Он чувствовал, как его затягивает водоворот, и знал, что должен сопротивляться, но его безрассудная сторона личности не желала бороться.

Тут Оливия произнесла с просветлевшим лицом:

— Ты прав. Клад кладом, но замок должен быть восстановлен. Я тебе обещала, что ты возвратишься в Египет к весне. Это означает, что мы не можем терять ни минуты. Я займусь этой загадкой. Теперь, когда Хэррик занялся хозяйством, у меня есть уйма времени, и осмелюсь сказать, что леди с наслаждением будут собирать сплетни друзей твоего кузена.

Она подошла ближе и похлопала его по груди:

— Можешь не волноваться. Твой верный рыцарь Сэр Оливия сделает всё, что необходимо.

— Когда я выросту, хочу стать рыцарем, — говорила она ему в их первую встречу. — Доблестным Сэром Оливией, вот кем я буду, отправляясь на опасные поиски, совершая благородные деяния, борясь с несправедливостью.

Затем она поспешила прочь, а Лайл остался стоять, глядя ей вслед, пока она не исчезла из поля зрения и пока не умолк шорох шёлка.

Он повернулся к стене и стал её рассматривать.

БИРИГИСЬ.

Разумеется, Перегрин не верил в пророчества и знаки. Или в предупреждения от слабоумных, которые не умеют писать без ошибок.

Он отвернулся и стал подниматься на лестнице.


Верный своему слову, Хэррик выехал в Эдинбург в среду. К четвергу они обзавелись домоправительницей, миссис Гоу. К пятнице они с миссис Гоу наняли полный штат шотландской прислуги. В этот же день Оливия разрешила всем лондонцам, за исключением личной прислуги, вернуться в Лондон.

Один только Аллиер настоял на том, чтобы остаться. Остальные наперегонки складывали вещи. Они уехали к вечеру.

В это время Оливия провела много часов, копаясь в книгах, памфлетах и журналах Фредерика Далмэя. Всюду, где упоминался замок Горвуд — скажем, в статье о Вальтере Скотте для антикварного издания — Фредерик помещал бумажные закладки и делал заметки на полях карандашом. Заметки были неразборчивыми, по большей части, но неважно.

Печатные издания рассказали девушке всё о легендах с призраками: как она обнаружила, в разные века разные привидения пользовались популярностью. Оливия узнала о забавных происшествиях на банкетах и приводящих в замешательство юридических казусах. Фредерик хранил записи обо всех имущественных спорах. Он также вёл ряд дневников. Как ей удалось установить, они в основном имели отношение к Горвуду и его истории. Иногда в них встречались упоминания о неприятностях, приключившихся в замке. Но полной уверенности не было, поскольку мелкий, похожий на паутину почерк было почти невозможно разобрать.

Оливия думала, что Лайл без труда мог бы прочесть его, поскольку привык расшифровывать странные рисунки, часть которых повреждена временем или вандалами. Она попросила бы его помочь, если бы граф мог выделить хоть немного времени на это.

В понедельник, когда она переворачивала страницу, размышляя о том, как упросить Лайла разобрать написанное для неё, листок пожелтевшей, местами обгоревшей бумаги выпал ей в руки.


— Но это же подсказка, — говорила Оливия. Она взмахнула измятой бумагой с коричневыми краями перед лицом Лайла.

Он нехотя взял у неё листок.

Его план так блестяще работал до сих пор. Он занимался своим делом, она — своим. Они встречались во время еды, в присутствии других дам, которые не могли служить ничем иным, кроме как отвлекающим фактором.

Но сегодня Оливия загнала его в угол в подвальной комнате, пока рабочие обедали снаружи. Она почти танцевала от восторга, поскольку нашла ПОДСКАЗКУ.

Предполагалось, что она не найдёт никаких подсказок. Предполагалось, что она будет продолжать искать и искать, пока Лайл не завершит дела и не оправится от своих чувств к ней, а если это окажется невозможным, не примет решение, что с нею делать.

— Что там говорится? — спросила Оливия.

Перегрин посмотрел на неровную решётку со случайными отметками.

— Ничего не говорится, — ответил он. — Выглядит как детские каракули. Возможно, первые пробы пера кузена Фредерика. Моя мать хранит все мои рисунки. Такие вещи хранят не из-за их ценности, а из сентиментальности, очевидно.

— Ты уверен? — переспросила она.

Он вернул ей бумагу.

— Это не карта сокровищ, — сказал Лайл.

— Может быть, зашифрованное послание?

— Это не шифр.

— Вот эти маленькие значки, — указала она. — В маленьких квадратиках.

Перегрин перевёл взгляд с листка на девушку. По дороге в подвал она попала в паутину, чьи следы остались в волосах и на платье. Она явно запускала пальцы в волосы, пока пыталась расшифровать ТАЙНОЕ ПОСЛАНИЕ, поскольку некоторые шпильки беспомощно запутались в густых локонах. Её синие глаза возбуждённо горели, а румянец заливал щёки.

Лайл так устал от этого ужасного замка, от ужасной погоды. Устал от попыток загнать поглубже чувства лишь для того, чтобы они выбирались наружу, как змеи, кусая и жаля его.

