Но даже захоти он жениться на ней, все равно это не снимает с него обязанности решить, что делать со мной. Отослав меня домой, он будет выглядеть бледно и уж конечно не сможет жениться, когда я еще при дворе. Я-то точно знаю: меньше всего на свете Гарри хочет выглядеть дураком. Если найти способ задержаться здесь до тех пор, как встанет вопрос о его женитьбе, у меня будет довольно сильная позиция.

Я иду медленней, рассеянно глядя на холодные воды реки. Мимо скользят лодки, люди в них зябко кутаются в зимние одежды. Какой-то мужчина, узнав меня, выкрикивает: «Доброго дня, ваше высочество!» Я поднимаю руку в ответ. Жители этой страны полюбили меня с самого того дня, как я сошла на берег в маленьком порту Плимута. Это еще один аргумент в мою пользу с точки зрения принца, вступающего на престол и жаждущего народной любви.

К тому ж, надо признать, Гарри щедр. Он слишком молод, чтобы в полной мере осознать могущество денег, и ему никогда ни в чем не отказывали. Уверена, он прекратит многолетнюю перебранку насчет приданого и вдовьей доли, а предпочтет сделать широкий, великодушный жест.

Да, мне следует позаботиться о том, чтобы Фуэнсалида и мой отец не предложили отправить меня домой. Фуэнсалида давно потерял веру в мою звезду. Но я — нет, я веру в себя не потеряла. Я должна побороть панику, побороть свои страхи. Бежать с поля боя нельзя.

Когда-то я нравилась Гарри, я знаю это. Сам Артур первым рассказал мне, что его маленький братец, когда вел меня к алтарю, воображал, что он и есть настоящий жених и что я его невеста. Я холила в нем приязнь к себе, при всякой нашей встрече оказывая ему знаки внимания. Когда его сестра потешалась над ним, отмахивалась от его слов, я ласково на него смотрела, просила спеть для меня, восхищалась тем, как он танцует. В тех редких случаях, когда удавалось побыть с ним с глазу на глаз, я просила его почитать мне, а потом мы обсуждали прочитанное. Я находила случай дать ему понять, что считаю его мнение интересным. Впрочем, он мальчик умный, и говорить с ним легко. Моя трудность, собственно, всегда состояла в том, что все вокруг так часто им восхищаются, что моя скромная похвала вряд ли дорого стоит. После того как его бабка, миледи матушка короля, провозгласила его красивейшим и ученейшим принцем во всем христианском мире, что еще я могу сказать? Как похвалить мальчика, который уже захвален до того, что сам верит в свою исключительность?

Прошедшие годы дались мне нелегко. Он никогда не слышал, как я весело хохочу, не видел меня улыбающейся, легкой, резвой. Он видел меня бедно одетой и неуверенной в себе. Меня никогда не приглашали потанцевать для него, спеть. Когда двор выезжает на охоту, мне дают лошадь какую похуже, и я вечно вынуждена плестись в хвосте. Я выгляжу усталой и озабоченной. А он молод, весел, любит роскошь и нарядную одежду. Возможно, он привык видеть во мне бедную родственницу, унылую вдову, семейную обузу. Он из тех, кто потакает своим желаниям, он с легкостью может освободиться от долга. Тщеславный, полный самомнения, легкомысленный, недолго думая, он может отослать меня домой. Но мне нужно остаться. Если я уеду, он уж точно забудет меня через минуту. И потому мне нужно остаться.


Дон Фуэнсалида, которого призвали на королевский совет, отправился туда, печась о своем достоинстве, с высоко поднятой головой, хотя про себя был уверен в том, что ему велят покинуть страну, захватив с собой инфанту. Природная испанская гордость, которая так раздражала всех при дворе, благополучно довела его до зала заседаний Тайного совета, а там и до круглого стола, за которым собрались министры нового короля и где, в самом центре, было приготовлено для него место. Посол чувствовал себя словно ученик, вызванный в учительскую для нагоняя.

— Полагаю, мне следует прояснить положение, в котором находится принцесса Уэльская, — неуверенно произнес он, поклонившись. — Приданое ее хранится в неприкосновенности за пределами страны и может быть выплачено в…

— Не в приданом дело, — перебил его один из советников.

— Не в приданом? — удивился дон Фуэнсалида. — Но посуда…

— Король намерен быть щедрым к своей нареченной.

— Нареченной? — только и смог переспросить ошеломленный посол.

— Первейшей важностью в настоящий момент является мощь короля Франции и опасность его амбиций в Европе. Так было со времен Азенкура. Король страстно желает вернуть славу Англии. Безопасность нашего государства зиждется на трехстороннем альянсе между Испанией, Англией и императором. Наш юный король полагает, что его свадьба с инфантой обеспечит нам поддержку короля Арагона. Так ли это?

— Разумеется, так, — чувствуя головокружение, подтвердил дон Фуэнсалида. — Однако посуда принцессы…

— Посуда не имеет значения, — повторил советник.

— Я полагал, имущество ее высочества…

— Оно не имеет значения.

— Что ж, я доложу ее высочеству об этой перемене… в ее судьбе.

