Терпение мое иссякло.

— Довольно, — сказала я. — Я знаю достаточно, чтобы понимать, что это неправда. Она была твоей любовницей, не так ли? А Комптон — всего лишь ширма!

— Екатерина… — растерялся он.

— Просто скажи мне правду.

У него задрожали губы. Он не в силах был признать, что наделал:

— Я не хотел…

— Я знаю, — печально сказала я. — Я уверена, тебя искушали.

— Тебя так долго не было…

— Я знаю.

Наступила ужасная тишина. Обдумывая этот разговор, я предполагала, что он мне солжет, что я уличу его и произнесу обвинительную речь, выступлю, как королева-воительница в своем праведном гневе. Но вместо гнева меня охватила печаль и чувство, что я потерпела поражение. Если Генрих не смог остаться мне верным, когда я готовилась родить ему ребенка, как сможет он хранить мне верность до смерти? Как сможет блюсти свой брачный обет, если его так легко завлечь? Что же мне делать, что делать женщине, если ее супруг такой глупец, что желает минутных радостей, нарушая обет, данный вечности?

— Дорогой мой супруг, это весьма прискорбно, — грустно говорю я.

— Все дело в том, что меня замучили сомнения. Я подумал, на мгновение, что мы не женаты, — признался он.

— Как это не женаты?! — недоверчиво переспрашиваю я.

— Ну, я подумал, — вскидывает он голову, сверкнув полными слез глазами, — что, раз наш брак недействителен, я ничем не связан…

Я совершенно поражена:

— Наш брак? Почему недействителен?

Он трясет головой. Ему слишком стыдно. Но я настаиваю:

— Почему же?

Он становится на колени перед моей стороной кровати и прячет лицо в простынях.

— Она понравилась мне, и я воспылал к ней желанием, и она сказала мне кое-что, из-за чего меня охватило такое чувство…

— Какое?

— Я подумал…

— О чем?

— Я подумал, была ли ты девственна, когда мы поженились?

Тут настораживаюсь я, как преступник на месте преступления, как убийца, когда труп истекает кровью при виде его.

— К чему ты клонишь?

— Она-то точно была девственница…

— Анна?

— Да. Сэр Джордж бессилен. Это все знают.

— В самом деле?

— Да. Она была девственна. И она вела себя не так… — Он зарывается лицом в простыню, запинается в поиске слов. — Не так, как ты. Она кричала от боли. У нее кровь пошла, просто ужас, сколько крови… Она даже не могла продолжить, в тот первый раз. Мне пришлось остановиться. Она плакала, я ее утешал. Она была девственница. Вот как это бывает у девственниц в первый раз. Я стал ее первым мужчиной. Это было очевидно.

Последовало ледяное молчание.

— Она одурачила тебя, — жестко говорю я, одним махом — ради пользы дела! — разрушая и репутацию Анны, и ту нежность, которую испытывает к ней Генрих. Выставляю ее шлюхой, а его — простаком.

— Как?! — поднимает он ошеломленное лицо.

— Ей не было больно. Она притворялась, — обличающе говорю я. — Это старый, известный всем трюк. У нее в руке был пузырь с кровью, она сжала его так, чтобы он порвался. Вот откуда кровь. Я думаю, она с самого начала хныкала и жаловалась, что ей невыносимо больно.

— Да, так и было, — удивленно признал он.

— Она делала это, чтобы вызвать у тебя сочувствие.

— Конечно, я сочувствовал ей!

— Разумеется. Она хотела уверить тебя, что ты лишил ее чистоты, девственности, что теперь ты обязан взять ее под свою защиту.

— Так она и сказала!

— Она поймала тебя в ловушку, — жестко говорю я. — Никакой девственницей она не была, она просто играла роль. А я — да, я была девственницей в нашу первую ночь, и та ночь прошла очень естественно, ненатужно. Ты помнишь?

— Помню, — отвечает он.

— Никаких слез, никакого воя, как у актеров на сцене. Все прошло спокойно, любовно. Помнишь?

— Помню.

— Запомни это. Я была настоящей, подлинной девственницей. Ты был у меня первым мужчиной, я — твоей первой женщиной. Нам не было нужды притворяться и преувеличивать. Так и бывает при настоящей любви, Генрих, запомни. Чтобы больше никто не смог тебя обмануть.

— Но она сказала… — начал он.

— Что она сказала? — бесстрашно перебиваю я, преисполненная уверенности в том, что Анне Стаффорд ни за что не помешать в деле, направляемом объединенными усилиями моей матушки и самого Господа Бога.

— Она сказала, что ты должна была спать с Артуром, — запинается он, видя мое побелевшее, яростное лицо. — Должна была…

— Это ложь.

— Ну… не знаю…

— Я говорю тебе, это ложь. Мой брак с Артуром не получил законного завершения. Я пришла к тебе девственницей. Ты был моей первой любовью. Посмеет ли кто-нибудь опровергнуть мои слова, стоя передо мной?

