Роксана Гедеон - Валтасаров пир

– Стойте! Принцу де Тальмону все станет известно!

– Можно подумать, этим ты меня испугаешь, – отвечала я громко, лихорадочно пробираясь между деревьями.

Потом я вспомнила, что Фурси идет очень медленно, и мне пришла в голову мысль беречь силы, потому что от ходьбы я очень уставала. К тому же внутри меня от толчка и бега было что-то нарушено, надорвано. Я чувствовала, что это так.

Ориентировочно мне казалось, что ферма Пти-Шароле находится где-то в западной стороне. Я рассчитывала добраться туда пешком и подобрала юбки, чтобы они не цеплялись за колючки.

– Стойте, – стонала сзади мадемуазель Фурси, – из-за вас я лишусь места и жалованья…

– Очень рада об этом слышать.

Мы шли так десять-двенадцать минут, до тех пор, пока я, обернувшись, не заметила с испугом, что расстояние между нами значительно сократилось. Я резко рванула вперед, опасаясь, что она меня схватит.

– Мадемуазель! – закричала она, ковыляя следом. – Вас съедят дикие звери!

Мороз пробежал у меня по коже, но я ничего не ответила и не остановилась.

Куча поваленных бурей деревьев преградила мне дорогу. Осторожно пробираясь через бурелом, я поняла, что здесь мадемуазель Фурси пройти не удастся. Вскорости я перестала слышать позади себя стоны и тяжелое сопение.

– Эй! – осторожно крикнула я в непроглядную темень. Мой крик замер на кронах деревьев, оставшись без ответа.

– Ну, – прошептала я, стараясь отдышаться, – эта старуха, кажется, отстала. Надеюсь на это…

Какое-то время я простояла в нерешительности, растерянная и подавленная. Я ощущала, как что-то струится у меня по ногам, и знала, что это околоплодные воды. Что же будет? Потом я вспомнила, что Фурси может вернуться и привести помощь. Надо идти вперед…

Было темно, как в аду. В воздухе слышался странный жуткий свист, шипение, шуршание, повизгивание, даже старческое кряхтение, и от этих звуков мне становилось тошно. Здешние места мне были незнакомы. Я уже осознала, что возвращаться на ферму Пти-Шароле мне так же опасно, как и ехать в гарнизон, и теперь брела куда глаза глядят, сама не понимая, что делаю.

Корявое раскидистое дерево, которое я заметила слишком поздно, впилось колючками мне в кожу и платье. Я вскрикнула.

– Ах, Боже мой! – сказала я сквозь слезы. – Это невыносимо!

Подол платья мне так и не удалось отцепить, и лоскут розового шелка остался висеть на остром шипе дерева, словно в память о моем посещении.

Как я ни бодрилась, разум подсказывал мне, что мое положение становится все ужаснее.

И в то время когда мне по пути встретился ручей, я уже боялась наклониться, чтобы смыть с лица кровь, – мне казалось, что стоит мне согнуть спину, как кто-то нападет на меня сзади.

– О мадонна, как же мне страшно!

Я не понимала, куда иду, и брела, брела наугад, насилу переставляя ноги. Сердце у меня сжималось. Предчувствие говорило мне, что роды застанут меня не через неделю, а уже сейчас, этой ночью. Может быть, в эту минуту…

Я остановилась, задыхаясь.

– Нужно было повернуть немного вправо, – прошептала я, – да-да, немного вправо! Там, кажется, дорога полегче…

Я осторожно стала спускаться по склону. Здесь лес был реже, и сквозь щели между деревьями лился желтый лунный свет. Я то и дело хваталась за стволы, боясь упасть, – земля была мягкая и влажная после недавнего ливня, и мои туфли с гладкой подошвой без каблука отчаянно скользили. Я чувствовала, что ноги у меня совсем затекли. Непреодолимая сила тянула меня к земле; я думала о том, как было бы хорошо, если бы я хоть на полчаса прилегла. А то бы и заснула.

– Ах! – вскрикнула я.

Ребенок круто повернулся во мне, и его движения вызвали во мне не приятные ощущения, к которым я уже привыкла, – напротив, резкая боль заставила меня согнуться.

– О Господи! – проговорила я, переводя дыхание.

Боль исчезла так же внезапно, как и появилась, но потом стала возникать периодически. Чем больше и быстрее я шла, тем чаще повторялись приступы боли, тем дольше и пронзительнее они становились.

– Ах, черт возьми! – воскликнула я, цепляясь за стволы деревьев, чтобы не упасть.

На лбу у меня выступил пот, я тяжело дышала, едва успевая переводить дыхание, которое сковывалось болями, мучившими меня теперь почти каждую минуту.

– К-кажется… у… у меня, – прошептала я, с трудом выговаривая слова, – это уже начинается.

Меня обуял страх. То, что вот-вот должно было произойти, представлялось мне совсем не таким, каким сейчас было. Родить ребенка здесь, в этом диком лесу, где, чего доброго, бродят ягуары? Нет, это было бы слишком ужасно!

Забывшись, я слабым голосом звала Маргариту, Нунчу и даже так мало известную мне мать, потом мои губы назвали и имя мадемуазель Фурси, но – увы! – никто из этих людей не мог оказаться поблизости.

Тело с трудом повиновалось мне, я хотела кричать, кричать громко, но боялась собственного крика – мало ли каких зверей он мог призвать сюда, в чащу?

