— Всего и дела-то, пулю вытащил…

— Пулю! С того света меня вытащил, Матильду спас, она мне рассказывала. Мы ведь с нею поженились. Сын у нас родился, такой здоровый крепыш — Ян Головин! В честь тебя назвали…

Ян смутился.

— Федор, если не перестанешь меня расхваливать, ей-богу, встану и уйду. Я и так уж от твоих славословий весь взопрел!

— Ладно, не буду! Не поймешь ты чувства человека, чей род чуть было под корень не извели и его самого в могилу не отправили! Я ведь на вокзале Матильду в Германию провожал — к матери второго ребенка рожать поехала. Понимаешь, второго! Опять сына жду… А о твоем даре все эти годы я только и думал. Да что там "думал" — тысячу книг перечитал: и о магнетизме, и о гипнозе. Современные учения и исследования, древние рукописи изучал. Думаю, теперь будет тебе о чем рассказать… Кстати, ты говорил, что студент. На врача учишься?

— Хирургом хочу быть!

— Хирургом? — Головин казался разочарованным. — С твоим-то даром?!

Ян поморщился.

— Как ты не понимаешь. Этот дар, можно сказать, упал мне в руки с неба… иными словами, достался в наследство. А что я сам в жизни сделал? Да ничего! Быть врачом, толком не зная, как нужно лечить? Притворяться этаким волшебником? А я хочу таким врачом стать, чтобы с самой смертью сражаться — и не только своим даром, а своим знанием и умением…

— Но если можно лечить людей, не прибегая к скальпелю… Разве не об этом мечтали врачи прошлого?

— К сожалению, таким образом я могу лечить очень немногих. На лечение одного человека — тяжелобольного — у меня уходит столько энергии, что я потом часа два не могу прийти в себя. В тот день, когда я извлек у тебя пулю, я так ослабел, что, отойдя от замка совсем недалеко, упал в обморок прямо на опушке леса!

— Извини.

— Да разве ты в этом виноват? Виновато, скорее всего, мое невежество, неумение пользоваться этим самым даром. И вообще, я много думал об этом и знаешь, что понял: пройдет сто лет, а может, триста, и люди научатся лечить себя сами. Они будут выбрасывать из организма вредные вещества, исторгать вон клетки, провоцирующие раковые опухоли, восстанавливать поврежденные органы… и кто знает, возможно, именно мне удастся сделать первый шаг на пути к обучению других, если я смогу понять до конца этот механизм…

— А вот здесь как раз, друг мой, я и смогу тебе помочь. Не напрасно же столько времени я посвятил изучению твоего феномена! Теперь, когда большевики утвердились у власти, а я занимаю далеко не последнюю должность в наркомате здравоохранения, мы вместе сможем многого добиться! Не хочу хвастать, но сам Семашко [2] считается со мной… Сначала можно было бы организовать небольшую клинику для самых тяжелых случаев. Для помощи людям, которые потеряли последнюю надежду… Ты когда диплом получаешь?

— Через полгода.

— Думаю, этого времени мне как раз хватит, чтобы решить все организационные вопросы. Главное, конечно, найти для этой цели деньги…

Ян помрачнел.

— Чего ты вдруг скис, — заметил его настроение Головин. — Что-то тебя в моем предложении не устраивает?

— Все меня устраивает, и работать с тобой вместе я не возражаю, но есть одно препятствие, которое ты даже со своим Семашко, боюсь, не сумеешь преодолеть!

Он помолчал, собираясь с мыслями. Как объяснить в двух словах его зависимость от Черного Паши? Начать с ним войну — подставить под удар Светку и её семью… Головин между тем вынул из жилетного кармана часы и щелкнул крышкой.

— Семнадцать часов. Я теперь холостяк. Ты, вроде, не очень занят. Выход один — ты должен рассказать мне все.

— Все?!

— До мельчайших подробностей. Только так сможем найти правильный выход из твоей безнадежной ситуации… Тебя не смущает, что я говорю "мы"? После того как ты столько для меня сделал? Мы — Головины — всегда исправно платим долги, тем более когда долг — подаренная жизнь. Да и кто тебе ещё поможет, кроме меня? Согласись, в целом наш народ ещё довольно невежественен. Еще сожгут тебя на площади! Шучу. Сама судьба кинула тебе под ноги мину, чтобы именно я мог поднять тебя на ноги! Каламбур получился. Потом ты спас меня теперь наши два звена так крепко спаяны, что получилась как бы цепочка — от меня к тебе.

— А ты не знаешь, где сейчас мой… князь Данила? — спросил Ян, словно беря разбег для своих откровений.

— Говорили, перебрался в Польшу… Да, что я все собирался тебе сказать? Твой дед-то был женат второй раз. И от второго брака у него родилась дочь! Иными словами, кроме деда у тебя есть тетка, которая наверняка имеет детей, а значит, и ты — двоюродных братьев и сестер… Ну как, стоит мое сообщение хорошего рассказа?

— Стоит, — улыбнулся Ян.

— Господи, что я вижу?! — Федор даже всплеснул руками. — Ян Поплавский улыбается? Ты же прежде этого не умел!

