чтобы я могла выследить этого ублюдка Мартина и сказать ему съесть дерьмо и умереть, или что-то в этом роде. Невозможно это сделать, когда рядом Габриэль. Я почти уверена, что его версия о том, чтобы сказать Мартину сожрать дерьмо, будет больше похожа на то, чтобы на самом деле выбить из него дерьмо.

Заманчиво было бы на это посмотреть, но мысль о том, что у Габриэля будут проблемы с законом или его репутация будет запятнана, меня пугает.

Он, должно быть, видит мою непреклонность, потому что вздыхает и наклоняется, чтобы поцеловать меня. Этот поцелуй не быстрый, он мягкий и томный, словно мужчина наслаждается моим вкусом. И я таю под его прикосновениями, целуя в ответ, зарываясь руками в его густые волосы.

Яркий цвет окрашивает его щеки, когда он отрывается от меня, мы оба дышим быстрее. Он прижимается лбом к моему и держит меня за затылок.

— Софи, — произносит Габриэль. — Моя дорогая девочка.

Грозят пролиться слезы. Он слишком нежный. Слишком потрясающий. Я закрываю глаза и провожу большими пальцами по его вискам.

— Я буду здесь к твоему возвращению.

Он издает одобрительный звук и снова меня целует. Потом еще раз. Нежным поцелуем. Поцелуем, в котором чувствуется любовь.

— Софи, я...

Габриэль делает вдох, качая головой. Когда он отходит, я чувствую потерю, словно прикосновение холодной руки к коже.

Он еще раз поправляет манжеты и изучает мое лицо. Не знаю, что он видит, но голос становится нежным, когда он, наконец, заговаривает:

— Поправляйся.

— Обязательно.

Но мое обещание пустое, потому что тошнота не пройдет, пока я выступаю против Мартина.

Габриэль

Ненавижу встречи и приветствия — бессмысленные вечеринки как до, так и после каждого концерта, где пресса, фанаты, члены фан-клубов, другие знаменитости и тяжеловесы индустрии звукозаписи собираются в одно скучное сборище с девизом «кто на кого смотрит». Они — проклятие моего профессионального существования.

На протяжении многих лет я совершенствовал взгляд, который держит людей на расстоянии вытянутой руки в эти мучительные часы. Только очень храбрые или очень глупые подходят ко мне. Очень храбрые пользуются моим уважением и обычно достаточно умны, чтобы коротко поговорить. С очень глупыми легко иметь дело.

Однако весь вечер общения избегать невозможно. А этот вечер чертовски длинный. Я несколько раз останавливал себя от написания сообщения Софи, чтобы не наседать на нее. Но я хочу.

Мне не понравилось бледное, но взволнованное выражение ее лица, или то, как она дрожала в моих руках, явно желая скрыть свое расстройство. Что-то не так. Что-то большее, чем укачивание в автомобиле, о котором она утверждает.

В чем бы ни заключалась проблема, я хочу ее решить. Мне необходимо сделать это. Вся моя жизнь посвящена заботе о людях, к которым я неравнодушен, а теперь она находится в верхней части списка.

Стоило остаться с ней. Я чувствую себя... собственником — еще одно чувство ранее мне незнакомое.

Мужчины не могут разгуливать и представлять свою женщину как «Моя. Коснешься ее — лишишься пальца». Или могут? Сомневаюсь, что Софи была бы признательна за такое клеймо. Или была бы, если бы я предложил ей заклеймить меня в ответ?

— Скотти, чувак, ты не здесь.

Возле себя обнаруживаю Киллиана.

— Прости?

— Ты витаешь в облаках, — раздражающе ухмыляется он. — Полагаю, отпуск совершил волшебство.

— Я излечился от навязчивого желания проверять телефон каждые две минуты, — отвечаю мрачно.

— Ага, это именно то, что я имею в виду.

Игнорирую его самодовольный взгляд.

— Это было... — Лучшее время в жизни. — ... Я очень наслаждался этим.

Киллиан довольно хмыкает.

— Рад слышать.

Он не развивает тему, но и не уходит.

Софи убеждена, что с ними мне стоит стараться сильнее. Я прочищаю горло.

— Подумываю взять Софи в шале на Новый год. Вы с Либерти хотели бы присоединиться к нам?

Кривлюсь. Это, вероятно, прозвучало так же неестественно, как и в моей голове. Кстати, губы Киллиана дергаются, я прав. Мудила.

Но он отвечает прежде, чем я произношу еще хоть слово.

— Мы с Либерти будем рады.

— А тебе не стоит спросить ее мнения прежде, чем соглашаться? — Я так много знаю о женщинах.

— Нет нужды. Мы мыслим одинаково. — Он наклоняется. — Кстати, она позади тебя.

Вздрогнув, я делаю шаг назад и вижу, что Либерти улыбается так широко, что ее щеки горят.

— Привет, Скотти. — Она шлепает меня по руке. — Мы сможем кататься на лыжах, есть фондю и делать другие штуки в стиле Джеймса Бонда?

— Например, прыгнуть со скалы и раскрыть парашют с изображением британского флага? — Я растягиваю слова.

— Да. Но нужно, чтобы на мне была одежда со звездами и полосами. Это мой гражданский долг.

— Внесу это в обязательный список.

— Юху! — Она обнимает меня прежде, чем я могу отойти. — Это будет самый лучший Новый год!

Киллиан смеется, а потом осматривается.

— Кто-нибудь видел Джакса?

Я высвобождаюсь из объятий Либерти и толкаю ее в сторону мужа.

— Не видел после окончания концерта. Сегодня он был немного не в себе.

Киллиан осматривает комнату.

— Он выглядел дерьмово. А теперь пропал.

Мы все волнуемся, когда Джакс исчезает. Теперь это автоматическая реакция, неважно насколько мы можем ему доверять. Я мгновенно настораживаюсь, поясница напрягается.

— Когда ты в последний раз его видел?

— Когда он уходил со сцены.

— Это было... — Я смотрю на часы. — Сорок две минуты назад.