Константин Сычев - Василий Храбрый

– Так ты еще оскорблять?! – вскипел князь Федор, вскакивая и вытаскивая из ножен свой длинный тяжелый меч. – Ну, погоди, я сейчас покараю тебя, московский злодей! – И он, подняв меч, бросился прямо через стол на своего обидчика.

Князь Даниил был готов к такому выпаду озлобленного князя. Он знал крутой нрав и несдержанность Федора Ростиславовича! В одно мгновение московский князь выхватил свой меч и закрыл себя от удара. – Бац! – зазвенели клинки, и полутемное помещение осветилось целым снопом искр, вылетевших из-под столкнувшихся мечей. В душной светлице запахло горелым железом и чем-то кислым, противным.

– За князя Даниила! – закричали переяславльские бояре, выхватив мечи.

– Опомнитесь, безумцы! – взревел князь Михаил Тверской, хватаясь за рукоять меча. – Неужели захотели кровопролития?!

– Остановитесь! – бросил растерявшийся великий князь Андрей.

– Перестаньте! – воскликнул сарайский епископ Измаил и, перебежав на другую сторону стола, загородил собой князя Даниила.

– Не допущу! – поднял руку владимирский епископ Симеон и, загородив собой князя Федора, оттеснил его от стола.

Разгорячившиеся князья, натолкнувшись на возмущенных священников, вынуждены были угомониться.

– Еще погоди, подлый обидчик! – сказал, вкладывая в ножны меч, князь Федор Смоленский. – Если бы не владыка, тебе бы не сносить головы!

– Молись Господу, жалкий скупец! – ответил на это, убирая свой меч, князь Даниил. – Я бы порешил тебя здесь без жалости, если бы не Божьи люди и гнев Господа!

– Какой позор! – покачал головой татарский посланник, глядя с презрением на русских. – Зачем я к вам приехал? Не хотите меня слушать! Даже взялись за свои непотребные мечи! А еще ругаете покойного коназа Ромэнэ! Вы не только не годитесь в сравнение с ним, но даже не имеете права говорить о нем! Тот славный коназ из Брэнэ никогда не досаждал своими жалобами или просьбами ни государю, ни его эмирам, ни мурзам! Все решал сам и отважно сражался за государя! А вы тут не можете жить в мире и покое даже со своими соседями! И не трогайте Брэнэ-бузурга! Там и сейчас сидит достойный коназ, не чета вам. У нашего государя нет никаких бед от Брэнэ, но только доходы! Давайте же, решайте свои дела без промедления, чтобы договориться миром и прекратить споры! Но если не одумаетесь…

– Я готов, – пробормотал князь Андрей, – поделиться землей с братом…

– Дал бы земли и Переяславлю, – буркнул старший переяславльский боярин.

– Но вы должны подчиняться великому князю, – пробормотал князь Константин Ростовский, сидевший до этого безучастно и в споры не встревавший.

– Но славная Тверь не будет признавать главенство великого князя! – усмехнулся Михаил Ярославович. – И нам не надо его земли!

– Ну, если дашь земли и хотя бы малых городов, – сказал, раздумывая, Даниил Московский, – тогда я готов тебе подчиняться!

– Вот так, – усмехнулся татарский посланник. – Ради мира можно и землей поделиться…

– Мне не жаль земли, – сказал, улыбнувшись, князь Андрей и посмотрел на своего брата. – Но не забудь, мой брат, одного: никогда не подавай руку дружбы брянскому князю Александру или его сыну Василию Храброму! Всем известно, насколько опасны эти брянские князья для нашей суздальской земли! Они ничем не лучше того покойного Романа! Горды и неприступны! И смотрят на нашу землю со злобой и завистью!

– Говори же, коназ-урус, – приказал хан Тохтэ лежавшему у его ног переяславльскому князю Ивану Дмитриевичу, – и садись по нашему обычаю!

Князь Иван привстал, расправил плечи и уселся на корточки, по-татарски.

– Я приехал к тебе с жалобой, государь, – пробормотал он на хорошем татарском. – Нам совсем не стало житья от князя Федора, зятя Ногая! Он безжалостно сжег мой город, а теперь строит мне всяческие козни! От него нет никакого спасения, поэтому я прибегаю к твоей защите!

– Я слышал о своеволии этого злобного коназа, – покачал головой ордынский хан, – однако мне не хотелось обижать темника Ногая…Как ты знаешь, Иванэ, этот славный Ногай не просто мой полководец, но ордынский царевич, человек благородной крови! И мы еще с ним пока в дружбе…Но этот Ногай уже не молод…Конечно, только боги знают, когда он уйдет в вечное ханство…А пока придется потерпеть. Вот почему я послал моего человека, Неврюя, в Уладэ-бузург, чтобы помирить ваших коназов. Пусть поживут в покое до лучших времен…Понимаешь?

– Понимаю, великий государь, – склонил голову в поклоне князь Иван. – Я также прошу тебя, чтобы ты поддержал мое завещание и не отдавал мои переяславльские земли никому, кроме московского князя Даниила. Они ни в коем случае не должны достаться князьям Федору Смоленскому или Андрею Суздальскому!

– Неужели ты собрался умирать? – спросил с изумлением хан Тохтэ. – Ты чувствуешь неминуемую смерть?

