Мы простились. Был сентябрь. В воздухе появились первые признаки осени. По утрам стояли туманы, море было спокойное, но серое. Я подумала, что в Лайон-корте можно будет собирать яблоки и груши, и вспомнила, как мы делали это в прошлом году и складывали фрукты в специальной «яблочной» комнате.

Я смотрела вслед матушке, пока она не скрылась. Она не оглянулась, и я представила слезы на ее глазах. Но она же призналась, что рада, что все так обернулось? Я думаю, она сравнивала меня с собой и, может быть, по размышлении, могла сказать, что и ее брак был счастливым.

Если бы замок Пейлинг был так же близко к Лайон-корту, как Труинд Грейндж, как бы счастлива я была! Пятнадцать миль, которые нас разделяли, делали частые визиты почти невозможными.

Крестины Коннелла были большим событием. Колум созвал много гостей со всей округи. Люди, которых я никогда раньше не видела, съехались в замок, и было шумное веселье два дня и две ночи.

Я была, как в счастливом сне, казалось, Колум тоже. Красота церемонии в нормандской часовне замка глубоко тронула меня. На сына надели крестильные одежды, которые надевали несколько поколений Касвеллинов, и мне было интересно, одевали ли их на мужа Изеллы и Нонны?

Колум выбрал крестных родителей — давнишних своих друзей, как он сказал. Сэр Родерик Реймонт — этот человек мне не понравился — и леди Элис Уохэм, симпатичная женщина, которая приехала в замок с кротким мужем.

Леди Элис несла моего сына к купели. Церемония проходила в комнате со сводчатым потолком и массивными каменными колоннами. Коннелл вел себя хорошо, не протестовал, но у меня было большое желание выхватить его из рук этой женщины. Не знаю, почему жгучая ревность овладела мной, но я знала одно — я буду рада, когда все гости уедут.

Когда церемония закончилась, пирог был разрезан и на ребенка все налюбовались, я отнесла его в детскую и не могла нарадоваться на него. Я чувствовала себя самой счастливой женщиной, хотя и необычным образом вышла замуж за человека, который волновал меня больше, чем любой другой, и союз этот был увенчан этим благословенным ребенком.

Гости оставались еще несколько дней, и, пока они были у нас, я сделала одно открытие.

Большой зал, которым редко пользовались в отсуствие гостей, был теперь центром развлечений. Целый день из кухни доносился запах жареного мяса, и многие обитатели Морской башни обслуживали гос-1ей.

— Видишь, — сказал мне Колум, — бывают случаи, когда и эти слуги нам нужны.

Я спросила его, часто ли у него бывали гости, потому что в первые месяцы нашей совместной жизни их не было совсем.

— Я не хотел гостей, — сказал он, — чтобы ты была только со мной. Более того, это могло плохо отразиться на будущем ребенке.

— Не подумают ли эти люди, что есть нечто странное в отсутствии свадебных торжеств?

— Я всегда предоставляю людям возможность думать, как они хотят, — ответил он, — пока это не оскорбляет меня.

Потом Колум заговорил о мальчике, о том, что он вырастет великолепным Касвеллином и что он не может дождаться этого.

— Пока он будет расти, — сказала я, — не забывай, что ты будешь стареть.

— Ты тоже, жена, — напомнил он мне. Он засмеялся и прижал меня к себе. Я была счастлива, зная, что он удовлетворен нашим браком. Думаю, тот миг был последний, когда я была совершенно довольна своей жизнью, ибо в ту ночь я узнала нечто, что мне и в голову не приходило до этого.

Начала это леди Элис, и я потом недоумевала, не сделала ли она это нарочно? Я спрашивала себя: «Может быть, она чувствовала, что я совершенно счастлива, и, завидуя, искала случая это разрушить?»

Мы сидели за столом. Оленина была вкусна, золотистая корочка пирогов аппетитна, компания весела. Колум сидел во главе стола, раскрасневшийся и возбужденный, полный гордости за своего сына.

Я думала про себя: «Пусть он будет всегда так счастлив, как теперь, а с ним и я». В этот момент леди Элис заметила:

— Вы сделали вашего мужа очень гордым человеком.

— Замечательно иметь ребенка.

— И совсем недавно женаты? Вам, действительно, повезло!

Глаза ее были огромны — большие темные глаза, как у Колума. Я тогда поняла, что в них была злоба.

— Я вижу, Колум вне себя от радости, и не удивляюсь. Когда вспоминаешь прошлые разочарования…

— Разочарования? — переспросила я.

— Ну да, когда он все надеялся, а так ничего и не было. Но второй раз ему сразу же посчастливилось: еще года не прошло с вашей свадьбы, а уже есть этот красивый мальчик. Можно сказать, это было счастливое освобождение, хотя и такое трагичное в то же время.

— Вы говорите о… — неуверенно начала я.

— О первом браке — такая трагедия! Но все обернулось к лучшему, не правда ли?

Я почувствовала, как мурашки побежали у меня по спине. Его первый брак? Он не говорил мне о нем. Что тогда случилось? Где его жена? Должно быть, она умерла, иначе как бы я могла стать его женой? И почему это было трагедией?

