Наконец, обшарив самые дальние закоулки буфета, Кэрри наткнулась на банку домашнего клубничного варенья. Вытащив банку, она объявила:

— Сегодня мы устроим настоящий пир — будем есть хлеб с вареньем. У меня в сумке лежит толстенный пакет китайского чая, так что мы попьем чайку и премило скоротаем вечер.

— Мы не должны это трогать, — возразила Даллас, указывая на варенье. — Папа говорит, что нам придется беречь его для особых случаев. Это подарок от тети Элис, она сама его сделала.

Кэрри улыбнулась:

— Любой день в нашей жизни можно по какой-либо причине считать особым. Не может быть, чтобы человек не вспомнил ни одного события, произошедшего за этот день, которое стоило бы отпраздновать. А сегодня у нас целая куча поводов для веселья: я приехала к вам, у тебя новая кукла, и Темми тоже получил в подарок новую игрушку.

— Ему не понравится, что вы называете его Темми. Он просто Тем.

— А, ясно. Он слишком взрослый для того, чтобы быть Темми, так?

Девочка серьезно кивнула.

— Я постараюсь запомнить, что такого солидного господина называть Темми нельзя. А теперь давай-ка накроем стол к обеду.

И тут выяснилось, что девочка не имеет никакого понятия о том, что означает «накрывать на стол». Тогда Кэрри поставила сумки на пол и достала изумительную шотландскую шаль огромных размеров. Она словно вспыхнула ало-розовой искоркой и на миг озарила своим светом эту унылую комнату, в которой не было других источников освещения, кроме единственной свечи на каминной полке. Даллас изумленно смотрела на Кэрри, которая расстелила на столе старые газеты, взятые из тощей стопочки возле очага, а затем набросила поверх них шаль. Потом Кэрри занялась поиском чистых тарелок, но таковых в доме не оказалось. Она оглядела груду посуды в мойке, но так и не смогла сообразить, что же с ней надо сделать. В доме родителей Кэрри все было устроено предельно просто: грязные тарелки уносились из столовой, а затем возвращались обратно чистыми, но Кэрри совершенно не представляла себе, что происходит в промежутке времени между «до» и «после» этого превращения.

Потерпев неудачу с чистыми тарелками, Кэрри снова полезла в сумку и извлекла оттуда четыре носовых платка.

— Мы устроим пикник, — пояснила она, раскладывая платки на импровизированной скатерти. Затем из той же сумки появились четыре маленьких серебряных стаканчика. Она всегда брала их с собой в дорогу, поскольку мать категорически запрещала ей пользоваться общей кружкой, из которой пили все прочие пассажиры.

Стоя немного в сторонке, Даллас, затаив дыхание, наблюдала за манипуляциями Кэрри. Серебряные стаканчики привели ее в полный восторг, она подошла ближе, глядя на сумку с таким благоговением, словно это был волшебный сундучок из сказки, тот самый, из которого может появиться все-все на свете — стоит только пожелать.

В заключение Кэрри вынула из сумки хрустальную коробочку для шпилек, вытерла ее чистым носовым платком и вывалила туда все клубничное варенье из банки. Даллас еще никогда в жизни не приходилось видеть, чтобы на стол не ставили ничего, кроме варенья, да и вообще вся эта процедура приготовления к принятию пищи, которую к тому же подают в такой красивой посуде, была внове для нее. Кэрри нарезала хлеб и сложила его горкой на носовом платке посреди стола, затем немного отступила назад, любуясь делом своих рук.

— По-моему, замечательно, как ты находишь?

Даллас была не в силах вымолвить ни слова. Она только кивнула. В отблесках свечи сверкали и переливались серебро и хрусталь, а огненная скатерть мерцала каким-то загадочным светом. Это была самая потрясающая картина, которую Даллас когда-либо видела. Да и эта женщина, сказавшая, что она ее новая мама, кукла, которую Даллас сжимала в руках, крошечная собачка — они казались девочке самыми прекрасными на свете.

Даллас посмотрела на Кэрри и улыбнулась ей. Кэрри ответила улыбкой.

В этот момент в дверях появились Джош и его сын, и только слепой мог не заметить, что перетаскивание на своем горбу двадцати-скольких-тотам чемоданов, набитых доверху дамской одеждой, отнюдь не способствовало улучшению настроения Джоша.

— Мы свалили все в сарае, — сообщил он сквозь зубы. — Конечно, из-за этого там совершенно не осталось места для лошадиного корма, да и все инструменты пришлось выволочь наружу; так что если сегодня пойдет дождь, мы сами, вероятно, слегка подмокнем, но все ваши чемоданы останутся в целости и сохранности. — Тут его взгляд упал на стол, на который его сын уже давно таращился в немом изумлении, выпучив глаза и открыв рот. — Это еще что такое?

— Обед, — с гордостью сообщила Кэрри. Джош должен будет признать, что заблуждался на ее счет. Он пообещал детям, что их новая мать накормит их сегодня вечером. Что ж, она выполнила свою задачу. — Дети проголодались.

Продолжая хмуриться, Джош потрогал хрустальную вазочку с вареньем, скользнул взглядом по хлебу, нарезанному почти прозрачными ломтиками и разложенному на носовом платке с вышитыми монограммами.