– У меня, государь, нет наследника, – грустно промолвил Иван Дмитриевич, – и некому передать мой «стол«…Ну, а если думать о смерти, то к ней должен быть готов любой. Все мы в руках Господа! Однако не хотелось бы радовать тех злодеев…

– Якши, коназ Иванэ, – кивнул головой Тохтэ, – я это обещаю. Твои земли не достанутся ни глупому Андрэ, ни злобному Федору. Пусть же тогда перейдут к тому коназу Дэнилэ. Его Мосикэ-бузург, как говорили мои люди, мал и неказист, а сам Дэнилэ – глупый, но верный мне человек…Я не против твоего завещания…Однако же, Иванэ, скажи мне, за что ваши коназы так ненавидят Вэсилэ Храброго? Еще больше, чем его батюшку Алэсандэ?

– Эта ненависть, государь, идет с давних пор, еще со времен брянского князя Романа, – угрюмо пробормотал Иван Дмитриевич. – Этот брянский князь жил обособленно, не дружил с нашими суздальскими князьями и большую часть своей жизни провел в боевых походах в войсках царских воевод. О ратных подвигах князя Романа говорили все! Этот князь не знал поражений…Поэтому к нему возникла зависть…Мы также видим что князь Василий, сын Александра, он же внук того покойного Романа Брянского, унаследовал силу и мужество своего покойного деда…Да и брянское войско сейчас такое же грозное, как при великом князе Романе! Кроме того, брянские князья, что отец, что сын, ведут себя независимо от великого суздальского князя и даже почти не общаются! И от этого на них накопились злоба и зависть. Особенно на Василия, который, хоть и молод, но удал! Мы слышали, что даже ты, великий государь, удостоил его похвалы и внимания! Это нам нерадостно видеть и слышать! К тому же, брянские князья сами не возят к тебе дань, а это делают их холопы или какие-то купцы!

– Что ж, теперь я знаю, коназ Иванэ, почему вы не любите Брэнэ, – задумчиво сказал хан и посмотрел на советника. – Тогда запиши, Угэчи, – добавил он, – что мы пообещали этому коназу и пусть он с миром уезжает домой!

Русский князь низко поклонился и стал медленно, пятясь, чтобы не оказаться спиной к хану, удаляться в сторону двери.

– Вот как получается, – пробормотал Тохтэ. – Эти коназы не любят Вэсилэ из-за моей похвалы! Но он предан нам и всегда готов придти на защиту нашего Сарая, если будет война! Неужели он – второй Ромэнэ? Я слышал много лестных слов от наших людей о Ромэнэ…Пусть бы Вэсилэ унаследовал такие славные черты именитого уруса… Конечно, стоит подумать о тех правах, какие мы сохранили, на зависть прочим урусам, за коназами Брэнэ…Разве это хорошо, что их «выход» привозят сюда купцы? И мы не имеем возможности видеть здесь каждый год коназов Алэсандэ и Вэсилэ…Это не годится! Так коназы позабудут своего государя!

– Это не беда, – улыбнулся Угэчи. – Тот бестолковый Иванэ не знает, что не безвестные купцы привозят нам «выход» из Брэнэ, а потомок славного Или, которого в свое время удостоил похвалы сам великий Саин-хан!

– Неужели Стэкэ – потомок того известного Или?! – воскликнул Тохтэ. – Матушка не раз мне рассказывала о славных делах того покойного уруса!

– Он внук того самого Или! – весело сказал Угэчи. – Я знаю всех потомков купца Или! И когда его внук Стэкэ приезжает к нам в Сарай, я часто расспрашиваю его о тамошней жизни, запоминая нужные нам сведения. Меня не проведут хитрые и злые коназы Суждалэ! Я без труда постигаю все их козни против коназов из Брэнэ…

– Ну, тогда пусть этот Стэкэ возит сюда их «выход», но и коназы из Брэнэ не должны забывать к нам дорогу! Пусть же молодой коназ Вэсилэ приезжает сюда каждый год вместе с тем именитым купцом!

– Пусть же так и будет, государь, – кивнул головой Угэчи. – Как только сюда приедет купец Стэкэ, я сразу же передам твое указание, и молодой князь Вэсилэ будет здесь каждый год!

– Якши, Угэчи, – улыбнулся ордынский хан. – Но вот меня очень беспокоит поведение Ногая! Старый темник хочет со мной поссориться!

– А может теперь-то он успокоится, государь? – тихо сказал Угэчи. – Не следовало бы его раздражать!

– Мне неприятно слушать упреки этого Ногая! – возмутился Тохтэ. – Разве ты не слышал вчера нескромные слова его людей? Зачем эти ссоры? – ордынский хан задумался, и в дворцовой приемной стало тихо. Оба, хан и его советник, размышляли о минувшем.

Так получилось, что желанная женитьба ханского родича Яйлаг на дочери Ногая Кабак не стала основой прочного мира в Орде. Не прошло и года после замужества, как молодая жена Кабак, подпав под влияние сарайских мулл, стала мусульманкой. Молодой муж сначала ничего не знал, но когда Кабак начала осмеивать его религиозные убеждения – Яйлаг принадлежал к уйгурской общине, исповедовавшей шаманизм – между ними стали возникать ссоры и пререкания. В довершение ко всему, Кабак-хатун потребовала от мужа принятия ислама, угрожая отказать ему в близости. Разгневанный Яйлаг рассказал обо всем своему отцу – Салджидай-гургену. Последний посоветовал сыну прекратить посещение ложа молодой жены и довольствоваться многочисленными наложницами. Однако это не изменило поведения Кабак: она продолжала смеяться над мужем, делая вид, что ничего не произошло и ей безразлично равнодушие супруга.