Келдан протянул ей корзинку с булочками — словно оливковую ветвь мира:

— Голодать?

— Нет. — От соблазнительного запаха корицы в животе предательски заурчало. — Нет, я не хочу есть, и я не останусь здесь с вами до конца дней своих.

Он лишь покачал головой и пожал плечами, явно не понимая, о чем она говорит.

— О Господи, я сойду с ума! — Жозетт откинула одеяло. — Вы что, не понимаете ни одного моего слова?

Он склонил голову набок, продолжая приветливо ей улыбаться.

Жозетт скрестила руки на груди:

— В таком случае я могу говорить все, что мне заблагорассудится. Могу даже обозвать вас… — она так же приветливо улыбнулась ему и спокойно, ласково закончила: — …уродливым, самодовольным, полоумным тупицей с мерзкими манерами, воняющим, как пропотевшие чулки.

Улыбка Келдана стала еще шире, и в темных глазах затеплилась надежда.

От такой реакции на ее оскорбления Жозетт чуть было не засмеялась.

Но, сдержавшись, лишь вздохнула:

— Однако все это неправда, — нехотя призналась она. — Правда состоит в том, что вы пока вели себя в высшей степени по-рыцарски.

Несколько секунд она разглядывала похитившего ее воина, озадаченная его великодушием. Превосходной формы широкие, мускулистые плечи и грудь не оставляли сомнений в том, что физически это очень сильный человек, который может любого принудить делать то, что ему нужно. Между тем пока он не попытался даже поцеловать ее.

А приятное, улыбчивое лицо с крупными чертами и густая блестящая копна черных волос абсолютно исключали возможность назвать его уродливым.

Напротив, это был один из самых красивых мужчин, каких ей доводилось видеть. Представив себе, как он прошлой ночью взял ее на руки и отнес в постель, Жозетт испытала незнакомое пульсирующее ощущение в животе.

— Я хочу домой, — просто сказала она. — Неужели вы и этого не можете понять? Я хочу домой.

— Жозетт, — ласковым голосом произнес он, указывая рукой на пол, — дом здесь.

Она поняла, что он имел в виду, — теперь ее дом здесь.

— Это вы так считаете, тупица.

— Келдан, — поправил он, вероятно, поняв, что она называет его каким-то другим не слишком любезным именем, и снова протянул ей корзинку с булочками:

— Хотеть есть?

Жозетт прикусила нижнюю губу, до сих пор она отказывалась принимать какие бы то ни было его предложения. Но если она уморит себя голодом, у нее не останется сил бороться с ним, если… когда он все же решит взять ее силой.

— Ну разве что кусочек, — медленно произнесла она, подходя к столу и пугливо хватая булочку. Хлеб был мягким, теплым, начиненным изюмом и таким же божественно вкусным, каким приятным был источаемый им аромат.

— М-м-м-м!.. — невольно вырвалось у Жозетт, и она закрыла глаза от удовольствия.

Келдан воскликнул что-то в ответ — всего одно слово, — но она была слишком занята созерцанием изобилия разнообразной еды на столе, чтобы обращать на него внимание. Набивая рот нежнейшим хлебом, она таращила глаза на вазы, полные прозрачного винограда и блестящих слив, блюда с тонко нарезанным ростбифом, кувшин с молоком, покрытым нежной пенкой… И апельсины…

— Святые угодники, последний раз я видела такое пиршество… — Жозетт схватила пригоршню засахаренных орехов и сливу — только лишь для того, чтобы поддержать угасающие силы. — Полагаю, там, откуда я прибыла, лишь короли могут позволить себе такие изыски на завтрак.

Мгновение спустя руки у нее были заняты настолько, что она едва ли смогла бы унести все это в свой угол, ничего не уронив.

— Жозетт. — Келдан крякнул от удовольствия.

Она коротко взглянула на него и заметила искорки удовольствия в его глазах. Он сделал приглашающий жест в сторону свободной скамейки у противоположного конца стола.

Жозетт колебалась:

— Не думаю, что мне стоит садиться за стол. Если я разделю с вами трапезу, это будет означать, что я едва ли не принимаю ваше гостеприимство.

Келдан спокойно взял апельсин, ловко очистил его, разделил пополам и протянул ей половинку.

Сок аппетитно стекал по его длинным загорелым пальцам. Созерцая редкий сладкий плод, Жозетт невольно сглотнула: соблазн боролся в ней с осмотрительностью.

Медленно, осторожно, не сводя глаз с Келдана, она села на свободную лавку.

— Не думайте, будто это означает, что я сдалась, — сообщила она ему и неуверенно взяла протянутый ей апельсин. — Мы с Авриль уедем при первой же возможности. Я… — Она замолчала и, не в силах больше терпеть, впилась в спелый плод. Божественный вкус заставил ее забыть обо всем. — Не сомневаюсь, что она уже планирует наш побег, — закончила Жозетт.


Побег между тем представлялся все более проблематичным. Натянув поводья, Авриль остановила жеребца на вершине холма, к западу от жилища Хока, убеждая себя, что глаза у нее слезятся просто от соленого ветра и от того, что пряди распущенных волос то и дело хлещут ее по лицу. Ветви деревьев, за которые она цеплялась головой, и морской ветер давно сорвали ленту и растрепали волосы.

Проблуждав несколько часов, она оказалась там же, где на рассвете начала свои скитания, полная надежд, ошибочно считавшая, что сможет объехать весь остров всего за несколько часов.

