– Две недели на острове Райт, обгорел и научился разжигать костры. Я отлично все помню. Вы не ответили на мой первый вопрос.

Лотти почувствовала подлинный интерес под его напряженным взглядом.

Может, потратить несколько минут на разговор с ним? На равных? Притвориться, что они никогда не встречались? Для разнообразия. Не все же время разговаривать с Йеном о фонде и рекламном альбоме, которыми она занята в последнее время. Было бы даже забавно посмотреть, как он будет ломать голову над тем, где и когда они встречались.

– Ладно, – непринужденно ответила она.

– Ладно? Точно?

– Это все, чего вы от меня добьетесь. Получите, что хотели. И я буду первой. Мой вопрос. Помните его?

– Конечно. Да. Я знаю Адель Форрестер и, да, я ее большой поклонник. Люблю все, что она когда-либо выставляла, и еще больше – что осталось невыставленным. Удовлетворены? Хорошо. Теперь моя очередь спросить. Потому что, на какую бы газету вы ни работали, они выбрали прекрасную кандидатуру вести раздел о развлечениях. Итак. Какое имя я должен искать под обзором выставки Форрестер?

Лотти чуть прикусила губу, чтобы не улыбнуться. А, так он думает, что она одна из искусствоведов. Отлично. Она будет действовать инкогнито. Это забавно.

– Шарлотта. Можете называть меня Чарли. Я откликаюсь на оба имени.

– Чарли, – тихо повторил он, два раза моргнул и покачал головой. – Художественного критика зовут Чарли. Я должен был догадаться о чем-то в этом роде.

Волосы упали на лицо, он привычным, отработанным жестом отбросил их назад, хмыкнул и засмеялся во весь голос:

– Спасибо. Так мне и надо. А у Чарли есть фамилия?

Терпение. Она не собиралась позволять этому высокомерному типу выиграть в маленькой игре. Ее фамилия сразу же завершит ее.

– Вы нетерпеливы. Это уже новый вопрос. Теперь моя очередь. – Лотти повернула голову к холсту и вытянула губы.

Он достаточно повидал критиков в галерее у мамы, чтобы вполне достойно играть роль в течение нескольких минут.

– Это очень интересное произведение, отличается от других картин выставки. Большинство пейзажей написаны яркими красками, а портреты просто выпрыгивают из рам, они ужасны. Но эта более… – Лотти поводила рукой по воздуху, пытаясь найти определение, и не могла.

– Интроспективна? – подсказал Роб. – Это вы пытались сказать? Краски выражают настроение Адель. У каждого художника своя манера и свой характер. Темнота заставляет свет сиять еще ярче. Не находите? – С этими словами он повернулся и улыбнулся ей тепло и с подлинным чувством, осветившим его лицо от нежного изгиба полных губ до легких морщинок в уголках глаз.

За годы работы в жестком мире банков, где неверный телефонный разговор стоил миллионы, Лотти научилась разбираться в людях и гордилась этим. И эта версия Роба Бересфорда потрясла ее.

Он говорил искренне, был таким спокойным, сосредоточенным и обычным в этот момент. Просто мужчина из художественной галереи, беседующий о художнике, которым восхищается. Откуда это в нем? Неужели так изменился за прошедшие несколько лет?

– Вы не считаете себя художником, Роб? В СМИ часто высказывают эту точку зрения.

Его глаза расширились.

– Чарли! Каждый шеф должен держать в голове, что он создает художественное произведение на тарелке. Цвет, вкус, текстура. Но художник? Нет. – Вскинув голову, он удивленно поднял брови. – Вы удивили меня, Чарли. Неужели вы верите всему, что пишут в прессе? Не хотел бы вас разочаровывать.

– А, поняла, почему мне никогда не хотелось искать популярности. Цена славы. Это, должно быть, утомительно. Все время играть роль на публике, когда хочешь остаться дома и смотреть по телевизору реалити-шоу в пижаме с чашкой горячего шоколада.

– Ну и ну. Вы озвучили одну из моих личных фантазий.

Он замолчал и подвинулся к ней ближе. Слишком близко. Загородил ей вид на зал, заставив сосредоточить взгляд на его полных губах. Провел по ее щеке от уха до шеи пальцем. Прикосновение вышло таким легким, что Лотти вполне могло это почудиться.

Было бы ложью сказать, что ей все равно, потому что через секунду после прикосновения она судорожно вздохнула и приоткрыла губы, обнаруживая самым унизительным образом, что оно не прошло незамеченным. Напротив, шея уже пламенела от смущения. Репутация Роба Бересфорда в отношениях с женщинами хорошо известна в мире кулинарии. Ходило немало слухов о том, как и кого он соблазнил и быстро бросил. Она сама была тому свидетелем.

Только дрожь от его сексуальной привлекательности не изменит ее отношения к нему. Это биология и подавленное либидо сыграли с ней дурную шутку. Она всмотрелась в его лицо.

С такого расстояния было видно, что у него глаза не просто синие, а разных оттенков – от стального до ярко-синего, как вечернее небо. Они гипнотизировали. Полностью и совершенно бесстыдно обезоруживали.

