Я сытый и потный завернут в клубок из крохотного тела Софи и простыни, давно уже стянутой с кровати. Ее голова, как и должно, покоится на изгибе моего плеча, и я играю с золотисто-розовыми прядями ее влажных волос.

Сегодня из-за собственной глупости я мог потерять ее, упустить это совершенство. Благодарность нарастает в груди и перекрывает горло. Софи Дарлинг не ушла от меня. Она дала мне шанс.

— Спасибо, что пришла домой, — говорю я, не в состоянии сдержаться.

Дом. Осознает ли она, сколько раз я называл своим домом то место, где мы отдыхаем? Не хотелось так себя выдавать, но не могу остановиться. Хочу, чтобы она знала, что значит для меня. И все же ощущение разоблачения моего сердца настолько чуждо, что мне трудно дышать, когда ловлю ее взгляд.

Выражение ее лица смягчается, карие глаза сияют. Когда Софи тянется, чтобы убрать волосы с моих бровей, меня захлестывает облегчение, оно словно прохладная вода для напряженных мышц.

— Ты первым пришел домой.

У меня не было дома, пока она не вошла в мою жизнь. Эта женщина, не колеблясь, дала мне его, будто ждала все это время, зная, что я предназначен ей. Я касаюсь ее щеки, напоминая себе о том, что она реальна.

Ее голос — связующее звено в темноте.

— У тебя синяки на боку и на лице.

Я не шевелюсь. Понимая, что еще не полностью исцелился, я держался подальше настолько долго, насколько мог.

— Они едва заметны, — медленно произносит она, явно подбирая слова. — Но я заметила их, когда мы были в душе.

Где свет оказался слишком ярким, чтобы удалось что-то скрыть.

Рукой она гладит мой бок. Кожа уже не так чувствительна, но от ее прикосновений появляется гусиная кожа.

— Ты собираешься рассказать мне, где был?

Она не обвиняет, и от этого еще хуже.

Голос звучит грубо, когда я наконец заговариваю:

— Дрался.

— Дрался? — Она приподнимается на локте. — С кем? Где? И какого хрена?

Ужас в ее глазах заставляет почувствовать себя ребенком.

— Я вырос в драках. Когда был моложе, я этим зарабатывал, а еще потому, что они помогают отпустить во мне нечто, нуждающееся в освобождении.

Ее взгляд мечется по моему лицу.

— И тебе снова требовалось расслабиться?

— Да.

— Из-за меня.

Я не могу лгать ей. Больше никогда.

— Да.

Софи с шумом втягивает воздух, а я хватаю ее за затылок, боясь, что она уйдет.

— Потому, Софи, что я идиот, который не мог, не сломавшись, вернуться той ночью в отель. Тогда я не мог сказать тебе правду.

Она не отодвигается, а наоборот, мягко произносит:

— Какую правду?

Я просто говорю:

— О том, что хотел тебя до боли. Что нуждался в тебе больше, чем в чем бы то ни было.

Она вздыхает и прислоняется лбом к моему.

— Габриэль, я тоже в тебе нуждаюсь. Признание этого — не слабость.

Я молча киваю.

Софи гладит мой бок, где потихоньку сходят синяки.

— Пожалуйста, не делай этого снова. Я не смогу вынести мысль о том, что тебе причинят боль.

— А тот факт, что я выиграл, поможет?

В моих словах лишь доля шутки, ненавижу, что из-за меня в ее глазах появилась грусть и хочу, чтобы она исчезла.

— Нет. — Ее мимолетная улыбка дрожит. — Да, немного. — Она проводит большим пальцем по моей травмированной щеке. — Обещаешь, Солнышко? Что вместо этого, когда будешь нуждаться, придешь ко мне.

— Дарлинг, кончать с тобой намного лучше той краткосрочной разрядки, которую я получаю в драке.

Ужасная шутка. Но вот что она делает со мной: я стал болтливым идиотом.

Кажется, это не имеет значения. Выражение ее лица смягчается, становится довольным.

— Тогда ладно.

— Ладно, — согласно шепчу я, чувствуя освобождение от ее простого принятия.

Софи притягивает меня ближе и целует, легко прижимаясь губами — сладкие стрелы, которые достигают моего сердца и заставляют его трепетать.

Посмотри я на себя со стороны, не узнал бы мужчину, который признает, что его сердце трепещет. Мужчину, который улыбается напротив губ Софи, когда она продолжает целовать. Мне нравится это. Я это люблю.

— Больше, — требует она, посасывая мою нижнюю губу. — Целуй меня еще.

Я ухмыляюсь, и она вместе с дыханием ловит этот звук.

— Ты меня целуешь, — напоминаю ей.

— Потому что ты вкусный. — Она просовывает язык между моими губами, медленно поглаживая, лениво пробуя. — Люблю твой рот.

Я наклоняю голову, смакуя ее.

— Я твой больше.

— М-м-м. — Она растворяется во мне, забирает, а потом возвращает мое дыхание. — Дай мне еще.

Проникаю языком глубже, разум затуманивается, рот чувствителен к каждому прикосновению.

— Снова, — говорит она, улыбаясь, целуя.

Я кладу руку на ее щеку.

— Моя жадная Болтушка.

С очаровательным ворчанием она толкает меня на спину, целуя так, словно я кусочек ее любимого шоколада. И я смеюсь, тихое дыхание на ее губах, мое сердце все еще чертовски трепещет. Я бы не удивился, появись в моих глазах мультяшные сердечки, но мне все равно.

