Константин Сычев - Василий Храбрый

– Хороши девицы! – сказал, вытирая рукой со лба пот, князь Василий. Глядя на красавиц, он едва дышал, дрожа от волнения.

– А теперь пей со мной и славным Угэчи этот кумыс, – сказал ордынский хан, увидев быстро вошедшего и низко поклонившегося ему тайного советника. – Входи же, Угэчи, и прими свою чашу!

Князь Василий, все еще не пришедший в себя от обаяния полуобнаженных красавиц, машинально взял обеими руками чашу с кумысом, протянутую ему самой рослой белокурой девушкой. Хан Тохтэ уже пил свой кумыс.

– Крепкого тебе здоровья, славный государь! – сказал князь Василий, поднес серебряную чашу ко рту и медленно, с достоинством, стал пить напиток ханского гостеприимства.

– Ну, что ж, коназ-урус, – промолвил Тохтэ, протягивая пустую чашу бритоголовому рабу, стоявшему слева у трона, – отдай теперь этот сосуд моему верному человеку!

– А почему молодой царь не вернул пустые чаши этим красивым рабыням? – подумал про себя русский князь. – Благодарю тебя, государь, за этот чудесный напиток! – сказал он вслух, низко, до земли, поклонившись. – Царствуй без помех сотню лет!

– А почему у тебя такой хриплый голос, коназ-урус? – вопросил, усмехнувшись, Тохтэ. – Неужели ты пожелал этих урусок? Признавайся же, если это так!

– Да, государь, – потупил взор покрасневший, смущенный князь Василий. – Я очень захотел познать этих красавиц!

– А которая из них тебе больше по сердцу? – вновь спросил, придя в хорошее расположение духа, Тохтэ.

– Не могу сказать, государь, – вздохнул озадаченный князь. – Все эти девицы хороши и желанны!

– Ну, если так, – засмеялся ордынский хан, – тогда прими от меня в дар всех этих девиц! Но не вздумай ни одну из них обделить своей лаской! Сегодня же покрой их всех без промедления!

– Славься в веках, могучий государь! – с радостью вскричал князь Василий. – В этом не сомневайся: я покрою их в одночасье со всей жаркой и душевной любовью!

– Ох, владыка, от моего брата – только одни козни! – говорил, нахмурив брови, князь Андрей, сидевший в большом удобном кресле своего суздальского терема. – Не успели мы помириться, а люди уже говорят, что мой брат Дмитрий вынашивает дурные замыслы…

– Не все так плохо, княже, – покачал головой епископ Тарасий. – Это не козни твоего брата, а слухи, распускаемые злыми людьми. Великий князь Дмитрий очень сильно устал после нового передела суздальских земель. Он ведь отдал тебе все города, какие ты хотел? Разве Суздаль теперь не твой? – Привстал со скамьи владыка.

– Мой, святой отец, – кивнул головой князь Андрей, – однако это все не то: пора бы моему брату оставить владимирский «стол»! Побыл великим князем – пора и совесть знать! Я вижу, что мне не дожить до высокой власти…

– Не надо спешить с этим, – тихо сказал священник. – Все в руках нашего Господа! Разве ты не знаешь о болезни своего брата? Он сейчас совсем плох! Я послал к нему своих людей и жду со дня на день печальное известие! Недолго уже осталось…

– Мой братец не первый раз болеет, – усмехнулся князь Андрей Александрович, – однако же жив и здоров по сей день! Я вот думаю, что это очередная его уловка…

В это время стукнула дверь, и в светлицу вбежал княжеский слуга.

– Славный князь! – сказал он, не обращая внимания на беседовавших. – К тебе посланник от великой княгини!

– Пусть войдет, – распорядился князь Андрей, придя в волнение. – Я чувствую, владыка, беду и не пойму, почему у меня так забилось сердце?

В княжескую светлицу вошел седой широкоплечий воин, одетый по-осеннему, в легких доспехах на плаще.

– Здравствуй, великий князь! – сказал он, поясно поклонившись князю Андрею и подставляя голову под благословение владыке. Князь Андрей вздрогнул. – Я приехал сюда не от моего славного господина, но от его кроткой супруги: наш великий князь Дмитрий Александрыч, да примет Господь его душу, вчера, после недолгих страданий, тихо почил…

– Царствие небесное моему брату! – молвил, крестясь, князь Андрей, чувствуя не скорбь, но радость.

– Да упокоится в мире прах этого страдальца! – перекрестился епископ Тарасий.

– Как же это горе случилось? – спросил Андрей Александрович.

– Великий князь заболел еще в Твери, – сказал с грустью посланник, – однако же приказал идти к Волоку. А там ему стало совсем плохо: появились тяжелые боли в груди…Тогда великий князь решил постричься в чернецы и вскоре после этого скончался…

– Теперь все ясно, славный воин, – кивнул головой князь Андрей. – Где же решили его похоронить? Не в Переславле, как было раньше принято? Хотя этот славный город сильно пострадал от Федора Ростиславича Черного!

– Князь Федор совершил тяжелый грех, – мрачно пробормотал владыка Тарасий. – Вот не дали ему во владение Переяславль, который он занял с помощью татар, так он и разорил несчастный город, чтобы никому не достался! Где же теперь упокоится великому князю Дмитрию?

