— Но вынуждена подчиниться матери, — закончил посол и даже отступил, заметив, как сдвинул брови король. — Видите ли, она добрая дочь, послушная дочь, ваше величество… Не может ослушаться матери.

— Я предложил ей себя, и она недвусмысленно дала понять, что согласна.

— Ну, разумеется! Еще бы она отказала вашему величеству! Однако если ее родители не согласятся на брак, они не подадут прошения Папе, без их прошения все наши старания теряют смысл, а без разрешения Папы о браке не может быть и речи.

— Насколько я понял, ее предыдущий брак в законную силу не вступил. Мы можем обойтись и без папской буллы. Это всего лишь жест вежливости, формальность.

— Конечно, мы все знаем, что брак консумирован не был, — торопливо согласился посол. — Принцесса еще девица, хоть сейчас под венец. Однако без папской буллы, увы, нельзя. Если их испанские величества уклонятся от подачи апелляции, что тут поделаешь?

Король одарил его суровым взглядом:

— Представления не имею. Я в растерянности. Подскажите мне вы, посол! Что можно сделать?

Тут посол призвал на помощь всю изворотливость своего племени, свое еврейство, от которого он отрекся и которое все-таки выручало его в самые тяжкие минуты.

— Увы, ваше величество, сказать по чести, сделать ничего нельзя. — Он попробовал сочувственно улыбнуться, поймал себя на том, что ухмыляется, и принял самое мрачное выражение. — Если короли Испании, мои государи, не подадут прошения Папе — а они его не подадут, ваше величество, поскольку королева настроена непримиримо, — сделать ничего нельзя.

— Ну, я им не сосед, которого можно покорить за одну весеннюю кампанию, — вспылил Генрих. — Я им не Гранада. Не Наварра. Я не боюсь их неудовольствия!

— Именно потому они и жаждут союза с вашим величеством! — с готовностью подхватил посол.

— Союза?! Теперь?! — сардонически отозвался король. — Насколько я понял, меня отвергли!

— Возможно, мы сможем уладить это недоразумение, отпраздновав заключение другого брака, — почтительно начал дипломат, следя за выражением лица своего собеседника. — Ради союза, который всем так необходим…

— О каком еще браке может идти речь?

— Государь… Я… — замямлил посол.

— Кого еще хотят они для нее теперь? Теперь, когда мой сын мертв и погребен? Теперь, когда она вдова, ее приданое вполовину не выплачено и она прозябает на крохи с моего стола?

— Да, государь, все так. Но у вашего величества остался еще один сын, принц Уэльский. Инфанту взрастили как принцессу Уэльскую и привезли в эту страну, чтобы она стала женой принца, а в дальнейшем — даруй Господь, чтобы это дальнейшее было как можно дальше! — и королевой. Кто знает, может, это ее судьба. Во всяком случае, сама она именно так думает.

— Думает она! — воскликнул король. — Она думает! Да она думает так же, как вот эта кобыла! Сейчас одно, через минуту другое!

— Принцесса молода, — кивнул посол. — Еще научится. И принц молод, пусть учатся вместе, не так ли, ваше величество?

— Вот как? А что прикажете делать нам, старикам? Отступить? Выходит, она ничего не сказала вам о том, что отдает предпочтение мне? Не выказывает никаких сожалений по поводу такого поворота событий? Не намерена противостоять родителям и сдержать свое, без принуждения данное мне слово?

В голосе короля неприкрыто звучала горечь.

— Но, ваше величество, у нее нет выбора, — напомнил ему посол. — Принцесса связана дочерним послушанием. На мой взгляд, она очень к вам привязана, чрезвычайно, но знает, что должна делать то, что ей скажут.

— Я думал на ней жениться! Я хотел сделать ее королевой! Королевой Англии! — Он даже задохнулся слегка. Всю свою жизнь он считал, что для женщины нет большей чести, чем заполучить этот титул, выше которого нет на свете.

Де Пуэбла, проявив такт, помолчал, чтобы дать королю возможность собраться с мыслями, и только потом осторожно продолжил:

— Могу доложить вам, ваше величество, что в испанской королевской семье имеются и другие особы, не уступающие принцессе красотой. Например, юная королева Неаполитанская, которая теперь вдовеет. Это племянница короля Фердинанда, за ней дадут хорошее приданое, и к тому же она обладает семейным сходством… — Он помолчал. — Говорят, она очаровательна и весьма… любвеобильна.

— Она дала мне понять, что любит меня. Должен ли я понять это так, что она притворщица? Претендентка, единственная цель которой — забраться на трон?

Посла обдало жаром.

— Ни в коем случае, ваше величество! — сложив губы в жуткое подобие улыбки, воскликнул он, надеясь сбить короля с мысли о двоедушии Каталины. — Любящая невестка, нежная девушка…

Ледяное молчание.

