— Но что вы подумали, когда он сказал, что это двойня? — настаиваю я. — Разве вы не были согласны, когда он постановил, что, потеряв одного ребенка, я сохранила другого?

Они трясут головами. Они не помнят.

— Вы должны были что-то подумать! Вы же видели, как я выкинула! Вы видели, что мой живот после этого ничуть не опал. Какая другая причина могла этому быть, если не второе дитя?

— Господь милосердный, — беспомощно роняет одна из повитух.

— Аминь, — с усилием отвечаю я.


— Позови мавра, — тихо говорит Екатерина Марии де Салинас.

— Ваше величество, возможно, его нет в Лондоне. Он состоит в свите одного французского графа, а живет, насколько мне известно, в Константинополе.

— Узнай, где он, и если не в Лондоне, то когда сюда вернется. Никому не говори, что это я его спрашиваю.

— Ваше величество желает испросить у него совета? — сочувственно поинтересовалась Мария.

— А что остается, если в Англии ни одного университета, где изучают медицину! — с накопившейся горечью воскликнула Екатерина. — Ни одного, где учат языкам! И астрономии, математике, геометрии, географии, космографии тоже не учат! Даже животных и растения не изучают. Английские университеты — все равно что монастыри, где монахи раскрашивают поля священных книг…

— Но, мадам… — растерялась Мария. — Церковь утверждает…

— Конечно! Зачем Церкви хорошие врачи? Зачем Церкви знать, как зачать здорового сына? Церковь занята откровениями святых. Там служат мужчины, которых не волнуют болезни и трудности женщин.

— Но, ваше величество, вы же сами сказали, что не хотите языческой мудрости! Вы сами сказали так лекарю. Вы сказали, что ваша матушка правильно сделала, закрыв мавританские университеты!

— У моей матушки было полдюжины детей, — сердито отозвалась Екатерина. — Но говорю тебе, если б она могла отыскать врача, который бы спас моего брата, она заполучила бы его, даже если б его учили в аду! Она была не права, повернувшись спиной к учености мавров. Она ошибалась. Даже великие люди совершают ошибки… И это была великая ошибка — прогнать мудрецов заодно с еретиками…

— Сама Святая Церковь говорит, что ученость неотделима от ереси, — заметила Мария. — Как одно может быть без другого?

— Знаешь, не твое это дело — рассуждать о подобных материях, — сказала загнанная в угол дочь Изабеллы. — Я же сказала тебе, что следует делать!


Выяснилось, что мавр Юсуф в отъезде, но он обещал вернуться через неделю. Мне надо быть терпеливой. Я сижу взаперти в своих комнатах и терпеливо жду.

В округе он хорошо известен, доложил человек, которого Мария послала навести справки. Каждый раз его появление на улице — событие, ведь чернокожие в Англии большая редкость, а этот к тому же красив и щедро расплачивается мелкой монетой за небольшие услуги. Требует свежую воду, чтобы мыться в своей комнате, и делает это каждый день, а порой и несколько раз в день, и — чудо из чудес! — три-четыре раза в неделю принимает ванну, с мылом и полотенцами, расплескивая воду по всему полу, к большому неудобству горничной. Странно, что он не понимает, как это опасно для его здоровья.

Представляю, как высокий брезгливый мавр складывается вчетверо, чтобы поместиться в ванну, и, вздыхая, вспоминает об ароматном паре, о сладостной возможности расслабить усталое тело в теплой воде, о массаже, за которым следует долгий отдых в задумчивом молчании, покуривая кальян, попивая крепко заваренный, сладкий мятный чай. Не забуду, как я была поражена, когда, приехав в Англию, обнаружила, что люди здесь моются лишь от случая к случаю, а перед едой разве что смачивают кончики пальцев. Я думаю, мавр Юсуф справился с этим лучше, чем я, — он устраивает себе дом сам, куда б ни приехал. Я же в своем рвении стать Екатериной, королевой Англии, перестала быть Каталиной Испанской.


Мавра во дворец привели под покровом тьмы. В назначенный час Екатерина выслала всех из своей опочивальни, сказав, что хочет побыть одна. Она сидела у окна, гобелен с которого был откинут, чтобы впустить в комнату свежий воздух, и, когда Юсуф вошел, встала ему навстречу. Горела свеча. Первое, на что он обратил внимание, была ее стройная на фоне темного окна фигура.

Мавр сочувственно покивал головой:

— Ребенка нет.

— Нет, — подтвердила она. — Завтра я выйду из уединения.

— Боли есть?

— Нет.

— Уже хорошо. А кровотечение?

— Обычные месячные закончились на прошлой неделе.

Он кивнул.

— Возможно, болезнь прошла сама собой. Ты сможешь зачать другое дитя. Не стоит отчаиваться.

— Я не отчаиваюсь, — бросила она. — Никогда. Поэтому я и послала за тобой.

— Полагаю, ты хочешь зачать как можно скорее.

— Да.

