Константин Сычев - Василий Храбрый

– А хороши ли у нее грудь или зад? – пробормотал в волнении карачевский князь.

– Груди у ней невелики, но вот зад – неплохой! А почему ты об этом спрашиваешь?

– Так я же теперь вдовец, брат! – воскликнул карачевский князь. – У меня только недавно умерла жена! Вот бы посвататься к той татарочке и стать Ногаевым зятем!

– Соболезную тебе, брат, – покачал головой Святослав Можайский, – однако вижу, что ты достойно хранишь свою скорбь и не плачешь…Неплохо бы тебе посвататься к той вдове Анне, как ее окрестили…Однако подожди хотя бы год: пусть пройдет срок траура по покойному, а тогда и решим…Это ты неплохо придумал! И если Ногай одолеет молодого царя, в чем я нисколько не сомневаюсь, ты, брат мой, сильно возвысишься и получишь в приданое всю ярославльскую землю! Не забудь тогда и меня: замолви слово перед царем Ногаем, чтобы он передал мне во владение Брянск…Так, брат?

– Именно так! – перекрестился Святослав-Пантелей. – Но тогда ты, со своей стороны, замолви за меня слово перед этой Анной, вдовой князя Федора! Готов ли ты быть моим сватом?

– Готов, брат мой, – улыбнулся Святослав Глебович. – У меня хорошие отношения с этой княгиней и ее детьми: только я один из родственников дядюшки Федора прибыл на его похороны и сказал о нем много теплых слов! Туда, в Ярославль, не явился ни один мой брат – ни Александр, ни Роман – обидевшие сирот. Хоть бы после смерти помирились с покойным и покаялись в своих перед ним грехах!

– Ты не боишься с ними поссориться? – спросил, глядя с восхищением на друга, князь Святослав Карачевский. – Смоленские князья нынче в силе!

– Нет, брат, – улыбнулся можайский князь. – Чего мне бояться: я же не грех совершил, но выполнил свой родственный долг! Это пусть они боятся гнева Господа!

– Однако же пока гнев нашего Господа падает не на них, а на их недругов! – покачал головой карачевский князь. – Как видишь, они безнаказанно разбили князя Федора и довели его до смерти! Разве это не знак Господень?

– Нет, не Божий знак, брат мой, – нахмурился Святослав Можайский, – но лукавого! Ты же видишь, какой нынче тяжелый год? Со всех сторон приходят печальные известия…Вот только что было грозное знамение на солнце! Средь бела дня вдруг померк свет, и земля погрузилась в полный мрак. Мои люди подумали, что уже конец света!

– Я это помню, – кивнул головой Святослав-Пантелей. – Тогда замычал скот, заметались и раскричались куры! Много случилось бед! А сколько умерло людей!

– Я слышал, что умерли новгородский владыка Климент, славный псковский князь Довмонт, зять великого суздальского князя Дмитрия, супруга князя Константина Ростовского…

– Да, многие славные люди ушли из жизни в этот год, – пробормотал Святослав-Пантелей. – Понятно, что такое зло не от Господа…Однако если Господь взял к себе этих именитых людей, то им это – великое благо! Но об этом знают только сам Господь и Божьи люди…Да, скажу кое-что о Божьих людях…Я слышал, что наш грек-митрополит Максим приезжал в Брянск, но как долго он там был – не знаю. Однако своей поездкой он показал свое уважение князю Василию! Это для нас – недобрый знак!

– Разве ты не знаешь, брат, – воскликнул с удивлением можайский князь, – что наш славный митрополит совсем ушел из Киева, не выдержав унижений от татар? Он теперь сидит во Владимире, а владимирского владыку Симеона отправил в Ростов, дав ему там епархию! Так что наш митрополит теперь пребывает в суздальской земле, а в Брянске он только останавливался на пути туда!

– Слава Богу, брат, – улыбнулся карачевский князь. – А я уже, грешным делом, испугался, что митрополит посетил этот убогий Брянск только для того, чтобы повидать князя Василия!

– Городок вовсе не убогий, брат мой, – покачал головой можайский князь, – и получше Смоленска! Только твой Карачев также хорошо укрыт лесами. Этот Брянск прекрасно защищен! Я бы не отказался обменять свой Можайск на лесной Брянск! Я просил своего брата Александра сделать обмен, но он лишь посмеялся и перевел все в шутку! Конечно, Смоленск будет еще сильней, имея в своих руках недалекий Брянск. Этот Александр и его сын Василий владеют лучшими городами лесной земли! А нам остается только им завидовать!

– Не горюй, брат, – пробормотал князь Святослав-Пантелей. – Вот если мы устроим свои дела и сможем сосватать в следующем году молодую вдову князя Федора, тебе не придется просить милости у своих братьев: мы сами, без больших трудов, возьмем этот Брянск! Поверь моему слову!

Весна 1300 года была теплой и благодатной. Степи благоухали зеленью трав и ароматом бесчисленных цветов, распустившихся под приветливым солнцем. По ночам шли дожди, орошавшие землю, а утром зеленые заросли травы колыхались под легким ветерком. Огромные стада овец и табуны лошадей бродили по берегу Дона вблизи раскинувшегося лагеря ордынского хана. Татарские воины зорко следили за окрестностями и особенно за движением войск старого Ногая на противоположном берегу реки. Минувшей зимой Ногай неоднократно пытался перейти на другой берег, но войска Тохтэ не дремали и решительно бросались в места переправ, препятствуя врагу и истребляя всех, кто имел смелость выйти на другую сторону. В этих стычках особенно отличились севские лучники: охраняемые со всех сторон кольчужными ратниками князя Василия, они разили без промаха.

