— Ну, перво-наверво старайся быть подальше от него. Иначе, как это вышло сегодня, когда ты рассказала про Риса, ты можешь еще что-нибудь нечаянно выболтать, то, что он опять как-нибудь сумеет использовать против меня.

— Например?

— Откуда я знаю. — И хотя хорошо знала, что имеет в виду, она не собиралась сейчас все выкладывать кузине. — А еще о чем он выспрашивал тебя?

— Спрашивал про тебя и Гилберта… о ваших отношениях.

Сердце Аланы сжалось. Ведь как раз этого она и боялась. Значит, он так и не поверил ее рассказу о том, как погиб Гилберт, и теперь выпытывает все у Гвенифер!

— И что же ты ему ответила? Кузина пожала плечами.

— Что у вас были проблемы, но что Гилберт, несмотря ни на что, был счастлив. Это тебе подходит?

Алана решила, что такой ответ ее устраивает — если, конечно, кузина больше ничего не сболтнула.

— Да, — коротко ответила она, не желая распространяться на данную тему. — Но ты, пожалуйста, Гвенифер, делай, как я говорю: держись от него подальше. И как бы ни складывались обстоятельства, никому не рассказывай про эдикт Генриха. Не хочу, чтобы и всем остальным стало известно, что мне приказано выйти еще за одного нормандца.

— Обещаю, что ни единого словечка не скажу, — Гвенифер поднялась со стула. Ее прекрасные брови сошлись на переносице: она призадумалась, постукивая указательным пальцем по верхней губе. — Вот Пэкстон пытается узнать у меня то, что его интересует, — сказала она. — А что, если мы вес новернем нротив него? Что, если я попробую из него вытащить то, что полезно знать нам? И тогда, что бы я ни разузнала, буду немедленно сообщать тебе. Что ты думаешь на сей счет?

Алана тяжело вздохнула.

— Благодаря отцу Джевону мы, по-моему, разузнали все, что только можно.

— Я не уверена.

— Не пытайся убедить меня, что есть и еще… Хотя, впрочем, тебе что-то известно?

— Ну, ты вот говоришь, что Пэкстон вынуждает тебя выйти за него замуж, угрожая в противном случае напасть на Риса, так?

— Да.

— А вот когда я совсем недавно разговаривала с ним, он сказал, что Генрих-то написал свой эдикт, но Пэкстон сам волен решать, жениться на тебе или нет. Король оставил за ним окончательное решение.

— Ну и?..

— Когда я его спросила, намерен ли он жениться на тебе, он сказал, что еще не решил.

— А еще что он сказал?

— Сказал, что не любит тебя. Но ведь и ты тоже не любишь его. Так что это все совершенно не важно. Вот… А больше, кажется, ничего такого он не говорил…

«Сказал, что не любит тебя…»

Слова эти вновь и вновь звучали в ушах Аланы, которая сейчас раздумывала над тем, неужели же Гвенифер так вот в лоб и спросила Пэкстона об этом. Или же Пэкстон сообщил эту пикантную подробность по собственной инициативе?

Намеренно не замечая покалывания в области сердца, Алана решила, что в конце-то концов совершенно не важно, кто первый заговорил на эту тему. Как, впрочем, ей вообще были не важны чувства Пэкстона. Единственное, что волновало ее, это как сделать так, чтобы не выходить за него замуж.

— Если ты намерена оставаться с ним в добрых отношениях, на что ты рассчитываешь? — поинтересовалась Алана.

— Точно я не могу пока сказать, но знаю, что если буду намеренно избегать его, мы никогда не узнаем о его планах. Я не уверена, что смогу узнать нечто такое, что потом можно будет использовать против него. Но уж его планы мы наверняка будем знать: что и когда именно он намерен предпринять.

Алана раздумывала. План Гвенифер мог дать обратный эффект. Что, если в разговорах с Пэкстоном она вновь что-нибудь выболтает?

Хотя, с другой стороны, было бы очень даже неплохо знать заранее, что замышляет Пэкстон.

Она, например, уже выяснила, что Пэкстон еще не знает, жениться ли ему на ней или нет. А это значит, что надежда еще была. Без Гвенифер Алана не могла бы знать о его сомнениях.

— Ладно, можешь оставаться возле него, — разрешила Алана, — только не распускай при этом свой язык.

Глава 11

— В замке неспокойно, миледи, — сказал Мэдок. — Ваша кузина так вульгарно ведет себя с нормандцем, что наши люди не могут на это спокойно смотреть. И если сейчас же не предпринять необходимых мер, может что-нибудь случиться.

Алана посмотрела по сторонам. Они с Мэдоком опять были на конюшне, и опять, как тогда, она кормила мясом ястребов и соколов. Присмотревшись к Мэдоку, Алана обратила внимание на то, что он осунулся, что за прошедшие четыре дня морщины возле его рта и глаз стали более глубокими.

Прекрасно зная Мэдока, она понимала, что его опасения не напрасны. Но что она могла предпринять?

— А ты им объяснил, что Гвенифер помогает мне получать необходимую информацию от Пэкстона? — Она скормила последний кусок мяса, вытерла о влажную тряпку руку, и, когда подняла взгляд, Мэдок утвердительно кивнул.

— И что же их в таком случае не устраивает? — дивилась Алана.

