Тони, тридцатидвухлетнее создание, словно сошедшее с обложки глянцевого журнала и олицетворяющее собой рекламу итальянского образа жизни, посмотрел на нее и с похотливым видом изогнул бровь. Наверняка он считал, что знает, по крайней мере, одного мужчину, который может дать ей нечто особенное. Бонни улыбнулась ему и выдвинула ящик прикроватной тумбочки. Ей очень понравилось выражение очаровательного разочарования, которое появилось на его лице, когда он заглянул в ящик.

– Я тоже, – согласилась Джен. – Ничего такого нет. Вот поэтому я не приставала к тебе с этим целых два года. Никто из тех, кого я знаю, не нуждается в том, чтобы из-за него так много суетиться.

Суетиться? Бонни покосилась на Тони, прикоснулась к его щеке и, когда он оторвал взгляд от ящика, улыбнулась ему. Прижав телефон к ноге, она наклонилась, поцеловала молодого человека в губы и прошептала:

– Ты лучше их всех.

В его глазах цвета темной умбры на мгновение появился яркий блеск, но Бонни распрямилась и вышла из комнаты… хватит с него суеты.

– Так что ты звонишь?

– Чтобы услышать твой голос.

– Джен, я уже надела жакет, взяла сумку и портфель. Я иду к двери. Говори.

– Я знаю, что ты уезжала в воскресенье, и хотела бы выяснить, сможешь ли ты снова приехать в эти выходные.

– Это из-за Пим? Она все еще не в себе?

– Да. И она продолжает твердить про тот ковер и прочий хлам на чердаке. Она говорит, что он у тебя и что твоя жизнь в опасности. Она страшно разволновалась, и я пообещала ей позвонить тебе. Пим велела передать, что «важно до ночи глубокой полет завершить». Именно так и сказала. И ты должна успеть все изменить.

– До глубокой ночи… а до которого часа конкретно?

– Откуда я знаю. Ведь это ты у нас ведешь ночную жизнь. – Бонни закатила глаза, но не стала поправлять сестру. Если бы Джен знала, как часто ранним утром или поздним вечером она предавалась тому, что скорее относилось к бизнесу, чем к удовольствию, она бы… – Я собиралась позвонить и передать ей трубку, чтобы она сама поговорила с тобой…

– Большое тебе спасибо, что отказалась от этой идеи. – В лифте Бонни нажала кнопку подземной парковки. – Сегодня утром у меня просто нет ни капли времени. Но в субботу я приеду пораньше и проведу с ней весь вечер. Передай ей, что я захвачу с собой продукты, чтобы приготовить шоколадное суфле, которое она так любит.

– Ей вредно есть много шоколада.

– Ей восемьдесят восемь, Джен. Она может есть что пожелает.

– Я просто хочу сказать…

Дверь лифта отъехала в сторону. У Бонни прервалась бы связь, если бы она вышла на парковку, поэтому она продолжала стоять в кабине, придерживая дверь рукой.

– Все понятно, а вот я хочу сказать, что все мы сможем до отвала наесться суфле. Как тебе это?

– Нормально.

– Я тоже так думаю. Мне пора. Передай Пим, что я ее люблю. И тебя я люблю. Увидимся в субботу. – Бонни отошла от двери обратно в лифт, захлопнула мобильник и принялась рыться в сумке в поисках ключей от машины. Дверь лифта закрылась.

* * *

Девяносто шесть минут спустя быстрый стук каблучков по коридору офиса на четвертом этаже «Сьюпэрио Атлантик Банк» – одного из крупнейших независимых банков на Восточном побережье – возвестил о ее появлении.

С прямой, как всегда, спиной и гордо расправленными плечами Бонни прошла через приемную к своему кабинету… нет, она не любила кичиться своим положением, но знала, что именно в этом банке ее место, что она заслужила его, что она хорошо выполняет свою работу. Это ее банк. Ее взяли в «Сьюпэрио Атлантик» сразу после колледжа, где она получила степень МБА и прослушала несколько курсов по экономике, политическим наукам и торговому праву – а еще загорелась желанием сделать отличную карьеру. И это у нее получилось, от нижней ступеньки – от должности кассира, на которой она проработала очень недолго, до старшего менеджера отдела кредитования. А когда появилась возможность подняться еще выше и пересесть в собственный кабинет – с видом на Капитолий – в качестве управляющего траст-отдела банка, она тут же ухватилась за нее. Все это случилось одиннадцать лет назад.

Секретарша Анджела узнала шаги начальницы и встрепенулась, как лань, почуявшая опасность. Почуявшая, но не испугавшаяся. Они с Бонни проработали вместе почти восемь лет, хорошо знали друг друга и были настоящей командой.

– Умоляю, – прошептала Бонни, подойдя к Анджеле достаточно близко, чтобы никто не мог их услышать, – только не говори, что Уотсоны приехали раньше срока. – Оглядев приемную и убедившись, что клиентов еще нет, она уверенно прошла в кабинет. – Ты не представляешь, какое у меня выдалось утро! Единственное, чего мне сегодня удалось избежать, так это бомбы в ящике с нижним бельем.

– Между прочим, мистер Уотсон позвонил и сообщил, что они опаздывают на двадцать минут.

