— «Умирать», наверное, — ответил он, допи-

вая коктейль и ставя пустой бокал на пол. — Глагол «умирать». Он знал, что это, должно быть, прозвучало так, будто он хотел произвести на нее впечатление. Она все-таки писала книгу о преждевременной смерти и кремации. Но это была сущая правда. Почти во всех его стихотворениях кто-нибудь умирал. Умирал от любви, от ярости, от скуки, от восторга; кто-нибудь засыпал и никогда не просыпался.

Мистерия улыбнулась:

— У меня тоже.

Ее серые глаза и худое, вытянутое лицо были удивительно красивыми, но его портили зубы, такие кривые и желтые, будто она никогда в жизни не была у стоматолога.

Она схватила с подноса официанта еще один коктейль «Ред Булл» и отдала его Дэну.

— Расти говорит, что скоро поэты станут востребованы, как кинозвезды. Когда-нибудь мы оба будем разъезжать на собственных лимузинах, и у нас будут личные телохранители.

Она тяжело вздохнула:

— Как будто это облегчит нам жизнь.

Она подняла свой бокал и стукнула им по бокалу Дэна.

— За поэзию, — решительно объявила она. Затем схватила его за затылок, притянула его голову к себе и раздавила его губы в крепком поцелуе со вкусом кампари.

Дэн знал, что ему следовало бы оттолкнуть Мистерию, запротестовать, сказать, что у него есть девушка, которую он любит. Ему не должны были понравиться приставания странной, практически раздетой девицы с желтыми зубами. Но ее губы были сладкими и одновременно кислыми, и ему хотелось понять, почему она была такой печальной и такой уставшей. Он хотел открыть ее, так же как он открывал совершенные метафоры, когда писал стихи, а для этого он должен был продолжать целоваться с ней.

— А какое твое любимое существительное? — прошептал он ей в ухо, передохнув.

— «Секс», — ответила она и снова прильнула к его губам.

Дэн, усмехавшись, поцеловал ее снова. Может быть, все дело в таурине…

Девушка с камерой

— Так ты одна. Красивый загорелый парень улыбнулся Ванессе, обнажив свои блестящие белые зубы. На нем были мешковатые шорты для серфинга, белые кожаные туфли от Биркенстока и меховая жилетка бело-коричневого цвета, одетая прямо на голое тело. Его звали Дорк или Дьюк или что-то вроде того, и он заявлял, что был продюсером.

— Гениальный режиссер.

— Она новый Бертолуччи. — Кен Могул поправил Дьюка или как его там. — Дайте мне год, и ее имя будет у всех на слуху.

Кен был одет как городской ковбой. Поверх черной рубашки с перламутровыми кнопками вместо пуговиц на нем была длинная серебряная жилетка с лейблом «Культура гуманизма». Его вьющиеся рыжие волосы были убраны под черную ковбойскую шляпу, даже ковбойские сапоги и джинсы на нем были черные. Он прилетел в Нью-Йорк из Юты, где на кинофестивале в Сандансе был представлен его последний фильм. Это был амбициозный проект о глухонемом мужчине, который работал на консервном заводе на Аляске и жил в трейлере с тридцатью шестью кошками. Мужчина все время молчал и дни и ночи прово-дил у компьютера, отправляя одиноким девушкам с сайта сообщения по электронной почте, поэт ому Кену пришлось изрядно попотеть, чтобы придумать какое-нибудь развитие действия. Пока это была его лучшая работа.

— Подруга, посмотрев твой фильм, я просто заново родился, — сказал Дорк Ванессе.

Уголки рта Ванессы приподнялись, она улыбнулась не то скучающей, не то изумленной улыбкой Моны Лизы. Она не знала, как отнестись к тому, что он назвал се подругой, но была довольна тем, что сделала его счастливым.

Банкет после шоу «Культура гуманизма» от Джедидаи Эйнджела был в сто раз круче, чем сам показ. Дом по адресу Хайвей, 1, был украшен как индуистский свадебный шатер, и одетые в бикини модели, которые даже не принимали участия в показе, лежали, развалившись, на кожаных диванах, пили мартини или танцевали под живую музыку бхангра. Ванесса подтянула свой красный топ. Было нелегко чувствовать себя жирной свиньей среди такого множества худых и стройных тел.

— Смотри, вот парень из журнала «Энтертей-нмент Уикли», — сказал Кен Могул и обнял ее за Талию, — Улыбайся, он фотограф.

По другую руку от Ванессы стоял Дьюк, прижавшись своей загорелой худой щекой к ее бледной мягкой щеке. От него пахло лосьоном после загара «Коппертоун».

— Скажи «салями»!

У Ванессы был принцип не улыбаться, когда ее заставляют фотографироваться, но почему бы и нет? Она не собиралась воспылать страстью к Дьюку, выходить за него замуж в храме волн и песка и жить в Малибу в убогой студии по соседству с акулами. Она слишком привязана к Нью-Йорку, а помимо этого она ненавидела пляжи. Нет, улыбаться она будет лишь сегодня ночью, а завтра будет такой, как всегда.

— Салями! — крикнули они все трое одновременно, сверкая улыбками перед фотообъективом.

После того как фотограф ушел, Дьюк, предполагая, что она из Лос-Анджелеса, как и все, кого он знал, спросил:

— В какой гостинице ты остановилась? Ванесса открыла бутылку минеральной воды «Эвиан» и сделала большой глоток.