Члены Тайного совета поднялись из-за стола:

— Сделайте милость.

— Я вернусь, когда… повидаюсь с ее высочеством.

«Вряд ли стоит, — подумал Фуэнсалида, — сообщать им, что принцесса гневается на меня, считает предателем и, вполне может статься, не захочет меня принять». Незачем рассказывать им, что в последний раз, когда они виделись, он сказал ей, что дело ее проиграно, что замужество ей не светит и что все вокруг давным-давно это знают.

Нетвердой походкой он вышел из комнаты и почти что столкнулся с молодым королем. Тот лучился радостью.

— Посол!

Фуэнсалида склонился в поклоне:

— Ваше величество! Прошу принять мои соболезнования по случаю кончины…

— Да-да! — отмахнулся тот, не в силах изображать скорбь, и улыбнулся. — Соблаговолите передать принцессе, что я хочу, чтобы наше бракосочетание состоялось как можно скорей.

— Разумеется, государь, — с пересохшим ртом пробормотал Фуэнсалида.

— Впрочем, нет, не надо! Я сам пошлю к ней гонца, — рассмеялся Гарри. — Я знаю, вы у нее в немилости, и она отказывается вас видеть, однако я уверен, что смогу ее в этом переубедить.

— Благодарю вас, сир, — не поднимаясь из поклона, произнес Фуэнсалида.

Принц отпустил его взмахом руки, он выпрямил спину и устало побрел к апартаментам принцесс. Было ясно, что испанцам непросто будет привыкнуть к щедрости нового английского короля. Широта его души казалась чрезмерной и попросту сокрушала.

Каталина, что неудивительно, заставила его ждать, но все-таки через час приняла. Трудно было не отдать должного самообладанию, заставившему ее выдерживать в приемной человека, который принес ей известие о том, какое направление примет ее судьба.

— Эмиссар, — ровным голосом сказала она.

Он поклонился. Взгляд его упал на подол ее платья, надставленный и подшитый аккуратными маленькими стежками, но уже выношенный снова. Как бы ни повернулась теперь ее судьба, с сочувствием подумал он, после этого неожиданного брака никогда больше ей не придется раз за разом укорачивать изношенное платье, надставлять, изнашивать до дыр и укорачивать снова.

— Ваше высочество, я только что с заседания Тайного совета. Неприятности позади. Принц выразил желание жениться на вас, и как можно скорее.

Он мог бы предположить, что она вскрикнет от радости, или бросится ему на шею, или упадет на колени и возблагодарит Господа. Ничего подобного она, конечно, не сделала, а только медленно наклонила голову. Вышитый тускло-золотой нитью лист на ее чепце сверкнул, поймав луч света.

— Я рада это слышать, — только и сказала она.

— Все вопросы относительно утвари сняты и забыты, — не скрывая своей радости, продолжил он.

Она снова кивнула.

— Но приданое выплатить необходимо. Я пошлю за ним в Брюгге, ваше высочество. Я сохранил его для вас. — Тут голос его дрогнул.

Опять кивок.

Он упал на одно колено:

— Ваше высочество! Возрадуйтесь же! Вы будете королевой Англии!

Она обратила на него свой ледяной сапфировый взгляд:

— Я никогда и не сомневалась, эмиссар, что стану ею.


Я добилась своего. Господи милосердный, я добилась! После стольких лет ожидания, невзгод, нищеты и унижения — добилась. Я иду в свою опочивальню, преклоняю колени и закрываю глаза, но разговариваю с Артуром, а не с Всевышним.

— Получилось, — говорю я ему. — Гарри женится на мне. Я сделала, как ты хотел.

На мгновение передо мной расцветает его улыбка. Снова передо мной его светлый лик, его темные глаза, чистая линия профиля. И даже запах его я слышу, к которому вожделею. Прости меня, Господи! На коленях перед распятием я вздыхаю от неутолимого желания…

— Артур, милый! Моя единственная любовь! Я выйду за твоего брата, но всегда буду твоей! — И явственно слышу запах его кожи по утрам, незабываемо яркий, как вкус ранней вишни. — Артур…


Вечером, когда она вышла к ужину в спешно сшитом новом платье с широким золотым воротником и в тяжелых жемчужных серьгах, ее сопроводили к главному столу. Сделав реверанс перед будущим мужем и получив в ответ его радостную улыбку, она повернулась, чтобы поклониться его бабке, и столкнулась с полным яда взором леди Маргариты Бофор.

— Согласись, тебе повезло, — заметила старая дама после ужина, когда столы унесли, а музыканты ударили по струнам.

— Разве? — настороженно уронила Каталина.

— Ты вышла замуж за одного нашего принца и потеряла его; а теперь, похоже, выйдешь за другого!

— Я бы не назвала везением утрату мужа, мадам, — парировала Каталина на своем безупречном французском. — А что касается милого принца Гарри, мы обручены уже целых шесть лет, и я уверена, мадам, вы не сомневались, что этот день рано или поздно наступит! Не могли же вы предположить, что наш достойный принц не сдержит своего слова!