– Наверное, стоит пару недель пожить раздельно, – предложил Джо после яростной ссоры по поводу того, кто и чем захламил подвал и чьи бесценные сокровища должны первыми отправиться на помойку.

– Ты уходишь от меня? – Потрясенная, Бонни прекратила паковать коробки и повернулась к мужу. – Я не хочу выбрасывать семнадцать коробок с журналами «Вог», которые собирала с шестнадцати лет, а ты из-за этого бросаешь меня?

– Нет. Естественно, нет. Просто в последнее время я много об этом думал.

– О том, чтобы уйти от меня? – Она взглянула на высоченную, до потолка, стопку коробок. – Послушай, я могу запросто их перебрать и оставить… скажем, тринадцать коробок или даже меньше. И я спокойно отношусь к тому, что тебе хочется оставить старые рыболовные снасти и походное снаряжение. Новые снасти и снаряжение в полном порядке, не сломаны, без дырок, но если тебе хочется сохранить еще и старые, пожалуйста. Весь этот мусор не стоит того, чтобы из-за него рушился наш брак.

– Когда-нибудь я пожалею о том, что не зафиксировал все только что сказанное в письменном виде. – Джо хмыкнул, подошел к Бонни и обнял ее. – Ты права. Ничто из этого не стоит того, чтобы рушился наш брак. Ничто. Я просто думаю… – Он ухватил ее за плечи и отодвинул на расстояние вытянутых рук. – Господи, Бон, ты хоть осознаешь, сколько лет мы знаем друг друга? Мы познакомились на дне рождения у Чики Дэвиса, когда ты была такой… такой сладкой, веселой, умной, совершенно открытой девчонкой, подростком, а я… я был полной противоположностью, взрослым человеком… и, если не считать нашу дочь и мою мать, ты единственная женщина, которую я когда-либо любил. Мы полюбили друг друга молодыми, мы поженились молодыми, молодыми родили детей. Мы оба отказались от мечтаний, чтобы быть вместе, и я никогда бы не согласился что-либо изменить, однако…

– Однако что? – Бонни обхватила себя руками.

– Однако нам нужно отступить назад и посмотреть, какими мы стали… сейчас. Кто мы такие по отдельности, кто мы такие вместе. Мы уже не подростки, мы изменились. Очень сильно. Черт, наш сын уже старше нас тех, какими мы были, когда поженились. Возможно, пора заново знакомиться с самим собой… а потом и друг с другом.

Когда-то Бонни слышала или читала где-то, что если слово «развод» ни разу не произносилось во время ссоры или разговора с супругом, значит, подобная перспектива не угрожает браку – а ведь Джо никогда даже не упоминал об этом… пока.

И он прав насчет того, что они изменились за эти годы. Иногда Бонни не знала, где заканчивается он и начинается она сама. Но она ощущала, что их разделяет огромная пропасть, и старалась вести себя тихо и ненавязчиво, как нежеланная родственница. В эти периоды ей казалось, что какая-то часть ее превращается в человека, которого он не понимает, которого он даже не любит… однако эта часть все равно оставалась ею, изредка действовала, вылезала на передний план, когда она меньше всего этого ожидала, и удивляла всех, в том числе и ее саму.

Как сейчас. Перспектива пожить порознь вдруг показалась очень заманчивой.

– Не представляю, как ты собираешься жить раздельно, не бросая меня. – Бонни стащила одну коробку с журналами на пол, чтобы можно было сесть на нее. – Но я готова тебя выслушать.

Его предложение было простым. На два месяца – срок подлежит обсуждению, если для кого-то из них он окажется слишком долгим, – он снимет маленькую меблированную квартирку в нескольких минутах ходьбы от дома.

– На тот случай, если я вдруг понадоблюсь тебе для того, чтобы открыть банку или убить паука. – Джо усмехнулся, Бонни улыбнулась ему в ответ. Конечно, он шутит. Он трижды присутствовал при родах, наблюдал, как она с помощью газового баллончика и спичек устраивает огненный ад в сусликовых норах на переднем дворе. Он даже убрал за ней весь беспорядок после того, как она в диком ужасе изрубила змею на мелкие кусочки тапкой. Она отнюдь не беспомощна. – Или если кто-то из нас начнет сходить с ума без секса.

А вот это вполне может произойти.

Все остальное, в соответствии с их планом, должно остаться прежним. Совместный банковский счет, работа и очередность в пользовании машиной, чтобы подвозить Сюзан.

Бонни продолжала жить дома, а Джо рядом не было. Поэтому-то план и не сработал…

* * *

Вернулась Сюзан и с обиженным видом, характерным для подростков, работающих в службе доставки воды, подала Бонни покрытые инеем бутылки.

– Спасибо, солнышко. – Бонни отдала одну бутылку сестре. – Ты мне сегодня здорово помогла. Так что, если с полом закончено и ковры лежат на своих местах, а хрусталь перемыт, можешь заниматься своими делами и идти гулять, если хочешь. – В последнее время она привыкла разговаривать со спиной дочери и делала вид, будто ее это не задевает. Она скорее услышала, чем увидела, что та спускается по лестнице на первый этаж, и заговорила громче: – Только сначала загляни к Пим, прошу тебя, ладно? – Затем, уже тише, добавила: – Когда увидишься со своим отцом, передай ему, что я открыта для обсуждения совместной опеки.

