Он посмотрел ей в глаза, желая лишь одного: чтобы она перестала задавать вопросы и обрела покой, в котором так сейчас нуждалась.

Глядя на него изумрудными глазами, часто моргая от смущения, Авриль выглядела в тот момент очень жалкой.

Но по-прежнему упрямой. Она не оставляла попыток разобраться в противоречивых фактах, свидетельницей которых ей довелось быть.

— Я трясла тебя, — медленно произнесла она. — Я даже хлестала тебя по щекам.

Хок отвел взгляд. Так вот почему он очнулся слишком быстро.

— Мы оба потеряли сознание. Ты очнулась быстрее. — Он взял ее другую руку и продолжил осторожно, нежно смазывать раны на ее ладони, предплечье, плече. — И твои манипуляции благополучно привели меня в чувство. — Втирая мазь, он просунул свои пальцы между ее пальцев, их руки сплелись. — Разве мертвый мог бы вот так касаться тебя? — спросил он низким, тихим голосом.

На бледных щеках Авриль расцвели ярко-алые пятна, и замешательство в ее глазах сменилось более привычной настороженностью.

Она выдернула руку и отвернулась лицом к закрытым ставням.

— Я… я благодарю Бога, что с тобой все оказалось в порядке, — запинаясь, произнесла она. — И спасибо тебе за то, что ты спас меня, Хок. — Она натянула одеяло до самого подбородка. — А как ты меня нашел? Откуда узнал, что я там, в тумане?

— Я услышал, как ты звала на помощь. — При воспоминании об этом у Хока замерло сердце, но он поспешил сменить тему, чтобы не задерживаться на этом странном моменте в их опасном приключении. — Теперь это уже не важно. Скажи, здесь очень болит? — Он приподнял одеяло и ласково коснулся особенно устрашающего на вид синяка у нее на животе.

Авриль отпрянула и зажмурилась.

Она испытала боль даже при таком осторожном прикосновении, и у Хока от волнения замерло сердце.

— Прости, Авриль. Обещаю, все пройдет. Единственное, что от тебя требуется, — это спать и позволить мне лечить тебя. — Он снова взялся за банку с мазью. — Я позабочусь о тебе.

Авриль открыла глаза, но головы не повернула. Нижняя губа у нее дрожала:

— Я не хочу, чтобы ты заботился обо мне. Я могу…

— Сама о себе позаботиться? — сердито перебил он. — Ты уже это говорила. Но боюсь, твой сегодняшний опрометчивый поступок свидетельствует об обратном. — В нем снова запылал гнев. — О чем ты думала, женщина? Что заставило тебя думать, будто ты в одиночку можешь проплыть через лабиринт скал в непроглядном тумане? Ты могла…

— Убежать, — прерывающимся шепотом произнесла Авриль.

Хок проглотил окончание своего гневного выговора, равно взбешенный и восхищенный ее смелостью. И решительностью.

Ее непоколебимым стремлением во что бы то ни стало покинуть его.

— Ты не все можешь сделать одна! — резко сказал он. Но поглядев на свою упрямую жену, жалко свернувшуюся калачиком в его постели, ощутил прилив желания защитить ее. Нужен кто-то, кто позаботится об этой буйной, отважной, неукротимой женщине.

Он нужен ей. Не важно, желает или не желает она это признать.

Осторожно, стараясь не оскорбить ее скромности, Хок отодвинул одеяло еще чуть-чуть, продолжая врачевать ее раны. Авриль дернулась, но потом застыла неподвижно. И молча.

Он тоже прикасался к ней без единого слова, стараясь не думать о ее красоте и притягательности. Быстро смазав все раны, он уже через несколько минут закончил лечение и почувствовал, что каждая клеточка ее прекрасного тела будто оставила отпечаток на его ладонях.

Снова натянув на Авриль одеяло, Хок поставил банку на столик — быть может, чуть-чуть резче, чем требовалось, — и встал, превозмогая приступ головокружения. Прикусив губу, чтобы не застонать от боли, он отошел к очагу и взялся за маленький медный котелок.

Наполнив котелок свежей дождевой водой из бочки. Хок подвесил его на крюк над огнем.

— Скажи мне, Авриль, — произнес он, когда способность говорить спокойно вернулась к нему, — как тебе удалось раздобыть лодку?

Хок не слишком надеялся, что она ответит, но Авриль уклончиво сказала:

— Я ее нашла.

Хок взял пучок сухой травы и достал с полки чашу.

— И как же ты ее нашла?

Авриль молчала.

— Авриль, я видел следы двух пар ног. Кто тебе помог? — Он обернулся и поглядел ей в глаза. Знакомые искорки вызывающей непокорности сверкнули в них.

— Этого я тебе не скажу. Человек, который мне помог, не заслуживает наказания.

— Речь о другом, — недовольно проворчал Хок. — Кто бы ни был тот человек, который помог жене воктера покинуть Асгард, он нуждается в том, чтобы ему напомнили и разъяснили кое-какие из законов Асгарда. Воктер сам должен это сделать. — Взгляд Авриль скользнул по оружию, развешанному на стене позади Хока.

— Нет, я определенно не собираюсь тебе этого говорить.

Хок выругался про себя, но решил не давить на нее, пока она не поправилась. Вернувшись к очагу, он с помощью железного ухвата снял с огня котелок с кипятком и наполнил чашу. Затем насыпал в нее полную ложку растолченных сушеных трав и снова присел на край кровати.