— Их оскорбляет вовсе не то, что она добывает у него информацию, — счел нужным пояснить Мэдок. — Они возмущены тем, что Гвенифер увивается за ним. Все эти ее улыбочки, смешочки, заглядывания ему в глаза… Мне казалось, что ей следовало бы быть более сдержанной, вести себя с большим достоинством, чтобы люди не сомневались в ее порядочности. Ведь вы только посмотрите, она буквально вешается на него, чуть ли не садится ему на колени, едва он только появляется.

Ну, разумеется, Мэдок слегка преувеличивал.

Хотя действительно, бывали моменты, когда их веселый смех наполнял залу, привлекая всеобщее внимание. Иногда они награждали друг друга восхитительными улыбками, так что при этом все остальные уэльсцы начинали многозначительно переглядываться.

Кроме того, были мгновения, когда Гвенифер и Пэкстон ловили взгляд друг друга и на короткие периоды времени застывали как завороженные. В такие секунды по зале пробегал негромкий шумок осуждения.

Все это Алана прекрасно видела, как подмечали и ее соплеменники. Но вот уж чего Гвенифер не позволяла себе, так это вешаться на Пэкстона. Пока не позволяла, во всяком случае.

И раздумывая над поведением Гвенифер, Алана все чаще приходила к выводу, что кузина слишком уж подчеркнуто расположена к Пэкстону.

И в том была вина не одной только Гвенифер. Алана позволила кузине вести себя, как та пожелает.

Пока Гвенифер не сообщила Алане ничего важного. А что Пэкстон предпочитает оленину и, наоборот, недолюбливает крольчатину — сообщения такого рода ценности не представляли.

Но, несмотря на разочарование Аланы, именно Гвенифер все же была единственным источником информации о Пэкстоне, и только на нее приходилось уповать Алане, если она хотела узнать что-нибудь существенное. И поэтому Алана не спешила положить конец отношениям кузины и Пэкстона.

Другое дело, что Алана могла посоветовать кузине вести себя более сдержанно. Тогда, может быть, уэльсцы хоть немного успокоятся.

— Я непременно переговорю с ней, — пообещала Алана. — Но хочу, чтобы и ты напомнил всем, что она помогает и мне, и всем нам.

— Я скажу об этом, — пообещал Мэдок. — Но только предупреждаю: лучше бы она изменила свое поведение и сделала бы это как можно скорее, потому как в противном случае она же может и пострадать.

Алана в глубине души не верила, что ее соплеменники могут поднять руку на Гвенифер.

— Иди же, Мэдок, и передай, что я тебе сказала. Пусть знают, что если только попытаются поднять руку на мою кузину, которая одного с ними рода, меня это чрезвычайно огорчит. Скажи, что они обязаны верить мне. Ступай же.

Однако Мэдок не двинулся с места, его прищуренные глаза в упор смотрели на Алану.

— Хотелось бы знать, что именно вы рассчитываете узнать такого для всех важного от этого нормандца?

Алана и сама не раз задавала себе этот вопрос. Но она ни слова не сказала Мэдоку об эдикте Генриха. А что касается отца Джевона, то он наверняка теперь держит язык за зубами, и, значит, никто больше ничего не знает.

Алана понимала, что если Пэкстон решит воспользоваться своим полномочиями и потребует, чтобы она вышла за него замуж, то ей останется разве что сетовать на судьбу. В крайнем случае, возможно будет одно: бегство из замка. И хотя Алану порой так и подмывало покинуть это место, она знала, что не имеет права бросать своих соплеменников.

— Я и сама толком не знаю, Мэдок, — сказала она после паузы. — Беспокойство доставляет мне главным образом мысль о том, что он может разнюхать обстоятельства смерти Гилберта.

— Но кроме нас с вами не единая душа не знает, что в действительности произошло. Никто из жителей замка.

— О том, как именно Гилберт умер, — да, никто. А вдруг кто-нибудь из мужчин, что вытаскивали тело Гилберта, припомнит что-то необычное?

— Что, например? — поинтересовался Мэдок.

— Ну, например, кровоподтеки и порезы на груди.

— Они вытаскивали Гилберта лицом вниз, и все было облеплено грязью и травой. И кроме того, всю одежду Гилберта я потом сжег, а улики закопал, когда начались дожди. Доказательств не осталось. Никто теперь не сможет утверждать, будто Гилберт умер как-то иначе, а не утонул. Так что вам незачем беспокоиться.

— Может, ты и прав. Но если Пэкстон хоть что-нибудь обнаружит, мы сможем узнать об этом только от Гвенифер. И дело не в том, что на кон поставлена моя безопасность или твоя. Все наши люди рискуют в равной степени. Пэкстон попытается со всеми свести счеты.

— В том числе и с живущими за рекой, — согласно кивнув, добавил Мэдок.

— Да. Вот почему Гвенифер и кокетничает с ним. Что бы ни узнала, она сразу сообщает мне. А теперь ступай, пожалуйста, и передай все это остальным.

— Так и сделаю, миледи. И на этот раз заставлю их принять вашу точку зрения.

Он спешно откланялся. Как только Мэдок ушел, Алана отправилась во двор замка, подальше от людской суеты. Ей хотелось немного побыть одной.

Алане с каждым днем было все тяжелее. Сейчас, как никогда ранее, она страстно желала сбросить с себя всякую ответственность, отмести всю ту неопределенность, что окружала ее.