Бонни сделала большой глоток. Дженис несколько секунд задумчиво смотрела на нее, затем открыла свою бутылку и сделала несколько глотков.

– Не смотри на меня так. – Бонни закрутила крышечку. – Знаешь, я думала, что он вернется через день-два, потому что вся эта чепуха с раздельным проживанием, чтобы «найти себя», не в его характере. Ты говорила, что периодически всем парам полезно несколько дней пожить раздельно, что нам от этого не будет никакого вреда, что дети поймут нас, если мы им все объясним. Но прошло уже четыре недели, дети ненавидят меня, так как считают, будто я сама выгнала его, а ты предполагаешь, что тут замешана другая женщина. Если бы я знала, что он продержится так долго, я бы уехала первая. Как получилось, что я все еще одна, с детьми на руках и этим большим домом, который нужно убрать? Совершенно очевидно, что он тщательно обдумал свой план. К тому же сейчас в школе переделывают расписание, и я не знаю, какой класс получу и с каким учителем буду работать в новом учебном году, а еще это несчастье с Пим, и теперь, когда она вернулась из санатория и… – Бонни вздохнула и встала, чтобы идти на чердак, но с места не двинулась. – Пим еще ничего не известно о Джо. Не представляю, как ей сказать.

Пим была им не просто бабушкой, она была для них единственной матерью, которую хорошо помнила Бонни. Их родители погибли при крушении поезда, когда ей было пять, а Дженис почти семь. Молодая, независимая восьмидесятивосьмилетняя Пим не разрешила бы даже своим правнучкам называть ее иначе, как этим глупым прозвищем, которое закрепилось за ней еще в ее детстве, когда открытки стоили гроши, сигареты «Мальборо» – двадцать центов за блок, а в стране было всего сто тридцать одно гольфовое поле и всего тридцать средневолновых радиостанций.

Вскоре после ухода Джо Пим неудачно упала в саду и сломала бедро. Теперь она была прикована к кровати и безвылазно сидела дома. Отказ от нормального образа жизни сказался на ее умственных способностях. Она стала коварной и непредсказуемой.

– Даже не пытайся. Это еще сильнее запутает ее. Кроме того, он может вернуться до того, как она поймет, что он ушел, и тогда тебе вообще не придется ничего говорить. – Нехарактерный для Дженис оптимизм должен был бы стать первым признаком того, что для Бонни этот день принимает новый, необычный оборот, однако ей было так приятно слушать эти слова, что она совсем не обратила на него внимания.

– Надеюсь на это. И еще я надеюсь, что он вернется с ответами, интересующими нас обоих, потому что в суете последних недель я так и не успела «заново познакомиться с самой собой» и тем более задать себе вопросы… которые звучат очень глупо, когда я произношу их вслух, правда?

Дженис улыбнулась и кивнула.

– Так что ты тут делаешь? – Она задрала голову, посмотрела вверх, на погруженный в полумрак проем, ведущий на чердак, и поморщилась. – Ищешь местечко, чтобы спрятаться?

– Кстати, неплохая идея. Но нет, на самом деле я ищу волшебный ковер Пим. – Дженис скептически изогнула бровь. – Знаю, о чем ты подумала, но она твердит, что должна увидеть его, и я подумала, что, может быть, на чердаке найдется что-нибудь такое, что напоминает ей ковер-самолет. Возможно, какая-нибудь дорожка, или половичок, или что-то еще, что осталось у нее с детства, – а вдруг ей станет спокойнее, если мы постелем его в ее комнате?

Она ведет себя неспокойно с тех пор, как мы перевезли ее домой. Ты видела, в какое возбуждение она приходит по вечерам. На днях, когда я заменяла сиделку, у которой был выходной, я застукала Пим за тем, что она пыталась выбраться из кровати, приговаривая, что ей нужно успеть добраться до ковра до глубокой ночи, иначе волшебство из ковра улетучится. Мне пришлось пообещать ей, что я поищу его.

– Кстати, мне всегда было интересно, когда наступает глубокая ночь?

Бонни пожала плечами.

– А что, если сделать вид, будто поискала, а потом сказать, что он исчез?..

– Я думала об этом… сотню раз. – Она усмехнулась. – А потом решила, что от меня не убудет, если я займусь поисками, и если я найду что-нибудь, что успокоит ее, то от этого будет только польза. Мне больно видеть ее такой слабой и жалкой. Просто сердце разрывается.

Почему-то эти слова заставили Дженис отвести взгляд, как будто она вспомнила плохую новость. Бонни хорошо знала эту манеру.

– Джен, я не хочу об этом слышать. – Она стала подниматься по лестнице.

Дженис последовала за ней.

– Но новость хорошая… относительно.

– Ну и пусть. – Бонни оглядела наряд сестры – один из ее лучших брючных костюмов из бледно-голубого жатого льна, который дополняли босоножки на низком каблуке. Если уж она решилась в таком виде появиться на пыльном и грязном чердаке Пим, значит, ее новость очень-очень плохая. Чердак же, небольшой, типичный для американского дома, был набит хламом и сокровищами, которые скапливались там с тех пор, как почти сто лет назад дом подвели под крышу. – Раз уж ты здесь, поднимайся и помоги мне сдвинуть в сторону этот большой ковер. Думаю, за ним что-то есть, но его зажало между полом и стропилом.