В конце концов, Ногай, видя безуспешность своих попыток перебраться со своей многочисленной ордой через реку, решил занять выжидательную позицию.

Хан Тохтэ не спешил. Имея меньшее, чем у Ногая, войско, он не хотел рисковать. С продовольствием у него не было затруднений, особенно при изобилии зеленой сочной травы для скота, воины пребывали в боевом настроении и еще не утомились от долгого стояния. Тохтэ, по совету Угэчи и сарайской знати, не спешил форсировать события и еще по одной причине: он все еще надеялся на примирение с Ногаем.

Еще зимой Ногай присылал своих людей в стан Тохтэ на переговоры и предлагал созвать по лету общий курултай татарской знати, на котором обсудить создавшееся положение и установить, кто повинен в ссоре между ним и ордынским ханом.

– Пусть курултай разберется в причинах наших ссор, – говорили Ногаевы послы, – и установит вечный мир в нашем Золотом Ханстве!

– Надо бы к этому прислушаться, – советовал хану Угэчи. – Курултай нам очень выгоден! Все эмиры и мурзы больше уважают наш славный Сарай, чем стан Ногая…Хорошо бы показать нашим знатным людям, что мы не желаем войны между родственниками, а призываем к миру!

Хан Тохтэ со всей серьезностью отнесся и к словам Ногаевых посланцев и своего советника, но тут вдруг случилась очередная стычка на речной переправе, и переговоры были сорваны.

– Коварен и лжив старый Ногай! – сказал по этому поводу Тохтэ. – Похоже, что он водит меня за нос, если с одной стороны предлагает переговоры о мире и курултай, а с другой – устраивает против моих людей вылазки…

– Однако не следовало бы отказываться от переговоров, – советовал Угэчи. – Пусть Ногай проявит себя обманщиком перед всей знатью. Он только потеряет многих своих сторонников! А если будет серьезно, без коварства, предлагать созвать курултай, то следует согласиться…

То же советовали хану и великий визирь, и мурзы, и темники. Даже князь Василий Брянский, несмотря на то, что горел желанием сразиться с Ногаем, нехотя одобрил возможные мирные переговоры.

– Ну, если он не шутит и не лжет, – говорил ордынскому хану Василий Александрович, – можно выслушать его мирные предложения. Однако этому Ногаю нельзя доверять! Мой дед, Роман Михалыч, очень любил Ногая и был ему предан…А что из этого получилось? Этот злобный воевода довел его до преждевременной смерти! Всем известно, что если знатный человек недобр и неблагодарен, то он также лжив и бесчестен!

– Это правда, Вэсилэ, – согласился тогда, качая головой, Тохтэ. – Я не верю словам Ногая…

И вот теперь ордынский хан вновь собрал в своей огромной желтой юрте совет из лучших военачальников, мурз, пригласил даже, к всеобщей радости, имама Ахмата, заступившего недавно на место умершего старого главы мусульманской общины. Позвав влиятельного священника, Тохтэ рассчитывал, по совету Угэчи, привлечь к себе всех знатных мусульман.

Тохтэ-хан сидел в своем мягком походном кресле и размышлял. Вокруг него на большом персидском ковре расположились на корточках знатные татары. Князь Василий, как и некогда его дед Роман Брянский, сидел на небольшой скамье прямо напротив хана.

– Пусть будет во всем похож на своего деда, – говорил Тохтэ, – и также сидит на скамье, чтобы сохранить добрую примету! Слава Ромэнэ прошла по всей Орде, и наши люди не раз говорили о его подвигах, вспоминая и его знаменитую скамью!

Князь Василий чувствовал себя на скамье белой вороной. Окружавшие его татары сидели молча, ожидая слов своего повелителя, но кое-кто из них с раздражением поглядывал на русского князя.

– Надо бы преподнести подарки тем злобным мурзам, – думал князь Василий, – и сделать их друзьями! Зачем мне эта непутевая скамья? Я ведь не просил об этом государя? Однако куда деваться? – И он тяжело вздохнул.

– Итак, мои лучшие люди, – громко произнес, открыв глаза, ордынский хан, – сегодня старый Ногай прислал ко мне своего верного человека и вновь предложил начать переговоры о мире! Он хочет направить сюда своих знатных людей. Этот Ногаев посланник сказал, что он пошлет своего старшего сына…Что вы на это скажете?

– Пусть тогда присылает своего сына, государь, – молвил, сидевший на корточках слева от ханского кресла Угэчи. – Вот мы и увидим, насколько серьезно его предложение. Если в самом деле сюда приедет его старший сын Джуке, это будет достаточно надежно. Но если будет кто-то из младших сыновей…Тогда станут понятны хитрости Ногая…

– Все согласны со словами славного Угэчи? – поднял голову ордынский хан, глядя на знать. – Никто не против?

– Никто, – пробормотали мурзы.