Вошла одна из служанок с кружкой эля, куском кукурузной лепешки и мясом. Я не могла есть, но немного попила.

Во дворе стояли уже оседланные лошади. Колум выглядел свежим и энергичным.

Он помог мне сесть на лошадь, взял мою руку, посмотрел мне в лицо, будто умоляя о чем-то, но я видела насмешку в его глазах.

Он сказал:

— Впереди у нас длинный путь, госпожа.

— Я хочу ехать как можно быстрее!

Мы двигались молча, дорога шла вдоль побережья.

— Только пятнадцать миль, — сказал он. — Видишь, не такие уж мы дальние соседи.

— Тем хуже, — резко ответила я.

Моя матушка была в безопасности. Я верила этому и, так мне не надо было бояться за нее, могла думать о чудовищности того события, которое со мной случилось.

Не я первая, не я последняя: многие мужчины, такие, как он, даже не утруждали себя тем, чтобы сначала дурманить свою жертву. По крайней мере, я была избавлена от сознания того, что делала. Что бы он ни говорил, я не могла вспомнить, что произошло. Были только слабые, неясные шевеления где-то внутри… только знание того, что я изменилась.

День был яркий, ослепительный, совсем не под стать моему настроению: он должен был бы быть серым, мрачным. Раз или два Колум вдруг запевал — это были охотничьи песни. Впечатление такое, будто он доволен жизнью и собой и не может скрыть удовольствия.

Я молчала, отвечая только на его реплики, и то как можно резче. Когда мы проехали несколько миль, он сказал, что лошадям надо отдохнуть да и нам тоже.

Мы нашли гостиницу и остановились там. Он въехал во двор в своей обычной напыщенной манере, которая тем не менее немедленно привлекла к нему внимание. Пока смотрели за лошадьми, мы вошли в гостиную, где нам принесли эль и пироги.

Мы были в гостинице одни, что мне не понравилось. Лучше бы, если кто-нибудь там был, чтобы я могла не разговаривать с ним.

— Не будь такой мрачной, — сказал он. — Девушка не должна скорбеть о потере своей девственности! Знаешь, не такое уж это сокровище. Только те, кто боятся, что никогда не потеряют ее, так ее ценят.

Я молчала.

— Ты глупа, моя девочка. Я не буду называть тебя твоим смешным именем.

— Я не принадлежу к числу ваших девочек!

— Но ведь ты моя любовница и знаешь это. Я встала и подняла было руку, чтобы ударить его, но он поймал ее.

— Спокойно! — сказал он. — Мы не хотим шуметь, не правда ли? А если бы хозяин вошел? Что я должен сказать? Что мадам делила со мной постель этой ночью и теперь жалеет об этом?

— Вы лжете!

— Это ты лжешь, а я говорю правду, и скажу больше: ты мне нравишься… очень нравишься. Я женюсь на тебе!

— Я никогда не выйду за вас замуж!

— Вполне возможно, что ты захочешь выйти за меня.

— Захочу?!

— Это была такая ночь! — сказал он, глядя в кружку с элем. — Редкая ночь. А если у тебя будет ребенок?

Я уставилась на него:

— Это невозможно!

— Посмотрим, и это меня не удивит. Я бы сказал, ты оказалась довольно страстной девицей. У тебя будет ребенок, у тебя и у меня! Я клянусь, мы заложили начало.

— Нет! — взвизгнула я. — Нет! Поедем, я не могу больше выносить ваше общество!

— Тогда поедем, я довезу вас до дома вашего батюшки.

— Чем скорее я избавлюсь от вас, тем лучше. Выходя, он сказал:

— Не раздумывай слишком долго. Кто знает, я могу найти кого-нибудь еще, кто мне придется по вкусу. Я готов взять себе жену, но терпение не относится к числу моих достоинств!

— Мне будет жаль ее. Он засмеялся.

— Будем надеяться, что это будешь ты. Себе всегда сочувствуешь больше, чем другим, моя птичка. Брр! Линнет, коноплянка! Скорее, орленок, я бы сказал! Для меня ты будешь «Девочкой», пока не станешь «Женой».

— Я думаю, что после сегодняшнего дня у вас никогда не появится случая назвать меня как-нибудь!

— Посмотрим, — сказал он.

Мы продолжали ехать, и я в жизни так не радовалась, когда увидела знакомый портик со львами по бокам. Матушка, услышав, как мы подъезжаем, выбежала из дома. С ней были Дженнет и моя сестренка Дамаск. Я спрыгнула с лошади и кинулась в ее объятия.

— Дорогое дитя! — шептала матушка. — О, моя дорогая Линнет! Какая ужасная ночь!

Какое счастье было видеть ее перед собой, и я забыла обо всем, кроме того, что мы, наконец, вместе. Она смотрела на меня, а я подумала, какое ужасное волнение она испытала, пока не получила известие обо мне.

Я задрожала при мысли, что ей еще предстоит испытать, когда она узнает обо всем, со мной случившемся.

