В самом деле, князь Святослав, доселе ведший довольно скромный образ жизни, поселившись в Брянске, повел себя совсем необычно!

К обильным пиршествам и застольям, щедро сдабриваемым крепкими греческими винами и медами, хранившимися в несчетном количестве в княжеских подвалах, прибавились и любовные приключения.

Увидев как-то во время своих частых поездок по городу «дивно лепых женок», князь Святослав стал буквально охотиться за ними. Вначале он вызвал к себе всех владельцев веселых домов и, под угрозой закрытия их заведений, потребовал доставлять ежедневно в его терем лучших женщин. Купцы и трактирщики побоялись ослушаться и в короткий срок княжеский охотничий терем превратился в бордель. Однако продажные женщины вскоре надоели распутному князю, и он обязал своих приставов и дружинников ходить по улицам города и вылавливать ему смазливых девиц.

– Он предал позору мою невинную красавицу-дочь! – говорил Василию Брянскому один местный купец. – Теперь у нее нет другого пути, кроме смерти или монастыря…Но здесь у нас нет женского монастыря! Надо уезжать в далекие края! Из-за этого в моем доме только и льются слезы!

Князь Василий тогда пожалел почтенного купца, усадил его, приласкал. – Не горюй, добрый человек, – сказал он плакавшему купцу. – Я помогу твоей беде!

Князь пригласил в свой терем пострадавшую девицу и, убедившись, что она молода и красива, выдал ее за одного из своих неженатых дружинников, подарив молодым большую избу и богатое приданое.

– Я буду благодарить тебя, славный князь, до самой смерти! – ликовал тогда обласканный купец.

Горожане приходили к своему князю и по другим делам, сообщая ему о тех людях, которые радовались в свое время смене властей в городе, хвалили прилюдно Святослава Можайского и даже сотрудничали с его людьми. Доносов такого рода было «превеликое множество», и князь даже вынужден был отдать большинство этих дел на суд своих бояр.

Словом, князю Василию досталось печальное наследство от жестокого узурпатора.

Помимо устройства внутренних дел и наведения порядка, брянский князь был вынужден заниматься и внешними, не менее важными, делами, связанными с поездками в Орду. Немало брянского серебра ушло в Сарай на подарки хану Тохтэ и его мурзам за щедрую военную помощь.

– Мы рады видеть тебя здоровым и сильным, – говорил, улыбаясь, Тохтэ-хан, когда князь Василий приехал в Сарай после возвращения себе Брянска. – Ты хорошо и правильно поступил, отрубив глупые башки тем бесстыжим коназам!

Но в это лето князь Василий уже не увидел своего покровителя: к его глубокой скорби хан Тохтэ скончался, и во дворце восседал новый ордынский повелитель – хан Узбек.

Тревога и неуверенность воцарились в душе князя Василия, когда он узнал о переменах в Сарае. Но брянский купец Мирко Стойкович, посетив своих влиятельных друзей – ханского тайного советника Субуди и его сына Тугучи – успокоил брянского князя. – Не стоит беспокоиться! – заверил он Василия Александровича. – Во дворце теперь сидит молодой и добрый царь…Покойный государь Тохтэ приказал ему перед своей смертью относиться к тебе с уважением и любовью…Поэтому иди к молодому царю с покоем и радостью!

Князь Василий, как обычно, вошел с опущенной головой в приемные ханские покои, приблизился, не падая ниц, к ступеням трона и только там встал на колени.

– Салам тебе, коназ Вэсилэ! – весело сказал, оглядывая рослую крепкую фигуру русского князя, новый ордынский хан.

– Салам и тебе, великий государь! – ответил брянский князь и поднял голову. На него пристально смотрел красивый, стройный, черноглазый юноша. Небольшие усики и бородка, пробивавшиеся на лице юноши, делали его особенно привлекательным, а его взгляд – чарующим.

– Какой красивый молодец! – подумал про себя князь Василий. – Немало женок и девиц будут по нему сохнуть!

– Я слышал о тебе и твоих славных подвигах, Вэсилэ, – сказал мягким приятным голосом Узбек-хан. – Мой дед тебя очень за них ценил!

– Я знаю, что славный покойный государь любил меня, – сказал, вытирая слезы, брянский князь, – как родной батюшка…Уж не думал я, что переживу этого великого государя и познаю такое тяжкое горе…

– Неужели ты испытываешь горе, когда смотришь на меня, нового хана? – усмехнулся Узбек.

– Когда я смотрю на тебя, государь, я чувствую не горе, но радость! – ответил брянский князь. – Мне еще не доводилось видеть такого молодого и красивого повелителя! Это большое счастье иметь в нашем ханстве такого государя!

– Да еще правоверного! – поднял брови хан Узбек. – Мы теперь покончили с безверием и богохульством! Пора всем нашим ордынским людям принять истинную веру – священный ислам! А ты не хотел бы, Вэсилэ, стать правоверным мусульманином?

– Во всем твоем ханстве и прочих землях, государь, – склонил голову князь Василий, – не найдется человека, который бы не захотел принять твою веру, если бы увидел тебя. Но так уж повелось у нас на Руси, что мы исповедуем христианскую веру и молимся своему, тоже единому Богу! Этот порядок сложился очень давно, и мы даже не знаем, с какого времени…Есть такое поверье, что если мы откажемся от своей веры, наш тяжкий грех приведет к гибели и нас, русских, и другие соседние народы!