– Слава богу. Это первая приятная новость за сегодняшний день. – Бонни поставила портфель на полированный письменный стол из вишни и убрала сумочку в нижний ящик справа. С усталым вздохом она откинулась на спинку просторного, мягкого кресла, обитого красной кожей, и устремила взгляд на большой и яркий ковер, который она вставила в раму и повесила над зеленым, как альпийские луга, диваном, стоявшим в зоне для переговоров в противоположном конце кабинета. Обычно вид ковра взбадривал ее, придавал сил. Но сегодня он ее нервировал. – Я оставила ключи дома… – Она решила не рассказывать о том, что была вынуждена вызывать слесаря, чтобы попасть в квартиру, так как Тони находился в душе и не слышал, как она кричала и стучала в дверь. – А когда, наконец, села в машину, обнаружила, что все колеса спущены. Пришлось ехать на работу на такси.

Она покрутилась в кресле и вытянула одну ногу.

Анджела посочувствовала и наклонилась через стол, чтобы взглянуть.

– Сегодня утром я надела новые туфли от Феррагамо, чтобы произвести впечатление на миссис Уотсон, но в последний момент сменила их на эти. Я подумала, что на нее произведет гораздо больше впечатления, если я не сверзнусь со своих каблуков и не сломаю шею. Я серьезно. – При виде скептической улыбки Анджелы Бонни почувствовала себя глупо, как будто совершила нелепый поступок. – Но она поразится еще больше, если я не стану строить из себя буйнопомешанную, когда она явится сюда, согласна?

Анджела кивнула, но выражение ее лица было сочувствующим.

– После ухода Уотсонов мы откусим головы пяти курицам и зажжем ароматические свечи. И прогоним прочь ваше сегодняшнее невезение.

– Ладно. – Бонни медленно выпрямилась, повернулась к столу и достала из портфеля папку с делом Уотсонов, а также еще одну, с документами по процентным ставкам по привилегированным акциям. – Но тебе придется объясняться, если мы попортим ковер.

– Договорились. – Добродушная улыбка Анджелы подействовала на Бонни успокаивающе. – Кофе подать сейчас, или вы подождете Уотсонов?

– Подожду, спасибо. Лучше я воспользуюсь их опозданием и схожу в туалет, немного освежусь, чтобы не чувствовать себя такой измотанной.

– Только не задерживайтесь. Двадцать минут почти истекли.

– Я вернусь через две секунды, можешь проверить.

В банке, который был ей как дом родной, Бонни чувствовала себя значительно лучше. Она часто подумывала о том, что главную роль в ее любви к работе играет атмосфера, царившая в банке. Безукоризненная чистота, к примеру, была первым, на что она обращала внимание во всех банках, на отсутствие пыли… не только в кассах и в кабинетах, но и на картинных рамах и на растениях. И еще тишина – в банке всегда было тихо. Даже тогда, когда люди не разговаривали приглушенными голосами – из почтительности, из соображений секретности или просто из-за болезни горла, – все равно было тихо.

Сделав глубокий вдох, Бонни прошла через просторный вестибюль с лифтами к туалетам. По дороге она поздоровалась с мужчиной примерно ее возраста, ожидавшим лифт, и снова сделала глубокий вдох. Анджела говорит, что не чувствует запаха. Да и многие, кому она рассказывала об этом, сочли ее сумасшедшей, однако больше всего в банках ей нравится запах денег. Проходя мимо зеркала в туалете, она ободряюще кивнула своему отражению – теперь их двое, кто порадовался бы, если бы вместо всяких ароматизаторов баллончики с освежителем воздуха заполняли запахом денег.

Бонни почти закончила, когда услышала, как дверь туалета открылась и закрылась. Надеясь, что это Труди Кемпбелл – та недавно вернулась из круиза на какие-то острова, куда отправилась вместе с мужем, с которым прожила двадцать пять лет, – она приоткрыла дверцу кабинки, придала своему лицу веселое и одновременно требовательное – «ты мне сейчас все расскажешь» – выражение и… застыла как громом пораженная.

Мужчина, который несколько минут назад ждал лифт, сейчас находился в дамском туалете. Он был высоким, мускулистым и худощавым, и это было все, что успела заметить Бонни, так как в руках он держал пистолет и целился ей в грудь. Все это было неожиданно, возмутительно и пугающе, и по какой-то причине, которая совсем не вязалась с ее высокоразвитыми умственными способностями, она попятилась в кабинку, закрыла дверь и заперла ее.

– Ой, хватит, – сказал мужчина. В его тоне явственно слышались насмешка и недоверие. – В чем дело? Если ты меня не видишь, значит, я не существую? – По его голосу Бонни поняла, что он прогуливается перед дверью. – Это политика банка такая или что-то еще? Делать вид, будто не видишь людей?

Недовольный клиент. Разозлен, но сумасшедшим не выглядит.

– Или ты думаешь, что я не смогу пристрелить тебя через металлическую дверь?

Не столько не сможет, сколько не пристрелит, прикинула Бонни, ведь он не видит, где именно она стоит, поэтому ему придется выстрелить не один раз, чтобы покончить с ней, – а для того, чтобы поднять по тревоге службу безопасности, достаточно одного выстрела.

Ее сердце билось учащенно, и она испугалась, что оно вот-вот взорвется.