И вдруг я вспомнила о Колуме. Он стоял там, широко расставив ноги, снисходительно наблюдая за нами, будто отдавая нас друг другу. Мне хотелось вбежать в дом и спрятаться. Я видела, что он ехидно смотрит на меня. Ждал ли он, когда я назову его своим соблазнителем, чтобы он мог заявить, что я и не думала сопротивляться? Вероятно, он считал, что ему поверят больше, чем мне.

Казалось, эти минуты во дворе длились целую вечность. Будто само время остановилось, ожидая, что же я сделаю. Я могла разоблачить его.

И что потом? Моего отца не было дома, но, когда он вернется, он убьет Колума Касвеллина или сам будет убит. В этом не было смысла: что сделано, то сделано.

Я сама себе удивлялась. Неужели я уже смирилась? Я хотела уйти от него и подумать, что же делать дальше. Я должна подождать, подумать над тем, что произошло, спросить себя, что мне теперь делать.

Теперь моя матушка говорила:

— С вашей стороны было очень любезно послать сообщение, что моя дочь в безопасности, и как можно скорее доставить ее домой.

— Я сделал только то, что на моем месте сделал бы любой джентльмен! сказал он, склонив голову.

Мне стоило большого труда не закричать на него и не разоблачить его, рассказав, какой он негодяй, но я понимала, что это еще более огорчит мою матушку.

— Войдите в дом и подкрепитесь, — пригласила матушка.

Она ввела его в Лайон-корт. Он сделал ей комплимент, сказав, что дом просто прелестный.

— Он такой современный по сравнению с замком Пейлинг. В старые времена строили просторно, но не обращали внимания на уют. Конечно, время от времени мы улучшаем замок, но куда лучше делать все, как надо, с самого начала.

— В старых домах есть что-то завораживающее, — сказала матушка.

— О да, в них так много происходит! Когда я размышляю о тяжких преступлениях моих предков, то начинаю думать, что замок должен быть населен злыми духами.

Матушка провела его в комнату, выходящую на галерею. Дамаск смотрела на Колума с восхищением: он, наверное, казался ей великаном. Он взял ее на руки и поднял высоко над головой. Меня раздражало то, что она так явно восхищалась им.

— Вы понравились Дамаск, — сказала матушка.

— Мне она тоже понравилась. Какое необычное имя! В вашей семье все имена оригинальны!

Матушка была польщена. Она не замечала, что он насмехался над ней — Дамаск названа в честь бабушки: та родилась в год, когда доктор Линакр привез дамасскую розу в Англию.

— А Линнет? — спросил он, ласково улыбаясь мне.

— Мы думали, что будет мальчик, и решили назвать ее Пени — семейным именем. В последний момент мы раздумали, а она была так похожа на птичку…

Я готова была сгореть со стыда. Что случилось со здравым смыслом матушки? Неужели она не понимала, что этот человек был врагом? Конечно, она же не знала, как он обошелся со мной! Она видела в нем только моего спасителя.

Я хотела сказать всю правду. У меня было такое чувство, будто он ждет, когда же я это сделаю, и даже надеялся на это, но что-то удерживало меня. «Подожди, — говорила я себе. — Не действуй сгоряча, подумай сначала».

Я ждала, что он уйдет и я смогу пойти в свою комнату. Я хотела снять с себя одежду, рассмотреть синяки, вымыться и надеть все чистое. Как будто я могла очиститься… когда-нибудь!

— Дорогая Линнет, — сказала матушка, — ты совсем без сил.

— Я хотела бы пойти в свою спальню, помыться и отдохнуть…

— Ну конечно. — Она улыбнулась Колуму Касвеллину. — Вы извините. Умоляю, не торопитесь уезжать! Очень жаль, что мужа нет дома. Вам могут приготовить комнату, где вы отдохнете после такой поездки.

— Я привык к путешествиям, а поскольку моя миссия закончена, я должен возвращаться. Я поднялась, матушка позвала Дженнет.

— Ты должна отдохнуть, дорогая, — сказала она мне. — Это было тяжелое испытание.

Я хотела крикнуть: «Ты не знаешь, что это за испытание!» Я чувствовала на себе насмешливый взгляд Колума, как бы вынуждающий меня сказать матушке всю правду.

Вошла Дженнет, и матушка велела ей принести в мою комнату горячей воды, а она сама принесет мне посеет,[2] который ее бабушка готовила, чтобы восстановить силы.

Дженнет взяла за руку сопротивляющуюся Дамаск, а я холодно простилась с Колумом Касвеллином.

Он поклонился.

— Рад был оказать вам услугу, особенно после моего неподобающего поведения при первой встрече!

— Но вы все-таки оставили комнату за нами, — сказала матушка.

— Мадам, можете ли вы простить меня за грубые манеры? Признаюсь, что выпил слишком много вина.

— Я готова простить вам все за то, что вы сделали этой ночью.

Мне хотелось кричать, я видела его тайную радость. Он же сказал, что был одержим дьяволом, и это было похоже на правду.

Я пошла в свою комнату, там было легче думать. Дженнет принесла горячей воды, я сняла все с себя. Я невольно представила себе, как он снимает с меня одежду. Никогда больше не надену ее! Я вымылась и надела все чистое. Странно, но я почувствовала себя лучше. Я подошла к окну, услышав голоса внизу: матушка показывала ему наш сад.