— Хлеб с вареньем, — мрачно констатировал он. — А вы не находите, что это не слишком подходящая еда для детей? Кэрри пристально смотрела на него, начиная понимать, что он из упрямства никогда не признает открыто своего поражения.

— Ничего другого я не нашла. Неужели вы думаете, что кто-нибудь, даже та образцовая хозяйка, которую вы ждали, сумел бы приготовить сносный обед из тех продуктов, которые имеются в вашем доме?

— А консервы? — не уступал Джош. — Неужели вы не могли додуматься хотя бы подогреть банку консервов? И почему дрова в очаге едва тлеют? Почему вы не поддерживали огонь? Здесь ведь околеть можно.

Дети переводили взгляд с Кэрри на отца. Они были здорово напуганы. Отец столько раз твердил им, что они должны вести себя очень вежливо с этой женщиной, которая приедет, чтобы заботиться о них, а сам теперь вовсе не вежлив с ней.

Кэрри молчала, решив, что разумнее будет не огрызаться.

И тут Джош вдруг хлопнул себя по лбу, как будто его внезапно осенило.

— Ну конечно! Все дело в том, что вы просто не умеете открывать консервные банки, так? А если моя догадка верна, то вы, скорее всего, также не представляете себе, что значит «подбрасывать в огонь поленья».

Он был абсолютно прав, но у Кэрри не было ни малейшей охоты подтверждать его правоту. Она просто неподвижно стояла и не сводила с него глаз.

Даллас уже почти готова была разрыдаться.

— Папа, а мне так хочется хлеба с вареньем. И смотри, какая у меня кукла. Ты сам можешь назвать ее так, как тебе хочется, но я была бы рада, если бы ты разрешил мне назвать ее Элсбет. Тебе ведь нравится это имя?

Кэрри заметила, как смягчилось выражение лица Джоша, когда он повернулся к дочери. В нем будто жили два человека. Кэрри знала обоих: один — тот, кто едва не признался ей в любви, когда еще не знал, кто она на самом деле, другой — злобный тип, готовый чуть ли не убить ее, когда открылась истина. И вот сейчас это смуглое мужественное лицо, которое уже казалось Кэрри таким родным, снова засветилось нежностью. Кэрри видела, как на его губах заиграла ласковая улыбка, потом он присел и попросил девочку показать ему куклу. Кэрри слушала, как Даллас взахлеб расписывает отцу игрушку. Это тем более удивило Кэрри, поскольку ей казалось, что девочка толком не рассмотрела подарок. Но Даллас не обошла вниманием даже кукольное нижнее белье и тот факт, что ножки у куклы сделаны из мягкой телячьей кожи и набиты ватой.

— Я думаю, Элсбет — замечательное имя и отлично подходит для твоей куклы, — мягко произнес Джош, погладив девочку по голове, сразу заметив, что ее волосы расчесаны и выглядят очень опрятно. На какую-то долю секунды в его взгляде, брошенном на Кэрри, мелькнуло что-то похожее на признательность.

— Я и Тему привезла подарок, — напомнила Кэрри, взяв кораблик с каминной полки, куда она его положила.

Тем жадно впился взглядом в игрушку, но потом вопросительно посмотрел на отца — разрешит он взять это или нет. Кэрри прекрасно видела, что Джошу страшно не хочется, чтобы его дети принимали какие-либо подношения от нее, но, с другой стороны, она понимала — ради того, чтобы доставить им радость, он пойдет на все и даже на перемирие с ней. Усмехнувшись, Джош кивнул сыну в знак согласия.

Тем робко шагнул вперед и взял кораблик, затем быстро отскочил назад, опять встав рядом с отцом. Он спрятал игрушку за спиной, как будто не осмеливался взглянуть на нее. Но Кэрри заметила, что, даже не глядя на подарок, он ощупывает и поглаживает его.

— Пап, — нарушила молчание Даллас, — я есть хочу.

Тяжело вздохнув, Джош еще раз оглядел стол, а затем сделал детям знак занимать свои места.

— Если у вас найдется заварочный чайник, я займусь приготовлением чая, — мягко произнесла Кэрри, уже готовая забыть все прошлые обиды. Этот человек, глаза которого, обращенные к детям, светились такой любовью и нежностью, был именно тем, кого она видела на фотографии, тем, в кого она влюбилась и кого избрала себе в мужья.

Но когда Джош опять повернулся к Кэрри, никакой нежности в его глазах и в помине не было.

— Неужели вы умеете заваривать чай? — осведомился он с убийственной издевкой. — А, наверное, среди настоящих леди это считается правилом хорошего тона. Верно я говорю? — Он порывисто встал, подошел к очагу, поставил на огонь металлический чайник с водой, затем покопался в груде немытой посуды и извлек оттуда заварочный чайник, треснутый в нескольких местах, который и водрузил на стол.

Пока нагревалась вода, в комнате царила гробовая тишина. Все сидели с угрюмыми лицами, бессмысленно уставившись на носовые платочки, которые перед каждым лежали на столе, и за все это время не произнесли ни единого слова.

«Забавно, — подумала Кэрри, украдкой поглядывая на эту странную троицу. — Нормальные, здоровые люди, а ведут себя так по-дурацки. Ну разве тот факт, что они бедны и живут в таком обшарпанном доме, это повод для траура?»