Если Вы вообразите себя Покинутым, то можете винить только себя и свою низкую неблагодарность. Моя Совесть чиста. Вы не оставили мне ВЫБОРА. К тому времени, как Вы прочитаете Это, я уже Уеду.

Искренне Ваша,

Оливия Карсингтон.

— Нет, — проговорил Лайл. — Только не снова.

На Старой Северной Дороге Часом позже

— Клянусь, прошло лет сто с тех пор, как я сидела в дорожной карете, — проговорила леди Вискоут, когда экипаж остановился, чтобы уплатить дорожный сбор у Кингслендской заставы. — Я почти забыла, как тяжело ехать, особенно по булыжникам.

— Действительно, тяжело, — отвечала леди Купер. — Напоминает мне о моей брачной ночи. Каким неприятным опытом она оказалась. Почти отбило у меня вкус к этому делу.

— Так обычно бывает с первым мужем, — сказала леди Вискоут. — Это из-за того, что девушка молода и знает только, что и куда.

— А может быть, она даже и этого не знает, — поддержала её леди Купер.

— Как следствие, она не знает, как его научить, — продолжила леди Вискоут.

— А к тому времени, когда узнает, муж уже не подлежит обучению, — вздохнула леди Купер.

Леди Вискоут наклонилась к Оливии, которая сидела вместе с Бэйли на противоположном сиденье:

— Всё же это было не так плохо, как можно подумать. Наши родители выбрали нам первых мужей, они были вдвое старше нас или даже больше. Но это давало неплохие шансы остаться молодой вдовой. Будучи старше и мудрее, мы лучше знали, как получить то, что нам нравится во второй раз.

— Некоторые из нас вначале испытали второго мужа прежде, чем согласиться на брак, — добавила леди Купер.

— А были такие, кто не стал обременять себя повторным замужеством, — хихикнула леди Вискоут.

Оливия знала, что они намекают на прабабушку. Она была абсолютно верна своему супругу. После его смерти она не хранила верности никому.

— Что ж, пока мы оставили булыжники позади, — весело сказала она, когда карета снова пришла в движение.

Даже роскошный, хорошо оснащённый рессорами экипаж, вроде этого, был сооружён для долгих и ухабистых дорог и длительных путешествий. Он не создавался, как городские экипажи, исключительно для комфорта. Колёса грохотали по камням, создавая шум и обеспечивая тряскую езду.

Весь последний час леди перекрикивали стук колёс кареты и подпрыгивали на сиденьях. Оливия кричала и прыгала вместе со всеми. Она испытывала болезненные ощущения в спине и нижней части тела, хотя церковь в Шордиче, от которой отсчитывалось расстояние от Лондона, находилась всего в миле с четвертью позади.

Но теперь дома стали мелькать реже, дорога стала ровнее. Карета поехала с чуть большей скоростью, и следующая миля прошла быстрее, чем предыдущая. Они пересекли заставу Стамфорд и поднялись на Стамфорд-Хилл. Говорят, что с его вершины можно увидеть Собор Святого Павла.

Оливия встала, чтобы поднять оконную раму. Она высунулась в окно и посмотрела назад, но ночь была тёмной. Она могла разглядеть только редкие бледные отсветы уличных фонарей и немного больше света из больших зданий, где балы будут длиться ещё несколько часов. Луна не взойдёт до рассвета, когда от неё не будет никакой пользы, даже если бы она не находилась только в начале фазы, похожая на тоненький серпик.

Оливия поставила раму на место и упала на сиденье.

— Его ещё не видно? — спросила леди Купер.

— О, нет, слишком рано, — ответила Оливия. — Мы уедем уже далеко по дороге к тому времени, когда он нас догонит. Слишком далеко, чтобы повернуть назад.

— Было бы ужасно, если бы пришлось разворачиваться обратно, — сказала леди Вискоут.

— Это самое замечательное, что мы делали за долгое время.

— Эти нынешние времена, они такие скучные.

— Не то что в былые дни.

— Что это было за время, моя дорогая, — произнесла леди Купер. — Жаль, ты не знаешь, как это было.

— Мужчины так красиво одевались, — добавила леди Вискоут.

— Как павлины, в точности.

— Но, несмотря на все шелка и кружева, они были более необузданными и дикими, чем теперешнее поколение.

Кроме Лайла, подумала Оливия. Но он вырос среди Карсингтонов, которые не были ручными, даже самые цивилизованные из них.

— Помнишь, как Евгения повздорила с лордом Дрейхью?

Леди Вискоут кивнула:

— Как я могу забыть? Я тогда только вышла замуж, а она была самой экстравагантной из вдов. Он стал чересчур деспотичным, по её словам, и она не стала мириться с этим. Она сбежала.

— Он её выследил, — продолжила леди Купер. — Она уехала к лорду Мордену в Дорсет. Какой скандал был, когда Дрейхью нашёл их!

— Мужчины устроили дуэль. Она длилась целую вечность.

— В те дни дрались на шпагах.

— Настоящее сражение. Никаких двадцати шагов и спуска крючка. Тут только и нужно, что прицелиться.

— Но шпага совсем другое дело, она требует мастерства.