Он немного подумал:

— Что ж, инфанта, раз у тебя уже был ребенок, хоть ты его и не выносила, мы знаем, что ты и твой супруг способны к деторождению. Это хорошо.

— Да? — удивилась она. Эта идея не приходила ей в голову. Расстроенная выкидышем, она не подумала о том, что, зачав, доказала свою плодовитость. — Но почему ты упоминаешь при этом и моего супруга?

— Чтобы зачать дитя, нужны двое, — улыбнулся мавр.

— Здесь, в Англии, считают, что это зависит только от женщины.

— Да, считают. Но в этом, как и во многом другом, они ошибаются. Чтобы создать дитя, необходимы два элемента: мужчина вдыхает в него жизнь, а женщина дарит плоть.

— Говорят, что, если у женщины выкидыш, это ее вина и что, скорее всего, на ее совести великий грех.

— Это возможно, — нахмурился он. — Но маловероятно. В противном случае как рожали бы убийцы? И с чего бы случались выкидыши у невинных животных? Я думаю, со временем мы узнаем, по каким причинам это случается. Возможно, дело в несовместимости или в заразе… Но то, что женщин в этом винить не нужно, для меня ясно.

— Говорят, брак бесплоден тогда, когда на нем нет благословения Божьего.

— А ты подумай о своем Боге, — рассудительно сказал он. — Подумай, разве Он станет казнить несчастную женщину для того только, чтобы настоять на своем?

— Если я не рожу живого ребенка, винить будут меня, — сказала Екатерина, оставив без ответа его вопрос.

— Я знаю. Однако же суть дела состоит в том, что если ты уже была раз беременна, то есть все основания полагать — даже пусть ты дитя и потеряла, — что ты можешь забеременеть еще, и не раз.

— Следующего ребенка я непременно должна выносить.

— Было бы полезно, если бы я осмотрел тебя.

— Это невозможно, — покачала она головой.

Во взгляде мавра сверкнула искорка смеха.

— Ах вы, дикари… — тихо пробормотал он.

Екатерина даже ахнула:

— Ты забываешься!

— Тогда прогони меня.

— Нет, останься, — подумав, велела она. — Но об осмотре не может быть и речи.

— В таком случае давай подумаем, что поможет тебе зачать и выносить ребенка. У тебя должно быть крепкое, здоровое тело. Ты ездишь верхом?

— Да.

— Ездить лучше в дамском седле, а как понесешь, переходи на носилки. Ежедневно ходи пешком, гуляй побольше. Если умеешь, плавай. Чаще всего зачатие происходит через две недели после окончания месячных. В это время много отдыхай и позаботься о том, чтобы супруг приходил к тебе. Во время трапез вкушай умеренно и, по мере возможности, избегай этого их ужасного эля.

Она улыбнулась, припомнив свои собственные предубеждения.

— Знаешь ли ты Испанию?

— Я там родился. Мои родители бежали из Малаги, когда твоя мать ввела инквизицию и они поняли, что их замучат до смерти.

— Мне очень жаль, — смутилась Екатерина.

— Ничего, мы вернемся. Есть предсказание, — уверенно сказал он.

Оба они вдруг замолчали.

— Как ты теперь поступишь? Велишь мне сказать, что, на мой взгляд, тебе следует делать? Или велишь мне уйти? — легким тоном прервал он молчание, словно его не заботило, что она выберет.

— Скажи, что мне делать. А потом я заплачу тебе, и ты уйдешь. Мы рождены, чтобы быть врагами. Мне не следовало тебя приглашать.

— Мы с тобой испанцы по рождению, мы любим свою страну. Мы служим своему Богу. Возможно, мы рождены, чтобы стать друзьями.

Она едва удержалась, чтобы не протянуть ему руку.

— Что ж, может, и так, — глядя в сторону, неохотно пробормотала она. — Однако растили меня в ненависти к твоему народу и твоей вере.

— А меня растили так, чтобы я не знал ненависти, — мягко ответил мавр. — Может статься, именно этому я должен научить тебя прежде, чем всему остальному.

— Достаточно того, если ты научишь меня, как родить сына.

— Что ж. Пей только ту воду, которую кипятили. Ешь побольше фруктов и овощей. У вас при дворце выращивают овощи для салата?

На мгновение ей показалось, что она в Ладлоу, в садике у крепостной стены…

— Ты, кажется, о чем-то задумалась…

— Да. О моем первом муже. Он как-то сказал, что я могу выписать из Испании садовника, чтобы он выращивал здесь зелень, которой мне не хватает.

— У меня есть семена, — неожиданно сказал он. — Я могу поделиться с тобой.

— Ты дашь мне… продашь, я хочу сказать…

— Да. Я с тобой поделюсь.

Такая щедрость потрясла ее.

— Ты очень добр, — наконец выговорила она.

— Мы оба — испанцы, — с улыбкой ответил мавр, — и очень скучаем по дому. Разве это не важней, чем то, что ты белая, а я черный? Что я молюсь своему Богу, глядя в сторону Мекки, а ты — своему, глядя на запад?