Зачем он вообще вернулся в Англию?

Он знал, что ему нехорошо находиться рядом с нею.

Но он вернулся из Египта ради Карсингтонов — и это нечестно. Почему он должен оставаться в стороне от семьи, которая много значит для него, если от одной женщины из этой семьи у него внутри всё переворачивается?

— Это бессмыслица, — проговорил Лайл. — Что-то вроде мусора, который старики собирают безо всякой на то причины.

Румянец на щеках Оливии стал сильнее и распространился на шею. Угрожающий признак.

— Фредерик Далмэй таким не был, — сказала она. — Если бы ты видел его записи, то понял бы. Он педантичный. Если он сохранил что-то, значит, у него была причина.

— Причиной могло стать что угодно, — возразил Перегрин. — Например, старческое слабоумие.

Оливия прищурила глаза, когда их взгляды встретились.

— Ты велел мне искать подсказки, — начала она. — Ты попросил меня дойти до сути. Я целыми днями тебя не беспокоила. Теперь я прошу твоей помощи, а ты меня прогоняешь с глаз долой. Тебе прекрасно известно, что эта бумага что-то означает.

— Я ничего не имел в виду! — взорвался Лайл. — Нет никакого сокровища. Возможно, оно когда-то существовало, но любой разумной особе понятно, что оно давно пропало. Даже привидения потеряли к нему интерес. Ты заметила? Больше никаких завывающих волынок среди ночи. Никаких признаков, с тех пор как они нацарапали свои каракули на подвальной стене.

— Идёт дождь, — ответила девушка. — Они не хотят таскаться под проливным дождём со своими волынками и прочими штучками для изображения привидений.

— В подвале расставлены ловушки, — сказал Перегрин. — Я не скрывал этого, и они услышали о них так же, как и все остальные.

— И ты думаешь, они так просто сдадутся? Думаешь, капканы их отпугнули?

— Но ведь раньше их никто не ставил, не так ли?

Румянец Оливии стал ещё гуще.

— Лайл, ты же не…

— Это смехотворно, — перебил он. — Я не собираюсь спорить с тобою о призраках.

Она взмахнула листком бумаги:

— Ты мог бы, по крайней мере…

— Нет, — отрезал Лайл. — Не собираюсь тратить время на бессмысленные каракули.

— Ты бы так не говорил, если бы посмотрел его дневники.

— Я не буду читать его дневники, — сказал он.

Только не с ней, заглядывающей ему через плечо. Её запах. Проклятый шелест шёлка. Так нечестно. Она знает, что им нужно держаться на расстоянии друг от друга.

— Ты сказал мне искать! — закричала Оливия. — Я потратила много часов, вороша горы бумаг, книг, дневников и писем. Час за часом, пытаясь прочитать его мелкий почерк. Ты сам…

— Чтобы найти тебе занятие! — взорвался Лайл. — Чтобы выкинуть тебя из головы. На мне лежит эта идиотская, бессмысленная задача — напрасная трата времени и денег — в этом злосчастном месте, где я никогда не хотел находиться. И я бы не оказался здесь, если бы не ты.

— Я же тебе помогаю!

— О, да, ты мне оказала очень большую помощь. Если бы не ты, я бы послал родителей ко всем чертям. Я был бы гораздо счастливее, даже умирая с голоду в Египте, чем живя здесь. Какое мне дело до их проклятых денег? Пусть потратят их на моих братьев. Я сам могу себя содержать. Но нет, я здесь, хотя бы стараюсь выполнить это чёртовое задание, выполнить его должным образом, но тебе нужно меня изводить и раздражать, чтобы пуститься вдогонку за очередной выдумкой [22].

— Изводить и раздражать? Ты же сам…

— Это был отвлекающий маневр! Тебе как никому иному следует знать, что это такое. Ты всё время так поступаешь. Что ж, я уже привык. А тебе понравилось? Каково плясать под чужую дудку?

— Ты… Ты… — Оливия схватила его шляпу и ударила его ею в грудь. Она швырнула шляпу на землю и растоптала её.

— Отлично, — сказал Лайл. — Какое зрелое поведение.

— Будь ты мужчиной, я бы вызвала тебя на дуэль.

— Будь ты мужчиной, я бы с удовольствием тебя застрелил.

— Ненавижу тебя! — закричала она. — Ты презренный негодяй!

И Оливия ударила его в голень.

Удар был болезненным, но Перегрин слишком сильно сердился, чтобы ощутить его.

— Прелестно, — проговорил он. — Просто настоящая леди.

Оливия сделала оскорбительный жест и умчалась.

Час ночи Вторник, 25 октября

Ночь стояла ясная, и луна, уже идущая на убыль, давала достаточно света для мошенников, хулиганов и тех, кто желает следить за ними.

В настоящее время этим кем-то была Оливия, которая тайком вышла из замка, когда все остальные отправились на покой. Она надела мужские брюки, а под них фланелевые панталоны. Жилет, куртка и толстый шерстяной плащ с капюшоном должны были защитить её от шотландской осенней ночи. Она также захватила шерстяное одеяло. Чтобы спастись от ночной сырости.