— Проблема была в том, что оба джентльмена в равной степени искусно владели клинком. Они хорошо друг друга поцарапали, но ни один не мог одержать верх и ни один не хотел сдаваться.

— В конце концов, они свалились без сил, оба. Не смогли биться до смерти, так дошли до полного изнеможения.

— Вот это были деньки, — леди Вискоут испустила ностальгический вздох.

— О, да, дорогая. Мужчины были мужчинами, — леди Купер тоже вздохнула.

Мужчины всегда остаются мужчинами, подумала Оливия. Меняется только внешняя упаковка, но не мозги.

— Не бойтесь, — сказала она. — Нам не нужны мужчины, чтобы повеселиться. С ними или без них, я знаю, нам предстоит грандиозное приключение.

В это же время в Лондоне.

Лайл приехал в Ормонт-Хаус, когда карета, нагруженная багажом и прислугой, поехала вдоль по улице.

Если повезёт, это первая карета, а не последняя.

Но он не полагался на удачу.

Перегрин уплатил кучеру кэба, взбежал по лестнице и заколотил в дверь.

Дворецкий вдовствующей графини, Дадли, открыл дверь. Когда взгляд слуги упал на Лайла, то бесцветное выражение его лица сменилось досадой. Без сомнения он был готов вызвать лакея, чтобы вышвырнуть незваного гостя на улицу.

Несмотря на то, что другие царапины и синяки графа Лайла быстро заживали, его подбитый глаз стал ещё более красочным: зелёным, с красным, фиолетовым и жёлтым. В спешке он оставил шляпу и перчатки в клубе. Николс ни за что не выпустил его из дома в подобном состоянии, но Николса не было рядом, чтобы позаботиться о нём.

Однако мудрые и опытные дворецкие не спешат с выводами. У Дадли ушла минута на то, чтобы скрупулёзно изучить странного мужчину, стоящего на пороге в тот час, когда пьяницы, бродяги и взломщики выходят на охоту.

Лицо дворецкого разгладилось до его обычного бесстрастного выражения, и он проговорил:

— Добрый вечер, лорд Лайл.

— Он уже здесь? — донёсся из-за спины дворецкого надтреснутый, но хорошо слышный голос. — Проси его, проси.

Дворецкий поклонился и отступил в сторону. Лайл ворвался в вестибюль. Он услышал, как за ним захлопнулась дверь, пока он следовал в большую переднюю.

Там стояла вдовствующая графиня Харгейт, опиравшаяся на свою трость. На ней было одеяние в оборках и кружевах, которое давно вышло из моды еще в те времена, когда парижская чернь штурмовала Бастилию.

Она рассмотрела его сверху и рассмотрела снизу.

— Похоже, кто-то потрепал тебе пёрышки, — сказала вдова.

Хоть ей, может быть, тысяча лет, и все в семье, включая него, её боятся, но искусство говорить не то, что думаешь, Лайлу не давалось. В настоящий момент у него не хватало терпения на учтивые любезности.

— Вы позволили ей уехать, — проговорил он. — Вы, должно быть, совершенно потеряли голову от этой ужасной девчонки, если ей разрешили выкинуть такое.

Она закудахтала, хитрая ведьма.

— Когда она выехала? — спросил Перегрин.

— Ровно в полночь, — ответила леди Харгейт. — Ты знаешь Оливию. Она любит драматические появления и уходы.

Полночь пробило больше часа тому назад.

— Это безумие, — заявил Лайл. — Поверить не могу, что Вы позволили ей отправиться в Шотландию в одиночку. Более того, среди ночи.

— Вряд ли среди ночи, — поправила её милость. — Приёмы только начинаются. И она едва ли одна. С ней Агата и Миллисент, не говоря уже о своре слуг. Признаю, что дворецкий у неё легче перышка, но кухарка весит шестнадцать стоунов. Оливия взяла с собой полдюжины крепких горничных, и с ней ещё полдюжины лакеев, а ты знаешь, что я люблю видеть вокруг себя высоких, привлекательных парней. Хотя теперь я не способна на большее, чем любоваться ими.

Рассудок Лайла пустился размышлять о том, что вдова делала с лакеями до того, как её победил возраст. Но усилием воли он вернулся мыслями к Оливии.

— Широкий выбор прислуги, — произнёс он. — Две эксцентричные старушки. Я знаю, Вы в ней души не чаете и во всём потакаете, но это переходит все мыслимые границы.

— Оливия может сама о себе позаботиться, — ответила леди Харгейт. — Все её недооценивают, в особенности мужчины.

— Но не я.

— Разве?

Перегрин не дал решительному взгляду её карих глаз смутить себя.

— Оливия Карсингтон самая коварная девчонка из всех, когда-либо живших на земле, — сказал он. — Она сделала это нарочно.

Оливия знала, что Лайл почувствует себя виноватым и ответственным за неё, даже несмотря на то, что она не права. Она знала, он не сможет сказать родителям, что она поехала в Горвуд без него, а он остался дома.

Остался дома.

Возможно, навсегда.

Дома. Без Оливии, чтобы сделать это пребывание сносным, хотя временами она сама бывала невыносимой.