— Вообще-то я живу здесь, в Нью-Йорке, в Уильямсбурге, с сестрой. Я еще учусь в школе, а она играет в группе. Дорк посмотрел с восхищением.

— Подруга! — крикнул он. — Да ты знаешь, ты прямо как тот сценарист, который в начале карьеры презирает условности и мораль. Только ты реальная. Даже реальней реального. Ты просто ди-на-мит!

Для парня по имени Дорк он оказался достаточно проницателен.

— Спасибо, — сказала Ванесса, пытаясь понять, правильно или нет она отреагировала. Она никогда не разговаривала с кем-то, кто был настолько глуп. Она почувствовала чью-то руку у себя на локте и обернулась. Ей и улыбался болезненного вида мужчина в годах в фиолетовом пиджаке и черных круглых очках.

— Ты ведь и есть режиссер фильма? — спросил ОН.

— Да, — кивнула Ванесса.

Старик покачал перед ней своим костлявым пальцем.

— Не воспринимай свой дар слишком серьезно, — сказал он и ушел.

Дьюк нагнулся к ее уху и настойчиво произнес:

— Я живу в отеле «Хадсон». Не хочешь пойти ко мне и выпить чего-нибудь? Ванессе бы сказать ему: «Отвали», но к ней никогда прежде не клеился такой прикольный глупый серфингист. Он мог запросто пристать к любой модели в клубе, но почему-то выбрал ее. Это ей льстило. И разве не прав был тот старик, который сказал ей не воспринимать все слишком Серьезно? Слава богу, что она, пройдя через все муки, удалила волосы на ногах.

— Может быть, чуть попозже, — ответила она, чтобы Дорк не чувствовал себя полным победителем. — По-моему, там снег идет.

— Пожалуй, ты права.

Дорк шлепнул себя ладонью по лбу и глупо засмеялся:

— Ну, может, тогда потанцуем?

Он протянул руку, и мышцы его слегка заиграли, приглашая. Наверное, он ни разу в жизни не пропустил тренировку и питался исключительно протеиновыми коктейлями и проросшей пшеницей.

Ванесса снова подтянула красную блузку, взяла Дьюка за руку и пошла следом к переполненному и пульсирующему танцполу. Ей просто не верилось — она ведь ненавидела танцевать! Слава богу, никого из ее знакомых там не было.

Да уж.

Одри не раздевается

Так как по городу было невозможно передвигаться, а они застряли в центре, Блэр решила, что оптимальным вариантом будет снять номер в гостинице.

— Мы можем посмотреть телевизор и заказать еду в номер, — заманчиво прошептала она в ухо Оуэну. — Это будет здорово.

Номер оказался просто шикарным, в нем была огромная кровать, джакузи, на стене висел телевизор с жидкокристаллическим экраном, а из окна открывался восхитительный вид на полузамерзшую заснеженную реку Гудзон. Оуэн заказал бутылку шампанского «Вдова Клико», филе миньон, картошку фри и торт с шоколадным кремом. Когда все принесли, они залегли на кровать и, угощая друг друга тортом, стали смотреть «Топ-Ган» по Ти-эн-ти.

— Как получилось, что вы с женой разошлись? — спросила Блэр, отправляя кусок торта в открытый рот Оуэна. Шоколадные крошки упали на белые хлопчатобумажные наволочки.

Оуэн в свою очередь отломил ложечкой кусочек торта и предложил его Блэр:

— Мы еще не… — Он сомневался, его красивые брови нахмурились, пока он думал, что ей ответить: — Я бы не хотел об этом говорить.

Блэр улыбнулась, когда шоколадная корочка растаяла у нее на языке. Ей нравилось играть роль другой женщины. Она чувствовала свою… власть над ним. На огромном экране Том Круз и Келли Макгиллз мчались куда-то на мотоцикле.

— Она тоже училась в Йельском?

Оуэн взял пульт и направил его на телевизор, а затем положил, так и не переключив канал.

— Не знаю, — ответил он.

Так отвечал ее младший брат Тайлер, когда смотрел телевизор, а мама спрашивала, выучил ли он уроки.

Блэр схватила пульт и стала переключать с канала на канал. «Друзья» уже который раз. Рестлинг. Эм-ти-ви. Ей как-то не очень нравился Оуэн-мальчик, она предпочитала Оуэна-мужчину.

— Так она училась в Йеле или все-таки нет?

— Угу, — ответил Оуэн, жуя огромный кусок торта. — Специализировалась в астрономии.

Подняв брови, Блэр смотрела, как Шон «П. Дидди» Комбз показывает свой особняк в Верхнем Вест-Сайде. Похоже, жена Оуэна настоящий гений. Интересно, кто вообще специализируется в астрономии? Тот, кто хочет стать астронавтом? Ей бы хотелось услышать, что его жена никогда не училась в университете, а сидела и смотрела по телевизору «Дог-шоу» и ела пончики с кремом. В конце концов, она стала весить две-сти с лишним килограммов, и ему приходилось спать в комнате для гостей до тех пор, пока он не съехал совсем. Просто ему стало негде жить.

Блэр переключила на Эй-эм-си, ее любимый канал. Там часто крутили старые фильмы. Пока-зывали «Касабланку» с Ингрид Бергман и Хамфри Богартом в главных ролях, и уже прошло пол-фильма. Немцы вошли в Париж, и героиня Инг-рид ужасно перепугалась.