— Светка научила. Есть такая, знаешь ли, настырная особа. Пристала как репей: нельзя ходить с таким постным лицом, нельзя не радоваться, встречая хорошего человека, нельзя не улыбаться, если тебе говорят хорошую новость или комплимент! Эта дуреха вечно приставала ко мне: "Скажи "чиж"! Вот так губы и держи! Почувствуй, как должен растягиваться рот…"

— Светка — это твоя девушка?

— Девушка, но не моя. Вернее, она — замужняя женщина, а для меня друг, сестра, соратник… У меня никого ближе её на свете нет… Я ведь с вокзала как раз к ним домой и спешил, узнать, как после перенесенного потрясения она себя чувствует. Ее по ложному доносу ОГПУ арестовывало.

— ОГПУ? — Брови Головина удивленно приподнялись. — Теперь вижу, Янек, ты весело живешь, не скучаешь… Нечего мне зубы заговаривать! Рассказывай с самого начала, как ты жил, с кем встречался с того момента, когда ты обнаружил подземный ход и вышел по нему наружу.

Официант между тем расставлял на столике закуски, исподтишка разглядывая странную пару. Один одет с иголочки, явно при деньгах; другой чуть ли не в обносках, а разговаривают точно закадычные друзья. Тот, что на барина похож, поосторожнее будет — видимо, постарше да поопытней: чуть к столику подходишь, он замолкает и тому, напротив себя, глазами показывает: мол, посторонний, молчи! А все же удалось подслушать странные слова: "князь", "замок"… Не шпионы ли белогвардейские? В другое время официант а он был тайным осведомителем и до революции, и после нее: в таких людях любая власть нуждается! — непременно тут же позвонил куда следует. Но именно на таком вот моменте он недавно и поскользнулся! Сидели за его столиком двое таких же подозрительных: шикарно одетые, много пили… А разговаривали о чем? Графиня, маркиз, карета… Оказалось, режиссеры из синематографа! Следователь посмотрел на него холодным взглядом и сказал одну фразу:

— Не рекомендую вам впредь делать подобные ошибки!

И точно ядовитое жало к коже прикоснулось: ещё чуть — и вонзится!

Ох, и опасная жизнь у агентов! Нет, пожалуй, лучше ему не торопиться, а понаблюдать. Подождать, пока эти двое выпьют, да вино развяжет им языки…

Он отошел от столика, и Головин внимательно посмотрел ему вслед.

— Нутром чувствую — шпик!

— Как — шпик? — не поверил Ян. — На кого же он теперь работает? Жандармов-то больше нет!

— Мало ли… Может стучать для кого угодно — для уголовки, для гэпэу…

— А хочешь, мы его проучим? — опять улыбнулся Ян, и Федор отметил про себя, что улыбка у парня славная, и глаза как-то по-особому сияют, будто на чистом, прежде безжизненном морозном поле появилась первая цепочка человеческих следов.

— Я заколебался, — граф, отказавшийся от своего титула, задумчиво потер переносицу, — и рассказ послушать хочется, и ещё раз удивительные твои способности понаблюдать.

— Ну, мой рассказ от тебя не убежит.

— Тогда давай, валяй!

— Позови его к столику, у тебя это лучше получается. Я на него впечатления не произвожу.

Федор щелкнул пальцами:

— Гарсон!

Тот поспешно подошел.

— Садись! — поднял на него глаза тот, что был моложе и хуже одет.

— Нам не положено… — попытался оказать официант первое и последнее сопротивление, но у него ничего не вышло: чувство, которое в этот момент его охватило, не было похоже на страх, испытанный им под взглядом следователя — это было желание полного и безусловного подчинения. Потом в его членах возникла слабость, так что он не мог даже пошевелиться и… больше ничего уже не помнил.

Помнить — не помнил, но все, что от него требовали, исполнил. Рассказал, как он сообщает следователю о подозрительных людях, о чем они говорят; а не так давно за "выявление" крупной вражеской "птицы" он даже получил денежное вознаграждение. Пожаловался на тяжелую жизнь, на ошибки в работе, которые, несмотря на все предосторожности, все же случаются…

— Мы тоже показались тебе подозрительными? — спросил Ян.

— Показались, — доверчиво сообщил незадачливый агент. — Разве станет простой советский человек говорить о каких-то князьях, замках? Только я решил пока повременить. Чтобы выпили, разговорились — тогда уж все наверняка!

— Эх, как мне хочется ему врезать! — прошептал Федор.

— Как ты мог так ошибиться? — сурово вопрошал Ян. — Я же тебя предупреждал! Разве ты не видишь, что перед тобой — первые люди государства? Заподозрить их?!

Официанта обуял жуткий страх.

— Пощади, отец родной! — он упал на колени перед юношей и стал целовать ему руку. — Не погуби!

— Встань немедленно! — приказал Ян, всерьез опасаясь, что он перегнул палку; в ресторане все разом смолкли, а ещё трое официантов замерли у входа в раздаточную в изумлении: их товарищ, чванливый гордец, а для некоторых и откровенный вымогатель, стоял посреди зала на коленях! Выходит, и на старуху бывает проруха? Отраднее картины им трудно было и пожелать…

— Встань, — повторил Ян, — и иди! Ты забудешь о нашем разговоре, но всегда будешь помнить: нельзя всю жизнь безнаказанно издеваться над людьми!