— Да, ваше величество…

— Вы уверены в этом на основании ее слов?

— И слов дуэньи…

— В таком случае — пустяки, — решил король. — Они были всего лишь обручены. Это не то, что муж и жена.

— Мне нужно написать их величествам в Испанию, — промямлил посол, не слишком успешно пытаясь привести в порядок мысли и убрать выражение ужаса с лица. — А что Тайный совет… согласен? — спросил он, чтобы протянуть время. — А архиепископ Кентерберийский?

— Пока что прошу воспринимать это как исключительно частное дело, господин посол. Я вдовею совсем недавно. Будете писать их величествам, известите, что их дочери обеспечена полная забота. Ей выдался тяжкий год…

— Если бы она могла уехать домой…

— Ей нет нужды ехать домой. Ее дом здесь, в Англии. Это ее страна. Она будет здесь править. Она для этого рождена.

— Разумеется, ваше величество… Итак, мне следует сообщить их величествам, что вы твердо намерены следовать этим курсом? Нет ли других возможностей, которые нам следовало бы рассмотреть? — бормотал де Пуэбла, лихорадочно обдумывая, как навести разговор на принца Гарри, который выглядел куда более подобающим супругом для Каталины. И наконец решился: — Ваш сын, например?

— Мой сын еще слишком юн, чтобы думать о браке, — отмахнулся король. — Ему одиннадцать. Конечно, он мальчик крепкий и разумом старше своих лет, но его бабка настаивает, чтобы ближайшие четыре года никаких разговоров о его женитьбе не было. А к тому времени вдовствующей принцессе исполнится двадцать один.

— Еще молода, — вставил де Пуэбла. — Вполне молодая женщина, и близка ему по возрасту…

— Не думаю, что их величества согласятся, чтобы их дочь оставалась в Англии еще четыре года, без мужа и покровителя, — не скрывая угрозы в голосе, произнес король Генрих. — Вряд ли они захотят дожидаться совершеннолетия Гарри. Чем она будет заниматься все эти годы? Где жить? Или они рассчитывают купить ей дом и содержать ее прислугу? Они готовы выделить ей содержание? И двор, соответствующий ее положению? На целых четыре года?

— А если на это время она вернется в Испанию? — предположил де Пуэбла.

— Ради бога, только пусть сначала заплатит остаток приданого и отправляется искать мужа! Вы что, в самом деле думаете, что ей светит что-то большее, чем стать королевой Англии?!

Де Пуэбла понял, что побежден. Возразить было нечего.

— Вечером же напишу их величествам, — с поклоном пробормотал он.


— Король опять здесь, — сказала дуэнья, глянув в окно. — И с ним всего двое, ни знаменосца, ни стражи. — Донья Эльвира никак не могла привыкнуть к бесцеремонности англичан, а уж у короля-то и вообще манеры мальчишки из конюшни.

Подлетев к окну, Каталина выглянула во двор.

— Что ему нужно? — удивилась она. — Быстренько прикажите нацедить вина из его бочки!

Донья Эльвира поспешила из комнаты, и тут же, безо всякого доклада, пожаловал его величество король Генрих VII.

— Я решил навестить тебя, — объявил он.

Каталина присела в низком поклоне:

— Большая честь, ваше величество. И теперь, по крайней мере, я могу предложить вам стакан доброго вина.

Улыбнувшись, Генрих промолчал. Тут донья Эльвира вернулась в комнату в сопровождении горничной-испанки, которая несла медный поднос мавританской работы с двумя бокалами из венецианского стекла, наполненными красным вином. Отметив про себя изящество отделки того и другого, король не ошибся, заключив, что это часть испанского приданого Каталины.

— Твое здоровье, — молвил он, салютуя принцессе.

К его удивлению, она не просто повторила его жест, но и одарила его долгим, внимательным взглядом. Встретившись с ней глазами, он почувствовал сердечный трепет, словно мальчишка.

— Принцесса?

— Ваше величество?

И оба глянули в сторону доньи Эльвиры, стоявшей неуместно близко.

— Оставьте нас, — приказал король.

Дуэнья глянула на принцессу, ожидая, что та скажет, и не тронулась с места.

— Я должен поговорить с невесткой с глазу на глаз, — твердо сказал король. — Идите!

Донья Эльвира, присев, вышла, и за ней проследовали придворные дамы.

Каталина улыбнулась:

— Ваше величество, я вся внимание!

У него сердце заколотилось от этой улыбки.

— Мне и впрямь нужно с тобой поговорить. У меня есть предложение. Я уже изложил его вашему послу, и он отправил письмо твоим родителям.

«Наконец-то! Вот оно! Наконец! Он пришел, чтобы предложить мне Гарри. Благодарение Господу, этот день настал. Артур, милый, сегодня ты увидишь, что я выполню данное тебе слово!»

