Стремительно поднявшись с кресла, Джеймс запустил в стену кубок с вином.

— Будь она проклята!

Он стал нервно вышагивать по комнате, слова так и сыпались:

— Я никогда не думал, что окажусь таким дураком. Ненавижу ее за все, что она сделала — лживые слова, за то, что притворялась влюбленной. Каждый взгляд, каждое прикосновение были пронизаны ложью. О, она преуспела в искусстве лжи, с большим мастерством окутывая меня своей паутиной. Но хуже всего, что я никак не могу выбросить ее из головы. Даже презирая, я все равно люблю ее. Память сжигает меня огнем. Господи, мысли о ней не дают спать по ночам. А если засну, все равно вижу ее во сне. Я все так же люблю эту женщину. Мне страшно не хватает ее. Постоянно думаю о том, что сказал бы ей, представляю ее лицо. В разлуке с ней я испытываю самые настоящие муки ада.

Джеймс замолчал, последние слова походили на крик души. Обхватив руками голову, он изо всех сил сжал ее, стараясь не терять самообладания.

— Порой… порой думаю, что смог бы жить с ней, сделать над собой усилие и спать с ней, смотреть на нее, говорить, но не доверять, не открывать свое сердце, — Джеймс покачал головой. — Но понимаю, это не выход. В ночь перед тем, как она уехала, я пришел к ней в комнату. Говорил себе: что страшного, если я сейчас овладею ею? Она моя жена. Я имею на это право и могу взять ее с чистой совестью. Но, посмотрев на нее спящую, понял, что обманываю сам себя. Останься я тогда, и снова попал бы под ее чары.

— Ты не можешь доверить сердце женщине, предавшей мужа, — сказал Ричард. — Рано или поздно она погубит тебя.

— Знаю. Но что мне делать? — Джеймс повернулся и посмотрел на брата такими измученными печальными глазами, что сердце Ричарда сжалось от боли и сострадания. — Расстаться с ней навсегда? Надеяться, что когда-нибудь моя любовь пройдет? И желание тоже?

— Не знаю, — голос Ричарда прозвучал нерешительно.

— Вот и я не знаю. Порой мне кажется, что я умираю, — вздохнув, Джеймс вернулся к креслу и тяжело опустился в него. — Если бы только Танфорд знал, что и в самом деле отомстил мне. Он превратил мою жизнь в настоящий ад.


Глава 22


Прошло почти четыре месяца с тех пор, как Алина вернулась в Бофорт Плейс. В том, что она беременна, не оставалось никаких сомнений, и стало еще труднее скрывать этот факт. Поначалу это было довольно легко. Со Стивеном и Гвендолин Алина встречалась довольно редко, главным образом за обедом и ужином, а остальное время проводила в своей комнате или в саду, где с ней гуляли родители, Джемма или одна из служанок. Стивен и мать Джеймса не обращались с Алиной сурово. Напротив, бывали моменты, когда ей хотелось, чтобы они накричали на нее или даже ударили. Легче было вытерпеть все, что угодно, но не холодную, подчеркнутую учтивость, с которой они относились к ней. Побывав с этими людьми в хороших отношениях, Алине было больно сознавать, что теперь она стала для них чужой.

Алина довольно много времени проводила в своей комнате и часто не спускалась к обеду, объясняя это отсутствием аппетита. Она стала худой и бледной, а под глазами появились темные круги. Алина носила очень просторные туники, хорошо скрывавшие растущий живот. О том, что она ждет ребенка, знали только родители и Джемма. Главным помощником и советчиком была мать, испытавшая беременность пять раз, но выжить из детей удалось только Алине. Когда она ощущала страшное недомогание на протяжении первых месяцев беременности, Вера держала дочку за руку и гладила по голове, уверяя, что тошнота и отчаяние скоро пройдут, уступив место любви и ожиданию ребенка.

Но на деле все оказалось не так. Самочувствие Алины и в самом деле улучшилось, настроение тоже значительно поднялось. Она стала мечтать о будущем ребенке, представлять, на кого он будет похож и как она станет обнимать крохотное, нежное тельце. Но душевное состояние осталось прежним. Джеймс не приезжал и не писал ей. Каждый раз, когда прибывал посыльный, доставляя письмо Гвендолин и Стивену и ничего — ей, это с новой силой ранило сердце Алины. Единственным утешением было то, что Джеймс ни слова не писал о расторжении брака.

Алина надеялась, что хоть немного, но небезразлична мужу, и в каком-то дальнем уголке его сердца еще сохранилась частица привязанности к ней.

Пока известий о разводе не поступало, оставалась слабая надежда, и именно поэтому Алина не хотела говорить ни Стивену, ни Гвендолин о будущем ребенке. Они немедленно сообщат Джеймсу. Но Алина не хотела, чтобы муж вернулся к ней не потому, что любит ее, а только из-за будущего малыша.

Она была так захвачена страданиями, что не заметила, насколько мягче, душевнее стали относиться к ней Стивен и Гвендолин. Оба были добрыми и мягкими людьми и успели полюбить Алину до того, как узнали о ее вероломстве. Видя, как день за днем она худеет и выглядит все несчастнее, они больше не могли относиться к ней с подчеркнутым равнодушием, как поначалу. К тому же, Гвендолин стала подозревать, что Алина ждет ребенка. Она сама подарила жизнь троим детям и поэтому была знакома с симптомами беременности. Однако, потребовалось некоторое время, чтобы обратить внимание на эти симптомы, ведь сначала Гвендолин была очень зла на Алину. Но когда женщина стала размышлять об этом, все кусочки головоломки быстро стали на свои места. Гвендолин не могла держаться отчужденно с матерью своего будущего внука.