– Неужели так? – улыбнулся хан Узбек. – Ты думаешь, что Аллах не хочет вашего перехода в праведную веру?

– Слава тебе, великий государь! – воскликнул князь Василий. – Как просто и ясно ты выразил мои слова, показав высочайшую мудрость! Великий Аллах так и повелел, чтобы одни народы имели такую веру, а другие – иную!

– Мне жаль, коназ-урус, – грустно склонил голову хан Узбек, – что у тебя нет возможности жить в правоверии и заслужить после смерти райские кущи!

С этими словами хан Узбек ушел от неприятной, как ему показалось, темы и вскоре, поговорив о делах, отпустил брянского князя. – Владей же с миром своей землей! – сказал он ему на прощание. – И каждый год приезжай ко мне на поклон! А если мне понадобится твоя военная помощь, будь всегда готов сражаться за меня и славу нашей Орды!

После этого приема князь Василий пошел к своему другу, темнику Шигуши, который устроил для него богатый пир, а утром уехал домой в Брянск.

Но не успел он отдохнуть после этой поездки и недели, как к нему явились люди из Смоленска с извещением о тяжелом состоянии здоровья его отца – великого смоленского князя, который, вернувшись как-то с осеннего объезда волостей, почувствовал боли в груди и слег. Усилия же княжеских лекарей и присланных от епископа монахов, знавших травы, не привели к улучшению его состояния. Чувствуя приближение смерти, князь Александр созвал всех своих детей и внуков, но с сыном Василием хотел поговорить наедине. Однако тяжелый сон сморил утомившегося от страданий князя, и он заснул как раз в тот момент, когда князь Василий вошел в Смоленск.

– Пусть батюшка отдохнет, – думал брянский князь, вглядываясь с теплотой и любовью в дорогое лицо. – Лучше я тихонько посижу и дождусь его пробуждения!

Неожиданно князь Александр открыл глаза и улыбнулся. – Вот как, сынок, – сказал он слабым тихим голосом. – Я видел тебя во сне, а ты, оказывается, уже тут…Расскажи-ка мне теперь о своей жизни и брянских делах. А также об Орде…Я слышал о твоей поездке туда…И о новом ордынском царе…Как он, понравился тебе?

Князь Василий подробно рассказал отцу о своей жизни за последние годы, о тяготах и трудах, выпавших на его голову после хозяйничанья в Брянске дядьки Святослава, о своей поездке в Орду и об ордынском хане.

– Ордынский хан приятен лицом и очень умен, – сказал он в завершение, – хотя довольно молод! Он был ласков ко мне и добр…

– Это хорошо, сынок, – пробормотал князь Александр. – Вот только жаль, что он бусурманин, а не человек истинной веры! Но ты правильно сказал ему, что так устроено самим Господом! Ну, а теперь, сынок, поговорим о деле…Ты – наследник моего великого удела! Тебе придется переехать сюда, в Смоленск, а Брянск уступить своему младшему брату Ивану…Что ты на это скажешь?

– Я думаю, что это неправильно, батюшка, – покачал головой князь Василий. – Я не хочу покидать Брянск и принимать наш родной Смоленск! Я привык к своему городу и уделу. Кроме того, я чувствую себя там, как настоящий хозяин. Никто меня не поучает, и я не перед кем не склоняю головы! А наш черниговский епископ Арсений – лишь мой советник, а не тяжелый груз! А здесь, в Смоленске, ничего нельзя сделать без согласия владыки! Это, батюшка, не по мне! Отдай лучше свой город и удел моему славному дядюшке Роману – это его право!

– Ты хорошо об этом подумал, сынок? – тихо спросил князь Александр. – Неужели отказываешься от Смоленска?

– Да, батюшка, – кивнул головой брянский князь. – Мне совсем не нужен Смоленск!

– Тогда я посажу здесь твоего брата Ивана! – буркнул Александр Глебович. – Мой брат Роман тоже отказался быть моим наследником. Он скромен и благочестив: не хочет ни власти, ни богатств!

– Я люблю моего дядьку, – улыбнулся Василий Брянский, – за эту скромность, которой у нас больше никто не обладает! Вот если бы я был постарше его, я завещал бы свой Брянск только дядюшке Роману!

– Ну, что ж, сынок, пусть так и будет! – сказал в заключение князь Александр. – Тогда я оставляю тебе бочонок золота и золотой перстень с твоим именем, сделанный моими мастерами…Живи в дружбе и любви со своим братом Иваном, дядькой Романом и его славными сыновьями, Дмитрием и Василием! Благословляю тебя, сынок! – И князь, перекрестив Василия Брянского, прижал его голову к своей груди и троекратно поцеловал.

Великий смоленский князь Александр Глебович скончался в самом начале зимы.

Его брат, сыновья и внуки, прочие родственники, воздали покойному все положенные почести и после отпевания в соборной церкви похоронили его на родовом кладбище великих смоленских князей.

Князь Василий долго пробыл в Смоленске, прощаясь со своим отцом, и лишь в середине декабря выехал домой.

– Не надо бы тебе ехать в такой холод, сынок, – сказала ему княгиня-вдова Агафья. – Разве ты не видишь огромные снежные сугробы? А какой лютый ветер?