— Нет, — торопливо отвечает он. — Никто не посмеет.

— И стоя перед тобой — тоже.

— Да!

— Посмеет ли кто-нибудь отрицать, что я твоя первая любовь, нетронутая девственница, твоя супруга перед лицом Господа, королева Англии?

— Нет, — снова бормочет он.

— И даже ты не посмеешь!

— И я тоже.

— Это порочит мою честь! И где предел этому скандалу? Ты понимаешь, чем все может закончиться? Чего доброго, еще скажут, что у тебя нет права на трон, потому что, по слухам, твоя матушка не была девственна в день своей свадьбы?

У Генриха отвисает челюсть:

— Моя матушка?!

— Говорят, она делила постель со своим дядей, узурпатором Ричардом, — бросаю я прямо ему в лицо. — Только подумай! Говорят еще, что и твоему отцу она принадлежала даже до обручения. Получается, в день своей свадьбы она была дважды бесчестна! И что же? Мы что, позволим людям говорить такое о королеве? Не хочешь ли ты, чтобы тебя низвергли с трона из-за таких сплетен? И меня? И нашего сына?

Он ловит воздух губами, едва справляясь с собой. Он любил свою матушку и никогда не видел в ней женщины.

— Матушка никогда… Она была самая… самая… как это можно!

— Ты видишь? Вот что бывает, если позволить людям перемывать кости тем, кто выше их по положению! — формулирую я закон, который призван меня защитить. — Если ты позволишь кому-либо бросить на меня тень, скандал не остановить. Оскорблена буду я, но угроза висит и над тобой. Оскорбление, нанесенное королеве, подрывает основы трона. Помни об этом, Генрих.

— Но она сказала это! — кричит он. — Она сказала, что нет греха в том, что я лег с ней, потому что я женат не по-настоящему!

— Она солгала, Генрих, — говорю я. — Она притворилась девственницей и опорочила меня.

Он весь красный от гнева. Гневаться для него легче, чем оправдываться и защищаться.

— Вот шлюха! — взрывается он. — Только шлюха могла так обойтись со мной!

— Держи ухо востро, мой милый. Юным дамам нельзя верить, — спокойно говорю я. — Теперь, когда ты король, нужно быть начеку, любовь моя. Они будут бегать за тобой, очаровывать и соблазнять, но ты должен быть мне верен. Я твоя девственная невеста, я твоя первая любовь. Я твоя жена, Генрих! Не покидай меня!

Он сжимает меня в объятиях:

— Прости меня!

— Все, тема закрыта, — торжественно говорю я. — Мы больше никогда об этом не заговорим. Я не потерплю никаких намеков и никому не позволю чернить ни себя, ни твою дорогую мать.

— Да! — как в лихорадке, подхватывает он. — Перед Богом клянусь, мы больше и сами об этом не заговорим, и другим не позволим.


Наутро Генрих и Екатерина, пробудившись, вместе направились отстоять мессу. Екатерина преклонила колени, чтобы исповедаться перед своим духовником. Генрих отметил, что исповедь заняла совсем немного времени. Конечно, какие у Екатерины грехи? От этой мысли ему стало не по себе. Он знал, что она чиста сердцем, совсем как его дорогая матушка. Спрятав лицо в ладонях, он покаянно думал о том, что Екатерина ни разу не сказала лживого слова, ни разу не покривила душой…


На королевскую охоту я выезжаю в красной бархатной амазонке и с намерением показать, что прекрасно себя чувствую, что вернулась в свет, что все будет, как прежде. Мы долго скачем за красивым оленем, который обежал по кругу весь огромный парк, прежде чем гончие загнали его в реку. Генрих сам с хохотом полез в воду, чтобы перерезать ему горло. Речной поток окрашивается кровью, кровь пятнает одежду и руки короля. Я смеюсь вместе со всеми, но от вида крови меня тошнит.

Домой мы возвращаемся медленным шагом. На моем лице застыла улыбка, скрывающая, как я устала, как болят мои бедра, моя спина, мой живот. Леди Маргарет едет рядом, искоса бросая на меня взгляды.

— Сегодня вам лучше отдохнуть, — роняет она.

— Нельзя! — говорю я.

Ей нет нужды спрашивать почему. Сама урожденная принцесса, она знает, что королеве, хочешь не хочешь, следует быть на виду.

— У меня есть история для вас, если вам угодно будет послушать.

— Вы добрый друг, леди Маргарет, — говорю я. — Расскажите. Впрочем, худшее я, по-моему, уже знаю.

— После того как двор остался без королевы, король и молодые придворные по вечерам стали выходить в Сити.

— С охраной?

— Нет, без охраны и переодевшись.

Я подавляю вздох:

— И никто не попытался остановить его величество?

— Милорд Суррей попытался, благослови его Бог. Однако вся затея выглядела как веселая шутка, а вы знаете, король не терпит, когда ему мешают развлекаться.