Казалось, холод пробрался в зал. Я видела, что леди Элис внимательно на меня смотрит, и ее глаза блестели от удовольствия. Она, конечно, поняла, что Колум ничего не сказал мне о первом браке.

Разошлись поздно ночью. Вместе с Колумом мы заглянули в детскую, рядом с нашей спальней, чтобы удостовериться, что с Коннеллом все в порядке.

Когда мы уже лежали в кровати и полог был задернут, я сказала Колуму:

— Я узнала сегодня, что ты уже был женат.

— Разве ты не знала этого?

— Почему я должна знать? Ты ведь не сказал мне!

— Неужели ты думаешь, что мужчина моего возраста мог быть до сих пор не женат?

— Странно, что об этом никогда не упоминалось. — Я не могла успокоиться и сказала:

— Колум, я чувствовала себя очень глупо: Элис упомянула об этом в разговоре, а я ничего не знала.

— Элис хитрая, и она ревнует тебя.

— Почему? У нее есть муж, и разве у нее нет детей?

Он громко рассмеялся:

— Муж! Это ничтожество! Ничего хорошего для нее: он не способен зачать ребенка.

— Как жаль!

— Не трать своей жалости на Элис! В глубине сердца она рада этому: она свободна в выборе партнеров, а муж достаточно любезен. Что касается детей, то сомневаюсь, что она их хочет. Они для нее будут помехой и могут испортить фигуру.

— Ты… хорошо ее знаешь?

— О, очень хорошо.

— Ты имеешь в виду?..

— Вот именно.

Он сразу изменился: нежности как не бывало, только резкая раздражительность — первый раз после рождения Коннелла. Я почувствовала, что он раздражен упоминанием о его первом браке.

— Значит, она и ты?..

— Ну, хватит, что с тобой? Я знал многих женщин! Ты думаешь, Пейлинг что-то вроде монастыря, а я — монах?

— Я, конечно, не думала так… но наши гости…

— Ты должна уже стать взрослой и не быть глупой маленькой Линнет, чирикающей в своей клетке, думая, что в ней есть мир! Некоторые из мужчин устроены определенным образом, так и должно быть. Мне никогда в голову не приходило одному лечь в постель.

— Значит, это ревность заставила ее?..

— Не знаю. Без сомнения, у нее теперь будет другой любовник. Какое это имеет значение? Я устал от этого разговора!

— Я хочу знать о твоей первой жене, Колум.

— Не сейчас, — резко сказал он.

***

Потом я вернулась к этому разговору. Гости разъехались, мы были в детской. Мы отпустили няню и были одни с ребенком, который лежал в колыбели. Колум качал ее, а ребенок смотрел на отца, не отрываясь. Трогательно было видеть, как этот большой мужчина качает колыбель, и меня охватило глубокое волнение. Я была бы совершенно счастлива, если бы не одно обстоятельство. Я знала, что у него раньше были любовницы. Этого следовало ожидать, но я не могла забыть его первую жену. Я хотела знать хоть что-то об этом браке: любил ли он ее, чувствовал ли себя одиноким, когда она умерла? Почему он так не хотел говорить о ней? Или он просто не хотел возвращаться к тому, с чем было покончено?

— Колум, — спросила я, — думаю, я должна знать о твоем предыдущем браке?

Он перестал качать колыбель и посмотрел на меня в упор. Я быстро продолжила:

— Меня смущает, что люди говорят об этом, а я ничего не знаю об этом. Я думаю, что теперь к нам будут приезжать чаще, и делать из этого тайну…

— Никакой тайны нет, — сказал он. — Я женился, она умерла — и все, никакой таинственности!

— Сколько… вы были женаты?

— Кажется, около трех лет. Он нетерпеливо повел плечами, но рука осталась лежать на колыбели.

— И потом она умерла… Как она умерла, Колум?

— При родах.

— И ребенок с ней?

Он кивнул. Мне стало жаль его. Я подумала о его страданиях: он так хотел сына, а она умерла и ребенок с ней.

Я молчала, и он сказал:

— Допрос окончен?

— Извини, Колум, но я считала, что должна знать. Так странно слышать о своем муже от других…

— Все в прошлом, не надо думать об этом.

— Разве можно подобное… часть жизни просто выбросить из головы?

Его брови взметнулись вверх, он рассердился.

— С этим покончено, говорю тебе, и хватит об этом!

Мне надо бы было замолчать, но я не могла:

— Ты должен думать о ней, Колум, иногда. Это же была часть твоей жизни.

Он отпустил колыбель, встал и подошел ко мне. Я думала, что он меня ударит. Вместо этого он взял меня за плечи и тряхнул.

— Я доволен тем, что у меня сейчас есть, — сказал он. — У меня есть жена, которая мне нравится, может доставить мне удовольствие и сама найти его: до этого я так не чувствовал. Более того, она дала мне этого мальчика! Я ни о чем не жалею, если это привело меня к сегодняшнему дню. Слушай, я доволен, и, если бы этого не было, я сказал бы тебе. Я ничего… ничего другого не хочу, так и решим!