– Боже, ну когда же этому будет конец? – простонала я, сгибаясь едва ли не вдвое.

От боли я искусала себе губы, но самые страшные страдания доставляла не боль, а те короткие промежутки затишья, когда я с ужасом прислушивалась к происходящему во мне и ожидала новых мучений.

Я медленно выпрямилась, чувствуя, как струйка крови из прокушенной губы стекает у меня по подбородку, и с изумлением заметила, что лес находится уже за моей спиной, а я сама стою на посевах чьей-то кофейной плантации.

Боль на некоторое время, кажется, оставила меня, и я могла передохнуть. Схватившись руками за ствол ближайшей пальмы, я ощущала, как мои ноги подкашиваются и я оседаю на землю. Идти до домика, видневшегося на горизонте, у меня уже не было сил.

Я взглянула на небо и, решив, что сейчас уже не меньше десяти часов вечера, замерла в неподвижности, обхватив руками дерево.

Я просидела так не меньше получаса, не в силах пошевелиться и с безумной радостью осознавая, что боль больше не терзает меня. У меня появилась надежда, что мне удастся дойти до какого-нибудь жилища.

И тут я вздрогнула.

Шаги двух или трех человек раздались слева. Деревья скрывали фигуры незнакомцев, но я ясно слышала разговор, из которого заключила, что они осматривают окрестности.

– Посмотри там, в лощине, – произнес властный мужской голос, – нам не нужны полицейские соглядатаи.

– Хорошо, господин Пьомбино, – отвечала женщина.

– Напрасно ты так беспокоишься, – сказал другой мужчина по-итальянски. – Полиция давно знает, что мы не оставляем без присмотра ни одного куста.

– Я знаю, что говорю! Стоит полицейским хоть одним глазком взглянуть на ферму, как я угожу на виселицу, а уж что будет нашим гостям, так об этом и говорить не стоит.

– Ты преувеличиваешь.

– Заткнись! Я на своей земле. И вы должны помогать мне.

– Смотри, смотри! – закричал мужчина. – Куда это бросился наш Браунт?

Я едва успела уяснить, что оказалась на ферме Пьомбино, и еще не успела удивиться тем путям, что привели меня сюда, как огромный клыкастый бульдог, глухо рыча, очутился в двух шагах от меня и вцепился зубами в мое платье. Я закричала от страха.

– Эй, Луиджи! Там кто-то есть!

Они оба устремились ко мне и оттащили бульдога. Теперь я видела перед собой только две пары ног, обутых в высокие кожаные сапоги с ножами за голенищами.

– Эй, кто вы такая? – спросил один из них, направляя свет фонаря мне в лицо. – Что ты здесь делаешь?

– Она, кажется, вот-вот должна родить, – сказал другой.

– Я это вижу, черт возьми! Но какая разница? Она не негритянка, не мулатка, даже не креолка; она обыкновенная «гран-блан», которых я терпеть не могу…

– Кто вы такая, мадам, и что вы здесь делаете?

Я упрямо молчала. Мне было стыдно признаваться этим двум незнакомцам в том, что произошло со мной.

– Ты знаешь, кто это, Изидора? – спросил Пьомбино у девушки.

Я подняла голову. Да, это была та самая рабыня, из-за которой произошел такой переполох. Она явно знала, где спрятаться.

– Пречистая дева! – сказала Изидора. – Это моя хозяйка, господин Пьомбино, это мадам де Бер!

Пьомбино снова посветил фонарем мне прямо в лицо.

Я взглянула на него и его младшего спутника. Пьомбино был очень высок – около шести футов и четырех дюймов роста, худощав и ладно сложен. Лица его я не видела, зато разглядела волосы – длинные, взлохмаченные, связанные кожаным ремешком. Его спутника, стоявшего в тени, я совсем не различала.

– Убирайтесь отсюда, – довольно грубо сказал Пьомбино, – и забудьте все, что здесь видели, в том числе и Изидору.

– Что вы говорите! – воскликнула девушка. – Вы же видите, в каком она состоянии. Разве можно прогонять ее?

– Так и быть, я дам ей повозку, – сказал Пьомбино, – если она даст честное слово не приводить сюда полицию.

Я медленно поднялась.

– Вы не можете так поступить! – горячо сказала Изидора. – Вы же добрый человек, господин Пьомбино.

– А была ли она добра к тебе?

– Да! И вы же видите, у нее вот-вот начнутся роды!

– Невелика беда! Разве у меня здесь родильный дом? Она не может здесь оставаться. Ей нужно либо уехать, либо остаться здесь навсегда.

Он поднял фонарь, и тусклый свет выхватил из тьмы его собственное лицо, лицо его спутника и Изидоры. Этого было достаточно, чтобы заставить меня пережить самое сильное в жизни потрясение.

Я почувствовала, как у меня перехватило дыхание – теперь уже не от боли, а от невероятного изумления. Возможно ли это?

– Риджи, – прошептала я. – Антонио, Луиджи!

Они переглянулись и смотрели на меня как на помешанную. Но ведь я-то видела, собственными глазами видела, кто стоит передо мной. Я узнала… Меня бы сейчас никто не переубедил.

– Луиджи, – сказала я, вспоминая полузабытую тосканскую речь. – Это что-то невероятное. Я и подозревать не могла… Ну, неужели вы не понимаете? Я же Ритта. Самая настоящая Ритта, ваша сестра!