Женщина замечала, как всякий раз, когда от Джеймса прибывал посыльный, Алина на цыпочках спускалась до середины лестницы и стояла, застыв в ожидании, пока не становилось ясно, что Джеймс и на этот раз ничего ей не передал. Потом, окончательно упав духом, она возвращалась в комнату. А когда совсем недавно в замок прибыл один из людей Джеймса, Алина выбежала из сада, где смотрела, как упражняются Джемма и Малькольм. Она скромно остановилась в стороне, но Гвендолин, вышедшая встречать гонца, успела ее заметить. Когда мужчина вручил Стивену запечатанный конверт и отправился в кухню, чтобы перекусить и утолить жажду, Алина резко повернулась и убежала.

Гвендолин также заметила, что движения невестки становятся неловкими, и она начинает округляться. В один прекрасный день Гвендолин решила раз и навсегда покончить с подобной таинственностью. Отправившись на поиски невестки, она нашла ее в саду. Алина сидела одна и горько плакала. Эта картина не могла не тронуть сердце женщины, и она подошла к невестке.

— Алина.

Вздрогнув от неожиданности, та подняла голову.

— Гвендолин, — поспешно встав со скамьи, Алина принялась вытирать слезы, в любую минуту готовые снова брызнуть из глаз.

— Постой, — твердо сказала женщина и взяла невестку за руку, мягко, но, настойчиво заставляя снова сесть. — Посиди со мной минутку.

Тихонько всхлипнув, Алина послушно опустилась на скамью, думая о том, чего хочет от нее мать Джеймса. В глазах женщины было столько тепла и доброты, что Алина была готова сквозь землю провалиться. Холодность во взгляде свекрови она перенесла бы гораздо легче. Алина почувствовала, как на глаза снова наворачиваются слезы, но удержать их уже была не в силах.

— Я должна знать, — начала Гвендолин. — Прошу тебя, скажи. Ты носишь ребенка Джеймса?

Слезы хлынули из глаз Алины. Прикусив губу, она кивнула.

— Но, Алина, почему ты ничего не сказала? Мы должны немедленно сообщить эту новость Джеймсу. Это может все изменить.

— Нет! Прошу вас, не пишите об этом, — Алина умоляюще посмотрела на свекровь.

— Но почему? — лицо Гвендолин помрачнело. — Разве это не его ребенок?

— Нет! Нет! Что вы! Вы не должны так говорить! Это ребенок Джеймса. Думаю, даже Джеймс, какие бы чувства ни испытывал ко мне, не решился бы подозревать меня в неверности. Он знает, что до него я была девственницей, и никого, кроме него, у меня не было.

— Тогда почему ты не хочешь рассказать ему? Он должен знать, — продолжала настаивать Гвендолин.

— Не хочу, чтобы это повлияло на его решение. Если мы и будем жить вместе, то потому, что Джеймс сам хочет этого. Если он решит отказаться от меня, то предпочту скорее, чтобы ребенок был незаконнорожденным, чем буду удерживать Джеймса.

— Ты не должна так говорить, — Гвендолин нахмурилась. — Джеймс никогда этого не допустит. Он придет в ярость. Ты не должна скрывать от него ребенка

— Прошу вас, умоляю, не сообщайте Джеймсу. Я должна знать: любит он меня или нет. Должна знать, простил ли он меня. Не хочу, чтоб, Джеймс терпел меня только из-за ребенка.

Алина и словом не обмолвилась о том, чего боялась больше всего — Джеймс мог отнять малы— ша, когда тот родится, и растить без ее помощи. Алина знала, что не выдержит этого. Она была. уверена, Гвендолин и подумать такое о сыне не могла, но сама предполагала, как Джеймс отнесется к ребенку, и помнила ярость, с какой он смотрел на нее в последний раз, когда они были вместе. Поэтому и допускала, что Джеймс может отнять ребенка.

Гвендолин растерянно уставилась на невестку.

— Похоже, ты любишь моего сына.

— Люблю! Но мне никто не поверит.

— Почему же ты тогда обманывала его? Почему объединилась с Танфордом?

— Но ведь тогда я не знала его. Для меня он был просто знатный человек, который, не задумываясь, разделался бы со мной, перейди я ему дорогу. Когда Танфорд предложил свой план, я не знала, кто он на самом деле. Герцог казался добрым человеком. Я поверила тому, что он рассказал о Джеймсе, и решила, что Джеймс заслуживает той злой шутки, которую собирается сыграть Танфорд. Да и потом, у меня не было выбора.

Алина рассказала Гвендолин всю историю: и о родителях, и о Джирте, и о том, каким прекрасным выходом из затруднительного положения, в которое они попали, показалось предложение Танфорда. Она рассказала, как мучили ее угрызения совести, когда она узнала Джеймса и всех Норвенов, и как, в конце концов, поняла, что герцог вовсе не тот человек, за которого себя выдает.