— Вам известно, де Пуэбла, какова судьба претендентов в этой стране? — после паузы сухо осведомился король.

— Да, но…

— Если она играла со мной, она об этом пожалеет.

— Помилуйте, ваше величество! Никаких игр! Никакого притворства!

Генрих помолчал.

— Я думал таким образом покончить с проблемой выплат приданого и вдовьей доли, — после паузы сказал он.

— Такая возможность отнюдь не упущена, сир! Как только принцессу обручат с принцем, Испания выплатит вторую часть приданого и о вдовьей доле можно забыть, — уверил короля де Пуэбла. Заметив, что говорит слишком быстро, он сделал глубокий вдох и продолжил помедленней: — Все трудности останутся позади. Их величества короли Испании будут рады обратиться к Папе за разрешением выдать их дочь за принца Гарри. Они считают принца отличной партией, а принцесса сделает так, как ей скажут. Что освобождает вам руки, ваше величество, позволяя найти достойную вас жену, и возвращает в ваше распоряжение доходы от Корнуолла, Уэльса и Честера!

Король Генрих пожал плечами и повернулся спиной к бегающему по кругу арабскому скакуну.

— Итак, все кончено, — холодно подвел он итог. — Она не хочет меня. Я ошибся. Значит, она относится ко мне как дочь? — Он хрипло рассмеялся, вспомнив поцелуй у реки. — Мне следует забыть эту историю.

— Прошу вас, ваше величество! Она не может не подчиниться родителям. Что касается ее отношения к вам, смею вас уверить, она определенно отдает вам предпочтение. Она сама мне это сказала! Она разочарована. Но что может противостоять Изабелле Кастильской?!

— Довольно! На этом закончим, — подвел черту Генрих VII, развернулся и пошел прочь с конюшенного двора. Вид нового скакуна больше не доставлял ему удовольствия.

— Я надеюсь, ваше величество не гневается? — хромая следом, заискивающе справился посол, обращаясь к королевской спине.

— Ни в малой мере, — бросил король через плечо.

— А обручение с принцем Гарри? Могу я уведомить их католических величеств, что договоренность достигнута?

— Уведомляйте, посол.


— Дело сделано, — доложил он Каталине, стоя перед ней, по собственному ощущению, как мальчишка-посыльный, в то время как она ловко выпарывала из платья бархатные вставки, чтобы его переделать.

— Итак, я выйду за принца Гарри, — скучно, под стать послу, заключила Каталина. — Договор подписан?

— Пока только достигнуто соглашение. Придется подождать буллы из Рима, но, в общем, король не возражает.

— Очень злился?

— Очень, судя по тому, как он себя вел. И думаю, это он еще сдерживался…

— Как он поступит? — оторвалась от своего занятия Каталина.

Де Пуэбла исподтишка вгляделся в ее лицо. Бледное, но ни следа страха. Синие глаза подернуты дымкой, как у ее отца, когда у него на уме какая-то затея. Ничуть не похожа на девицу в отчаянном положении. Скорее, на женщину, которая надеется перехитрить самого опасного из соперников. В ней нет ничего трогательного. Она впечатляет, но не вызывает сострадания, нет.

— Представления не имею, — сказал он вслух. — Однако мы не должны давать ему никаких преимуществ. Необходимо немедленно выплатить оставшуюся долю приданого, то есть выполнить свои обязательства — для того чтобы вынудить его выполнить свои.

— Что вы имеете в виду? Мою золотую посуду? Но она потеряла свою цену. Испорчена. Мы же на ней ели. А потом, кое-что мне пришлось продать.

— Как продать?! — ахнул посол. — Помилуйте, ваше высочество! Она же принадлежит королю!

— По-вашему, я должна была допустить, чтобы мои приближенные померли с голоду? Да и я должна что-то есть, доктор де Пуэбла! Не могли же мы всем двором без приглашения являться на обед во дворец и протискиваться там к столу для простонародья!

— Вам следовало сохранить золото в неприкосновенности!

Она одарила его взглядом синим, холодным и острым, как ограненный сапфир.

— Прежде всего, меня не следовало доводить до такого состояния! Закладывать собственные тарелки! Если в этом есть чья-то вина, то уж точно не моя.

— Этот упрек следует адресовать в Испанию, — мрачно сказал посол. — Вынужден повторить, ваше высочество: нельзя давать им повод для отступления. Если король Фердинанд не выплатит вашего приданого, король Генрих откажется выдать вас за принца. И должен предупредить, зрелище ваших бедствий доставит ему удовольствие.

— Значит, он мой враг, — кивнула она.

— Боюсь, что да.

— Это случится, не сомневайтесь, — сказала она вдруг.

— Простите, ваше высочество?

— Я выйду замуж за Гарри, посол. Я буду королевой.

— Инфанта, это самое горячее из моих желаний!

— Принцесса, — поправила она.

Уайтхолл, июнь 1503 года