Все утро она скакала вдоль берега на восток, потом обратно, на запад, пораженная огромными размерами острова. Когда солнце окончательно взошло, ее надежды рухнули.

В бухте она не увидела ни единого корабля.

И даже ни одной гребной лодки.

Хок не солгал. Похоже, действительно никто не покидал остров Асгард. Она могла догадаться почему: сказать, что берег выглядел неприветливо, значило не сказать ничего. Повсюду возвышались утесы, лишь узкие проливы-ущелья прорезали береговую линию. Даже там, где она могла видеть берег, это была лишь узенькая ленточка песка.

Везде, сколько хватало .глаз, в небо уходили острые, массивные скалы, поднимавшиеся прямо из воды, словно клыки неких великанов, мифических чудовищ, готовых схоронить в своей пасти любое проплывающее мимо судно.

Или любого, кто рискнул бы попытаться покинуть остров.

Она приставила руку к глазам козырьком, глядя на сверкающее море. Даже если бы утесы не выглядели столь устрашающе, серебристо-белый туман, окутывавший остров и клубящийся над волнами на несколько миль от берега, не оставлял никакой надежды. Поначалу Авриль думала, что он рассеется, когда взойдет солнце, но чертов туман продолжал стоять над водой. Видимо, он оставался неизменным, независимо от времени суток.

Если он был постоянной особенностью здешнего климата, неудивительно, что этим викингам удавалось так долго жить, никем не замеченными. Корабль мог пройти совсем рядом с островом, и никто бы не догадался о его существовании. И даже если бы какой-нибудь особо зоркий капитан заметил Асгард, сомнительно, чтобы он, сколь бывалым моряком он ни был бы, рискнул приблизиться к этим коварным скалам. Тем более в таком тумане.

Авриль вытерла глаза и тронула жеребца. Полуденное солнце нещадно палило, отчего она все больше сникала. Несмотря на духоту, при мысли о непроглядном тумане ее бросало в дрожь. Странно, но он напомнил ей о том тумане, который она видела вокруг замка Гастона в ночь перед отъездом в Антверпен!..

Решительно тряхнув головой, Авриль приказала себе не быть дурой. Это всего лишь туман. Безобидный. Просто причуда погоды.

Она повернула в глубь острова, прочь от моря, одетого серебристым плащом. Нужно найти Жозетт. Авриль не собиралась бесцельно блуждать все утро, она надеялась принести Жозетт хорошие новости и готовый план побега, но теперь чувствовала, что оказалась не только никудышной разведчицей, но и плохим другом. Сердце у нее билось тревожно, она молила Бога, чтобы с Жозетт ничего не случилось.

Пришпорив коня, Авриль помчалась галопом по заросшему травой склону холма, направляясь в город. Вероятно, там кто-нибудь поможет ей найти подругу. Хок сказал, что она может навестить ее, но не потрудился сообщить — где.

При воспоминании о своем похитителе Авриль снова ощутила волнение. Все утро она старалась не думать о крепко сбитом, загадочном воине-викинге, привезшем ее сюда. Она все еще находилась под впечатлением его вчерашних интригующих слов и поступков. Что же это за человек, который мог умыкнуть ее, жениться на ней против ее воли, лишить возможности вернуться к ребенку — и в то же время оказался способен вести себя достойно, имеющий понятие о чести, сострадающий и великодушный?

И почему, Боже милосердный, каждый его взгляд, мимолетное прикосновение лишают ее способности трезво мыслить и невольно бросают в жар?

Покраснев, она выкинула Хока Вэлбренда из головы. Нужно думать о побеге, а не о похитителе. Во всяком случае, пока его здесь нет, за что она благодарна небесам.

По крайней мере его боевой конь оказался сговорчивее хозяина. Илдфаст, повинуясь поводьям, быстро нес Авриль в долину через луга, чередующиеся с холмами. Ветер, напитанный запахами листвы и распустившихся цветов, трепал ей волосы и юбки. Море высоких трав колыхалось вокруг под его порывами.

Селение, показавшееся впереди, стояло в плодородной зеленой долине, зажатой между океаном и цепочкой гор; вдали Авриль различала зубчатый ряд скалистых вершин.

«Это место могло бы показаться красивым, — неохотно признала Авриль, — если бы я попала сюда по своей воле».

На подступах к городу, который был гораздо больше, чем представлялось издали прошлой ночью, она пустила коня рысью. Показались крыши больших и маленьких домов — деревянные или крытые соломой. Авриль озадачила одна странность: нигде не было видно ни ворот, ни стен, ни башен, ни иных заградительных укреплений. Лишь один часовой нес службу.

У Авриль упало сердце: эти люди не оставили бы свои дома беззащитными, если бы безоговорочно не доверяли утесам, скалистым берегам и туману — те делали остров действительно неприступным и исключали возможность вторжения.

И побега.

Конь застучал копытами по гладким камням мощеной мостовой на широкой улице, по которой Авриль въезжала в предместье города. В воздухе стоял гул голосов людей, говоривших на непонятном норманнском наречии. Все они — мужчины, женщины, дети — были заняты своими обычными делами. Два мальчика лет пятнадцати шли вдоль дороги с удочками на плечах. Кузнец бил молотом по наковальне. Домохозяйки, свесившись из окон, болтали с подругами. Собака отчаянно лаяла на стайку гогочущих гусей.