— Мне нужно снова жениться, — сказал Генрих. — Я еще молод… — Подумав, он не стал упоминать, что ему стукнуло сорок пять. Для мужчины это не возраст. — И вполне в силах стать отцом…

Каталина вежливо наклонила голову, но на самом деле она едва его слышала, ожидая, что он предложит ей принца Гарри.

— Я перебрал всех принцесс в Европе, которые могли бы составить мне партию, — продолжил он.

Та принцесса, что стояла перед ним, по-прежнему молчала.

— И не нашел ни одной, которая бы мне понравилась.

Она вскинула бровь, показывая, что внимательно слушает.

Генрих двинулся дальше.

— Мой выбор пал на тебя, — веско сказал он, — и вот почему. Ты уже здесь, в Лондоне. Приспособилась к нашей жизни. Тебя растили, чтобы ты стала английской королевой, и ты станешь ею как моя супруга. Трудности с приданым можно забыть. Я буду платить тебе такое же содержание, как платил королеве Елизавете. Моя матушка с этим согласна.

Наконец до нее дошло, о чем он говорит. Она была так поражена, что не могла выговорить ни слова, а только смотрела на него во все глаза.

— На меня?!

— Есть небольшое препятствие в виде родственной близости, но я напишу Папе, попрошу дать разрешение. Насколько я понимаю, твой брак с принцем Артуром консумирован не был. В таком случае вряд ли могут быть возражения.

— Да, не был… — по привычке повторила Каталина эти слова, словно не совсем их понимая.

Эта ужасная ложь была частью плана, придуманного, чтобы довести ее к алтарю с принцем Гарри, отнюдь не с его отцом. Но забрать эти слова назад она не могла.

В голове у нее мутилось, и она повторила в растерянности:

— Консумирован не был.

— В таком случае никаких проблем, — сказал король. — Я правильно понял, что ты не против?

И перестал дышать, ожидая ее ответа. Все подозрения, что она завлекала его, заманивала, испарились, когда он глянул на ее побелевшее, потрясенное лицо. Король взял ее за руку.

— Да что ж ты так испугалась? — мягко, ласково произнес он. — Я тебя не обижу. Я стану тебе добрым мужем. Я буду заботиться о тебе. — Помолчал, в отчаянии думая, чем бы прельстить ее еще. — Буду тебя баловать, покупать тебе красивые вещи. Как те сапфиры, которые, помнишь, тебе понравились. У тебя будут полные сундуки красивых вещей, Каталина.

Надо было что-то ответить, и Каталина сказала:

— Это так неожиданно…

— Но ты ведь не могла не знать, что я к тебе вожделею?


Я хотела отрицать это, но, по чести, не смогла. Это было бы ложью. Как всякая женщина на моем месте, я знала, что он желает меня, по тому, как он смотрел на меня, как я сама на его внимание отзывалась. Эта тайная связь установилась между нами с самого первого дня. Я старалась не обращать внимания. Притворялась перед собой, что это что-то другое. Я играла на этом. Это моя вина.

В своем тщеславии я думала, что, играя чувствами старика, я смогу очаровывать, забавлять, даже флиртовать с ним немного, как с отцом, как со свекром — и понемногу привести его к мысли выдать меня за Гарри. Я хотела, чтобы он видел во мне дочь, восхищался мной, баловал, не чаял во мне души.

Это грех, грех. Грех тщеславия и гордыни. Я использовала его страсть и вожделение. По глупости я навела его на грех. Ничего удивительного, что Господь от меня отвернулся и матушка мне не пишет. Я виновата. Господи милосердный, прости меня! Я дурочка, и по-детски тщеславная к тому же. Короля в ловушку я заманила не для собственного удовольствия. Я просто положила наживку в ловушку, которую он приготовил для меня. Тщеславие и гордыня вели мной, и я считала, что смогу заставить его делать то, что мне вздумается. Однако я лишь разбудила в нем похоть, и теперь он сделает все, что ему угодно. А угодно ему меня.


— Ты не можешь не знать, — улыбнулся ей Генрих. — Ты знала об этом уже вчера и потом, когда я послал тебе это вино.

Она склонила головку. Да, конечно, знала. И хвалила себя, как ловко водит за нос самого короля Англии. Вот дурочка! Ей казалось, это пустяки, а посол просто олух, что не может справиться с королем, которым манипулировать легче легкого. Казалось, он пляшет под ее дудочку. Но на самом деле мелодию выдувал он, а плясала она…

— Ты не можешь не знать, что я желал тебя с первой нашей встречи, — очень тихо, интимно говорил он.

— Да? — сказала она, чтобы просто что-то сказать.

— Правда. Когда, помнишь, я вломился к тебе в спальню в Догмерсфилде.

Еще бы ей не помнить! Конечно, она запомнила отца своего жениха, забрызганного дорожной грязью. Он показался ей стариком. Пахло от него потом, немытым телом, и она помнила, что тогда подумала о нем: вот невежа, ворвался куда не просят, неотесанный солдафон! А потом робко вошел Артур, со спутанными ветром светлыми кудрями, со сверкающей улыбкой…