– Тогда сгорел не весь Переяславль! – сказал седовласый гонец. – Уцелели все церкви и каменные терема…Правда, деревянных домов осталось немного…

– Да, жаден князь Федор до земель и городов! – усмехнулся князь Андрей. – Ему мало Ярославля и Смоленска, вот и Чернигов прихватил! Подавай ему еще Переяславль! Это хорошо, что мы не дали ему этот несчастный город, но оставили его, общим решением, за покойным братцем Дмитрием…Придется нам, владыка, ехать в Переяславль на похороны!

– Это правильно, сын мой, – улыбнулся епископ Тарасий. – Ссора ссорой, но нельзя забывать свой христианский долг!

В этот же день Андрей Городецкий, а теперь уже фактически великий князь суздальский, выехал в Переяславль.

Многострадальный город встретил князя мрачно, неприветливо. Еще издали, видя черные, обгоревшие стены городской крепости и разоренный посад, князь Андрей наполнился скорбью и гневом.

– Вот уж какой мерзавец! – думал он о князе Федоре Ростиславовиче. – Так разорил мой город! Едва не спалил дотла!

Настежь распахнутые городские ворота никем не охранялись: князь и его свита из двух десятков дружинников ехали по мертвому городу. Далеко вокруг был слышен цокот конских копыт. Нигде не было видно ни одной живой души.

Новый великий князь, качая головой, подъехал к Спасской церкви.

– Слава Господу, что хоть уцелели святые храмы! – громко сказал он, спешился и вошел внутрь. Вслед за ним устремились верные дружинники.

В полутемном храме было немноголюдно. Свечи горели лишь в алтаре и вокруг него, освещая мрачные лики святых и небольшую людскую толпу, скопившуюся возле гроба, стоявшего на высоком медном столе прямо напротив входа в алтарь. Пахло горячим воском и восточным ладаном.

Князь Андрей подошел к стоявшей у изголовья покойника княгине, вдове умершего брата, и поясно ей поклонился. Княгиня едва склонила голову.

– Искренне соболезную вам и скорблю из-за преждевременной смерти моего любимого брата! – громко сказал князь Андрей, смахнув рукой выступившие на глазах притворные слезы. – Господи, да будет ему наша благодатная земля мягким пухом! Крепись, славная княгинюшка! Я с тобой в этот скорбный час!

Княгиня промолчала.

– Мы принимаем твои слова с благодарностью, великий князь, – сказал, соблюдая приличие, вышедший вперед сын умершего князя Иван Переяславльский. – Пусть же утешится душа моего батюшки, земного страдальца!

Князь Андрей подошел к открытому гробу и вгляделся в лицо умершего.

– Как Божий ангел, – тихо пробормотал владимирский епископ, ведший заупокойную службу. – Лицом – светел и добр! Это значит, что душа нашего страдальца, без сомнения, улетела в рай!

– Как же! – подумал про себя князь Андрей. – Пусть теперь оправдается перед Господом за свои грехи! Рано ему в рай…Однако же лицо умершего, в самом деле, чистое и светлое! – Упокойся же в мире, мой несчастный брат, – сказал он вслух, наклонился и поцеловал покойника в лоб. Его дружинники, следуя за своим князем, обходили по кругу гроб и кланялись покойнику.

Как близкий родственник и великий князь, Андрей Александрович воздал, хоть и с трудом, должное своему брату: полностью отстоял «у Спаса» всю погребальную службу и даже побывал на поминках в княжеском тереме. Но, чувствуя себя неловко и не желая общаться с вдовой и детьми умершего, он на следующее утро уехал в стольный город суздальской земли Владимир.

И здесь он, войдя в светлицу терема великого суздальского князя, наконец, познал, что значит бремя высокой власти.

Еще задолго до того, как воссел на владимирском «столе», князь Андрей мечтал навести порядок в суздальской земле и прогнать всех преданных его брату слуг, однако, заняв кресло покойного и выслушав речи дьяков и служилых людей по делам княжества, он совершенно растерялся…

– Тяжела шапка великого князя, – вздыхал он, слушая, но понимая очень немного…

– Еще, великий князь, нужно согласиться с просьбой новгородцев, – говорил ему седой боярин Звенислав Людич, бывший недоброжелатель князя Андрея. – В прошлом году они уговорили князя Романа Глебыча, проживавшего в Смоленске у брата Александра, чтобы он приехал к ним…Некому было защищать новгородские земли в тот беспокойный год! Тогда наш великий князь враждовал с тобой и не мог пойти в поход на жестоких шведов. А те, воспользовавшись нашими неурядицами, вошли в Карелию и заложили там крепость, совершая оттуда опустошительные набеги на окраины новгородской земли! Тогда князь Роман с дружиной прибыл в Великий Новгород, где и поныне сидит, ожидая решения великого князя. Его воины готовы идти на новгородских врагов. Ты согласен с этим или сам поедешь на войну?

– Нет у меня сейчас ни сил, ни времени, – пробормотал князь Андрей, – чтобы помочь новгородцам. Сообщи им, что я не против их желания и как бы посылаю князя Романа Глебыча с его войском на тех неугомонных шведов…

Звенислав Людович, а с ним и другие знатные владимирцы еще долго говорили, а князь все слушал и слушал, постепенно понимая, что без этих сведущих в делах земли людей ему не обойтись. – Придется пока оставить на своих местах всех дьяков и книжных людей моего брата, – решил он про себя.