Мы дрейфуем, довольствуясь простыми поцелуями и прикосновениями, будто убеждая себя, что это реально. От удовольствия тело становится тяжелым и теплым, движения замедляются.

— У тебя неплохо получается извиняться, — через какое-то время говорит она.

Мы лежим нос к носу, наши конечности так тесно переплетены, что она ощущается как часть меня.

— Неплохо? — Пальцем поглаживаю изящную линию ее ключицы. — Я множество вещей делаю неплохо.

— Даже великолепно, — соглашается она, целуя меня в переносицу. — Тогда отделай меня хорошенько.

Со злой усмешкой я провожу рукой вниз по изгибу ее бедра и хватаю за колено, приподнимая к своему бедру. Обнаженная, она блестит влажной розовой плотью. Мой член одобрительно пульсирует.

— Как пожелаешь, — произношу я, направляя себя в ее теплое, влажное средоточие зависимости, и толкаюсь глубже.

Софи ахает и стонет, звук настолько эротичный, что я толкаюсь сильнее, чем планировал. Но она только усмехается.

— Цитирует «Принцессу-невесту», и у него большой твердый член. Я сорвала джек-пот.

Знаю, что на самом деле это я победитель. Однако это не останавливает меня от того, чтобы взять ее руки и задрать их над ее головой, отчего прекрасные сиськи поднимаются выше.

— А теперь замолчи и раздвинь свои прелестные ножки шире, как хорошая, болтливая девочка. У меня здесь есть над чем поработать.

Утром, когда мы спускаемся на лифте в вестибюль, Софи отходит от меня. Я тяну ее назад — туда, где ей место, и обнимаю за талию, чтобы удержать.

Она улыбается, глядя на меня, и мягкий румянец заливает ее щеки.

— Никогда бы не подумала, что ты любитель распускать руки.

Если смотреть с этой точки зрения, то мои руки касались каждого дюйма ее тела, и этот опыт я хочу повторять. Часто. Я поглаживаю восхитительный изгиб ее бедра просто потому, что могу.

— Я не любитель. Это исключительная привилегия для Софи. Тебя это беспокоит?

Не знаю, что буду делать, если ей это не нравится. Вероятно, придется постоянно ходить с руками, засунутыми в карманы, чтобы удержаться от прикосновений к ней. Но она широко улыбается и кладет голову мне на плечо, рукой скользя по моей груди. Ощущения настолько приятные, что я невольно тянусь к ней.

— Думаю, прошлая ночь прояснила, что мне нравится, когда ты меня касаешься, — говорит она.

Прошлая ночь. Пробежавший по коже жар сосредотачивается в члене. Мы трахались, пока нас не начало трясти. Пока мы не лишились дыхания. Я целовал ее, пока не перестал чувствовать собственные губы. И после тоже немного целовал.

Теперь я хочу большего. Но не уверен, что смогу выдержать. Полученные в драке увечья, бессонница, когда я боялся, что потерял шанс с Софи и недостаток сна, когда я, наконец, получил ее, настигают меня.

Голова кружится, слегка туманится, я испытываю эйфорию и просто усталость. Однако я бы ничего не изменил. Не когда у нас все хорошо и она наконец моя.

Лифт достигает лобби, и мы выходим. На другой стороне ребята вместе пьют кофе в лаунже. Они привлекают к себе внимание, но, похоже, им все равно.

Софи рядом со мной замедляется.

Я тоже.

— Что такое?

Она бормочет уголком рта:

— Как ты хочешь это обыграть?

— Это? — непонимающе спрашиваю я.

Она зыркает на парней.

— Я думаю, ты не большой любитель публичных проявлений любви. Если хочешь, мы оставим все в тайне.

Я приближаюсь, беру ее за щеки и целую. Есть ли мне дело до внимания? Нет. Могу ли я удержать руки и рот от Софи? Черт, нет.

Когда ее губы поддаются, мир рушится. Издав стон, наклоняю голову и углубляю поцелуй, наслаждаясь ощущением ее рта и вкусом ее языка.

Я целую ее, пока не лишаюсь воздуха. И даже тогда, чтобы остановиться, приходиться прикладывать усилия.

Она счастливо вздыхает, снова и снова возвращаясь к моим губам.

Позади нас кто-то по-волчьи воет. По звуку я определяю Рая. Пусть идет на хрен.

Я заканчиваю поцелуй, прикусывая ее нижнюю губу.

— Считай, что ты выдала себя, — шепчу я ей в губы.

Софи улыбается, в карих глазах ошеломление.

— Вот это да, ты действительно пойдешь на все.

— Ради тебя? Да.

Она улыбается.

— Пока комфортно тебе, со мной все в порядке.

У меня снова кружится голова, я немного потею. Мне нужен крепкий чай и хороший завтрак. Но потребности Софи превыше всего. Я успокаивающе чмокаю ее в нос.

— Не волнуйся, Болтушка. Теперь все хорошо.

Я делаю два шага, и мир становится черным.

Глава 22

Софи

— Мне не стоит находиться здесь, — произносит Габриэль. — Вытащи капельницу из моей руки.

Габриэль Скотт — самый худший пациент всех времен. Этого стоило ожидать. Бренна, похоже, разделяет мое мнение.