Просунув руку под подушку, Хок приподнял голову Авриль и поднес чашу к ее губам:

— Выпей это. — Авриль скорчила гримасу — запах был не из приятных, она не спешила пить.

— Едва ли я захотел бы отравить тебя, — сухо заметил Хок, — после того, как провел полночи в ледяной воде, пытаясь спасти тебе жизнь, и заработал несколько сломанных ребер за свои труды. Пей.

Авриль выслушала выговор, недовольно прищурившись, но сделала глоток. Ощутив неприятный вкус, она сморщила нос, но выпила все до конца без возражений.

Хок осторожно опустил ее голову и, вернувшись к очагу сделал такое же питье для себя.

— Авриль, ты моя жена и… — Он тяжело вздохнул.

— Твоя пленница, — спокойно уточнила Авриль.

— Если поразмыслить, в том, чтобы отравить тебя, есть свой смысл. — Хок сделал большой глоток и почувствовал, как напиток обжигает горло. — Ты самая упрямая, самая беспокойная женщина, какая у меня когда-либо…

— Если ты считаешь меня такой несносной, — с готовностью подхватила Авриль, — почему бы тебе не отпустить меня?

— Ней. Этого я никогда не смогу сделать. — Он бросил на нее сердитый взгляд. — Ты знаешь, что значит это слово — никогда. — Хок со стуком, эхом отозвавшимся в темной комнате, поставил чашу на стол.

Отойдя в дальний угол, он стащил с себя все еще непросохшие штаны, насухо вытерся куском льняной ткани и переоделся в сухое.

Потом вернулся к кровати.

И лег на другом ее конце.

По тому, что Авриль не возразила, можно было судить, насколько она устала и как ей было больно.

Да даже если бы она и возражала, раздраженно подумал Хок, он не собирается всю ночь спать на полу со сломанными ребрами.

В конце концов, он лежит поверх одеяла. И кровать достаточно широкая. Между ними оставалась уйма места.

— Я был слишком снисходителен к тебе, — сказал Хок, обращаясь скорее к самому себе. — Пора кончать с этими глупостями насчет побега раз и навсегда. Ты моя жена, ты никуда сюда не денешься, и пора тебе с этим смириться.

— Я никогда не оставлю попыток вернуться домой, — горестно прошептала Авриль. — Я не могу здесь остаться. И я не хочу быть твоей женой.

— В самом деле, миледи? — насмешливо переспросил Хок, поворачивая к ней голову и пристально глядя ей в глаза. — Разве не было слез в ваших глазах сегодня там, на берегу, когда вы подумали, что я умер?

Авриль отвернулась к очагу:

— Ней.

Глядя в потолок, Хок состроил гримасу:

— Я знал, что это будет первым словом, которое ты выучишь по-норманнски.

— То, что ты принял за слезы, — напряженно сказала Авриль, — было, вероятно, морской водой. Должно быть, она подействовала на мои глаза так же, как на уши.

В ответ Хок лишь раздраженно хмыкнул, он слишком устал, чтобы продолжать спор. Он слишком устал даже для того, чтобы почувствовать волнение от мысли, что впервые лежит в постели с женой, так близко от ее соблазнительного обнаженного тела, которое отделяет от него лишь одеяло.

«Это свидетельствует о том, как мне необходимо выспаться», — мрачно подумал Хок и, закрыв глаза, стал медленно погружаться в убаюкивающую темноту.

Но тут он услышал тихое сопение с противоположной стороны кровати.

Он открыл глаза и посмотрел на Авриль. Она дрожала всем телом.

— Авриль? — Тревога пронзила его. — Что случилось? Она лежала, отвернувшись от него, закрыв глаза рукой. И он понял, что это был не приступ боли. Она плакала, стараясь глотать слезы.

— Ты… ты… прав, — хрипло произнесла она. Каждое слово вырывалось с мучительным вздохом. — Я, наверное… никогда не смогу уехать отсюда. Никогда не увижу больше своего дома… и своей доченьки.

Глубокое, душераздирающее рыдание вырвалось из ее груди.

Хок не мог пошевелиться, все чувства словно замерли в нем. Впервые он слышал, как она говорила о самой возможности своего поражения.

Но никакого облегчения от того, что она наконец взглянула правде в глаза, Хок не испытал. Вид этой несчастной женщины, отчаявшейся, страдающей и старающейся держать свою боль в себе, рвал ему душу. Заставлял ненавидеть самого себя — наверное, так же, как она ненавидела его за то, что он оторвал ее от малышки.

И вдруг слезы хлынули из глаз Авриль. Она закрыла лицо руками, но не могла больше сдерживать судорожных рыдании.

Хок чувствовал, как напряглось все его тело, ноги словно стянуло железными скобами. Он не знал, что делать, как успокоить Авриль.

Но и лежать молча, видя, как она страдает, он тоже не мог.

Протянув руку, он коснулся ее плеча.

И вместо того чтобы отпрянуть или начать проклинать его, как он ожидал, Авриль позволила ему притянуть ее к себе, как там, в воде, когда они плыли обратно.

Он сгреб ее вместе с одеялом и прижал к груди, надеясь, что сила его рук и его молчание будут ей утешением и что она примет утешение от того самого мужчины, который был причиной ее мучений.