— Ну, здесь, так здесь! — обрадовался чему-то Аркадий. — Но в отпуск я вас обязательно к нам зазову!

— В Бразилию? Где много диких обезьян? — дурашливо поинтересовался Никита.

— В Соединённые Штаты Америки. — Пафосно ответил Аркадий. И Никита понял, что брат сейчас не шутит. Мыслями он уже был там, в вожделенной стране. Которую заранее любил гораздо сильнее, чем когда-либо родину. Никита смотрел на Аркадия и не знал, что сказать. Да и надо ли вообще что-то говорить в этом случае? Ничего он брату не объяснит. Тот хочет уехать больше всего на свете. И это реально.


А у Никиты другое желание, пока кажущееся совершенно утопическим. Но ничего, он готов пахать день и ночь, чтобы оно сбылось. И, к счастью, не он один. Старики с их завода такие же. И он не имеет никакого права оставить их одних и укатить устраивать свою собственную счастливую и благополучную жизнь. Да и вряд ли она, эта жизнь, будет счастливой. Благополучной — да. Но счастливой… Как можно быть счастливым, когда всё, что любишь, останется здесь? И кого любишь тоже. И когда оставишь здесь не только родителей, но и друзей. И это ещё полбеды. С родителями и друзьями можно будет хотя бы иногда видеться, созваниваться. А вот с… Никита вновь вспомнил об Агате, о которой и без того думал слишком часто, вздохнул и спросил:

— Аркаш, а мама тоже с тобой поедет?

— Мама? — растерялся вдруг брат. — Мама нет… Пока нет… Ей пока придётся остаться в Питере. Но это ненадолго…

— Ничего, Аркаш, — вступил в разговор отец. — Ты не переживай, устраивайся там. А мы здесь её не бросим, не волнуйся.

— Спасибо, дядя, — проникновенно поблагодарил Аркадий. — Как же я вам обязан.

— Да ничем ты нам не обязан, — отмахнулась мама и снова принялась подкладывать в тарелку гостя разносолы.

— Вот по чему я точно буду скучать, так это по вашим пирожкам, тётя, — проникновенно вздохнул Аркадий. Но глаза его снова сияли предвкушением счастья.

В Москве он пробыл ещё несколько дней: закончил все дела в бразильском посольстве и уехал собираться, клятвенно заверив, что расстаются они ненадолго.

— Скоро обязательно встретимся! — зачем-то кричал он в окно поезда, когда Никита с отцом провожали его на Ленинградском вокзале.

— Какой чудесный, благодарный парень всё же вырос, — растрогался отец. А Никита только вздохнул. За те дни, что Аркадий гостил у них, он почему-то страшно устал от общества брата.


Через несколько недель Никита шёл по огромному двору между корпусов и прислушивался к тишине. Территория их предприятия была такой огромной, что город шумел где-то далеко. А сам пока ещё сопротивляющийся умиранию завод уже давно не работал круглосуточно, как раньше, и тоже был словно накрыт тишиной. На ночь на нём оставались всего несколько стариков-вохровцев. Почти все они работали здесь смолоду, но кто инженером, кто в цехах. А потом вышли на пенсию, но расстаться с заводом так и не смогли — подались в сторожа.

Никита, помнивший почти каждого из них с детства, с ними дружил и очень любил их. По вечерам, когда завод затихал, он нередко засиживался в их каморках, расспрашивая, что и как было заведено на предприятии раньше. Почему-то ему казалось это важным. И он не жалел времени на долгие неспешные разговоры. А старики-вохровцы, чувствуя его интерес, старались изо всех сил, вспоминая мельчайшие подробности тех лет. Никита слушал и запоминал. Но сегодня он хотел ещё поработать дома, поэтому вопреки обыкновению быстро простился с дежурной сменой и вышел на улицу.

За проходной, на обычно пустынной в этот час площади, Никита с удивлением заметил отца и сначала испугался.

— Что с мамой?

— Ничего, не волнуйся, — успокоил отец. — Просто я шёл мимо и решил дождаться тебя.

— А если бы я не скоро?

— Я зашёл на проходную и узнал, что ты уже кабинет на охрану поставил. Несложно прикинуть, через сколько минут ты выйдешь. Всё же я здесь больше тридцати лет проработал и все пути-дорожки знаю…

— Хорошо у тебя разведка работает, — устало рассмеялся Никита.

— Стараемся… — Отец тоже улыбнулся.

Они неспешно шли вдоль пруда, там, где пару лет назад Никита частенько ходил с Кэти. О ней он почти не думал всё это время. Ни она сама, ни её братья исчезли из его жизни. И в этот тёплый вечер Никита вдруг впервые подумал, что хотел бы узнать, как там его бывшая любоница. Не потому, что скучал, а потому, что хотел ей, а ещё больше её мужу и сыну счастья. Ах, если бы мысли и правду были материальны, как утверждают некоторые, тогда всё у Кэти было бы замечательно. И были бы счастливы её добрый терпеливый муж и их сынишка.

— Никита, — негромко позвал его отец. — Я хотел с тобой поговорить.

— Да, пап, — немного удивился Никита, услышав в голосе отца непривычную серьёзность.

Отец вздохнул, явно готовясь сказать что-то важное для него. И Никита снова испугался. Но отец начал вполне невинно:

— Скажи мне, тебе нравится твоя работа?