Не успела она запротестовать, как Роб наклонился к ней так, что его нос уперся в ее лоб, жаркое дыхание обдало ее лицо. Не спрашивая разрешения, он обнял ее, поддерживая изогнувшееся тело. Полностью контролируя ее. Его губы задрожали и раскрылись. Он был готов поцеловать ее. Инстинктивно она просунула язык сквозь его раскрытые губы, но вдруг увидела улыбку.

Черт. Она попалась в расставленные сети.

– Что вы делаете? – выдохнула она, высвобождаясь из объятий. – Это возмутительно. Не выходите из роли? И не пытайтесь, пожалуйста, флиртовать со мной, мистер Бересфорд.

– Вечная история. Еще одна дурацкая фантазия. – Роб опустил руки, соскользнул со скамьи и выпрямился во весь рост, чтобы во время разговора смотреть вниз. – Кроме того, очень не хотелось бы, чтобы вы решили, будто я всегда так поступаю. Возможно, вашим читателям это будет слишком трудно понять. Хотя кто знает? Вам могло показаться, что я просто пришел насладиться искусством перед сном.

Он впился взглядом в ее глаза, не давая отвести взгляд. Теперь они были сверкающие, как лазер. Яростные. Мурашки побежали по ее рукам и шее, и кондиционер был здесь совсем ни при чем.

Похоже, Роб снова в дурном настроении, как это частенько случалось.

Нехорошо. Совсем не хорошо. Холодные мурашки сменило жгучее негодование. Лотти сжала губы. Кто дал ему право разговаривать с гостями в таком тоне? Еще минута, и она вскочила бы и дала отпор, припомнив все – начиная с того дня, когда они виделись в последний раз.

Лотти сжала кулаки и приготовилась выдать ему пару подходящих случаю крепких словечек, усвоенных еще во времена работы в банке. В этот момент он разорвал зрительный контакт и на секунду, расправив плечи, взглянул на нее:

– У меня есть совершенно безумная идея. Плюс теперь моя очередь задать вопрос. Вас не затруднит пройтись со мной по всей выставке? Пора вам высказать свое экспертное мнение о других картинах.

Роб провел рукой по волосам, переводя взгляд с блондинки на зал. Повеселевшие гости разбрелись по залу. Он беззвучно ругал себя, что так глупо сорвался и выдал свои чувства девице, которую совсем не знал. Он так устал валять дурака на камеру. Устал от показных эмоций и восторгов, которые выставляли его в наилучшем свете. Было бы здорово, если бы его хоть раз восприняли всерьез.

Он был единственным ребенком Адель Форрестер. Разве понять прессе да и этой привлекательной блондинке, насколько ему ненавистен мир искусства после того, как он потратил столько драгоценного времени в компании женщины, еще более одержимой, чем он?

– Вы хотите услышать мое мнение о других картинах, мистер Бересфорд?

– Точно. Думаю, официанты уже пришли. Почему бы нам не взглянуть, какие кулинарные радости приготовили в галерее для сегодняшнего вечера, пока не подошли ваши коллеги? Никогда не угадаешь, может, там даже окажется что-то съедобное! Да, Чарли, сегодня вы можете забыть о Бересфорде. Я просто Роб. Думаю, вы согласитесь? Не боитесь рискнуть?

Он предложил ей руку, она посмотрела на нее, ощутила его взгляд на своем лице и вызывающе взглянула на него:

– Опасность – мое второе имя. Думаю, я справлюсь с вашим предложением, Роб.

Как только она встала и взглянула в сторону, увидела кое-кого за его спиной.

– Ого. Долг зовет. Я бы с удовольствием прошлась, подпитывая ваше эго чуть дольше, но нужно вернуться к работе. Может, в другой раз. Хорошего вечера. Чао. – И, слегка взмахнув рукой, ушла, нет, поплыла по залу, словно босиком, давая ему возможность полюбоваться отлично сшитым платьем и стройными ножками.

Он мог обнять ее за талию одними ладонями. А как она держала голову!

Динамит.

Эта девушка не шла, а плыла. Высоко держа голову. Спокойно и сосредоточенно глядя вперед, зная, куда направляется. Будто лебедь на озере. Пожалуй, самое лучшее сравнение, подходящее к ее сдержанной элегантности, затаенной и соблазнительной одновременно. По одной походке видно, что она выросла в давно разбогатевшей семье плюс образование и все, что к этому прилагается. Либо она лучшая актриса из всех, кого он когда-либо встречал, а уж он-то повидал актрис. Голливуд и Бродвей. Класс «А» и класс «Б». Все они одинаковы под яркой оберткой. Девицы, готовые повторять написанные кем-то слова.

Но Чарли – художественный критик, единственная в своем роде. И в его сумасшедшем мире это уникальное свойство. Кто эта женщина и что он сделал такого, что ее расстроило? Они явно встречались раньше. И, судя по ледяному взгляду, которым она смерила его, это не самый лучший поступок в его жизни. Оставалось выяснить, что за преступление он совершил. Роб никогда не пасовал перед трудностями. Он собирался выяснить ее имя еще до окончания этого вечера.

– Чарли. Одну минуту. – Он пошел за ней через выставочный зал к зоне банкета, где официанты накрывали стол.

День выдался долгим, его биологические часы давали о себе знать. Возможно, пришло время показать, что дама ему понравилась, вдруг потом будет что вспомнить? Он быстро догнал ее и удивился, когда она зашла за барную стойку.