Никита ненадолго задумался и честно ответил:

— Да, пап, нравится.

Отец, казалось, был удивлён, но всё же продолжил:

— Но ведь вам платят такие гроши, что просто страшно за будущее завода. Кто на нём за такие копейки останется?

Никита испытующе посмотрел на отца и ответил:

— Пап, я тебе не буду врать, что я бессребренник. Конечно, моя зарплата меня не устраивает и устраивать не может. Зато меня вполне устраивает то, чем я занимаюсь. Мне интересно здесь, понимаешь?

— Конечно, понимаю. Я тоже работал здесь с удовольствием. Но завод умирает. Неужели ты не видишь, что это предсмертные конвульсии?

— Он не умирает, — с нажимом ответил Никита. — Он болен, да. Врать не буду. Но надежда ещё есть…

— Ты отдаёшь себе отчёт в том, что агония может длиться годы? — Отец, как показалось Никите, был раздражён. — Ты потратишь лучшие годы на реанимацию трупа. А потом будешь вынужден искать работу. Сейчас такое удивительное время. Ты посмотри, сколько вокруг возможностей…

— Пап! — негромко позвал его Никита. — Пап, я тебя понял и знаю, что ты хочешь мне добра. Но поверь, завод — это то место, где мне интересно, и единственное место, кроме вашего дома и дачи, где я счастлив. И я буду бороться за него.

— Ты правда считаешь, что можешь сделать хоть что-то? — отец остановился и испытующе всмотрелся в сына.

— Я считаю, что буду себе противен, если хотя бы не попробую.

— Ну, хорошо… — задумчиво протянул отец. — Я ни на чём не настаиваю. Но давай хотя бы попробуем…

— Что? — Никита всё никак не мог понять, что задумал отец.

— Отправить твоё резюме в Германию. У тебя прекрасное образование и редкий по нашим временам опыт. Вдруг они заинтересуются. Всё же ты закончил автомеханический. А это вуз с именем. Наверняка им нужны такие специалисты.

— Пап, мне некогда этим заниматься, — покачал головой Никита. — У меня слишком много дел, чтобы я мог позволить себе так бездарно тратить время…

— А от тебя ничего и не требуется, — не дал ему договорить отец. — Я уже всё узнал и сделаю всё, как надо. От тебя требуется только согласие.

Никита долгим взглядом всмотрелся в похудевшее невесёлое лицо отца и всё же кивнул:

— Ладно, отправь, если это и правда несложно.

В душе Никита был уверен, что старания отца останутся тщетными. Но пусть уж попробует, если это его так радует. В конце концов, ему откажут или вовсе не ответят. И отец успокоится и даст Никите спокойно работать.

— Я отправлю, — просиял отец, — мне осталось только на немецкий перевести.

— Ну, и отлично, — кивнул Никита. — Спасибо тебе за заботу.

— Никакая это не забота, — не согласился отец. — Просто я не могу смотреть, как талантливые молодые люди идут ко дну вместе со всей страной…

— Пап, давай не будем об этом, — попросил Никита. Сил на выслушивание политических тезисов у него не было. Ему бы добраться до дома, поесть и подумать над чертежами, пока идея, которая пришла в голову, когда он шёл по заводскому двору, не испарилась.

Надежды на то, что отец, который в последнее время полюбил митинговать к месту и не к месту, успокоится, почти не было. Но тот, видимо, был очень доволен согласием строптивого обычно сына и замолчал. Так они и шли по той дороге, которой раньше, в детстве Никиты тёк поток заводчан, и думали каждый о своём. Ах, как маленький Никита мечтал, когда вырастет, идти так рядом с отцом и мамой, среди знакомых и незнакомых людей, делающих важное общее дело. И вот его мечты почти сбылись. Почти.

Никита почему-то до последнего не верил, что Аркадий с семьёй всё же уедут в Бразилию. Он знал многих, кто решился на эмиграцию и, хотя для себя этот вариант даже не рассматривал, в целом уезжавших понимал. Но именно в случае с братом считал, что отъезд сродни предательству.

Аркаша у тёти был единственным сыном. Капризная и даже вздорная с остальными, в чаде своём она не чаяла души, живя для него. Мальчик родился болезненным, страдал от астмы, был очень слаб. И тётя, рафинированная докторша, известный ленинградский психиатр, постоянно таскала его на руках, а потом, когда он вырос настолько, что её это стало непосильным — на закорках. Врачи рекомендовали Аркаше морской и горный воздух — и мать возила его в Абхазию, где носила в горы. Каждый день по два раза: утром и вечером она проделывала сложный путь с уже довольно большим сыном на спине и никогда не жаловалась никому, даже брату.

Постепенно Аркаша окреп. Родня была убеждена, что только благодаря матери. С мужем к тому времени она развелась, и тот никак не помогал своему ребёнку. Никита в глубине души тётю недолюбливал, но за самоотверженность уважал и временами даже восхищался.

Когда Аркадий подрос, его мать сделала всё возможное, чтобы сын поступил в медицинский институт. Аркаша был умён, да ещё и прекрасно подготовлен, учился легко и в итоге стал нейрохирургом, чем тётя, всегда и во всём помогавшая ему, по праву гордилась.