В моих комнатах Маргарита взбивала подушки. Я распахнула окно, взглянула на Версаль, окутанный золотисто-гиацинтовой дымкой заката. Под окном цвели игольчатые кусты вереска. Сиренево-розовые цветы испускали острый, пьянящий аромат. Когда я подставила лицо вечернему ветру, мне показалось, что в воздухе чувствуются легкие свежие брызги фонтанов, шумевших неподалеку. Все было так чисто и невинно, так несовместимо с моими мыслями и намерениями.

– Маргарита, плащ и перчатки!

Горничная, вне себя от удивления, взглянула на меня из-за горы подушек.

– Вы собираетесь уезжать, мадам? Да ведь вы только приехали!

– Не желаю об этом разговаривать. Мне нужны плащ и перчатки!

Я бежала по галерее к выходу из дворца. Мне не хотелось эту ночь проводить в Версале, не хотелось встречаться с Лозеном. Я намеревалась разыскать какую-нибудь извозчичью карету и уехать в Париж. Это было нелепое желание, но я не хотела с ним бороться.

Из-за колонны прямо мне навстречу вышел герцог де Лозен…

– Куда это вы направляетесь? Или вы забыли о своем обещании?

В отчаянии я высвободила свою руку.

– О, умоляю вас!.. Оставьте меня в покое!

В карете я дала волю своим чувствам. Кусая губы, я поклялась самой себе, что уже никогда в жизни не попаду в такое нелепое положение. Не допущу подобной ситуации, не создам неловкости, из которой пришлось бы выпутываться… Я буду держаться холодно и неприступно. Так, что ни один мужчина не посмеет набиваться ко мне с предложениями. Я буду статс-дамой. Только статс-дамой…

Летели дни. Я старалась не покидать королевы ни на минуту, прочитывала за нее всю корреспонденцию, направляла по адресу ее приказы с неизменным «Заплатите. Мария Антуанетта». Компанию мне составляли только фрейлины и камер-юнгфера ее величества мадам де Мизери. Я подолгу беседовала с аббатом Вермоном, духовником королевы. Дела целиком поглощали меня. В Париж я выезжала редко.

Впрочем, и дома были заботы. Авроре уже исполнилось шесть лет, пора было подумать об ее обучении, и я решила отдать девочку в женский пансион. Это заведение показалось мне более подходящим, чем монастыри. Вспоминая свои монастырские годы, я ни в коем случае не хотела, чтобы Аврора пережила то же самое. В пансионе куда более мягкие правила, к тому же воспитание там давали более светское.

Словом, моя теперешняя жизнь не содержала ничего легкомысленного или безумного. И все же, просыпаясь ночью и глядя вверх на белый балдахин кровати, я чувствовала какое-то щемящее желание в груди. Что-то неосознанное, непонятное, смутно-желаемое… Хоть бы кто-то пришел… Хоть бы что-то произошло в моей жизни. Чего именно мне хочется – в этом я не решалась признаться даже самой себе.

4

Конец августа 1788 года выдался невыносимо жарким, и окна в апартаментах Марии Антуанетты, были распахнуты настежь. Нынче здесь никого не было. Служанки ушли по своим делам, фрейлины уехали на охоту, даже камер-юнгфера мадам де Мизери ушла на чашку чая к своей престарелой подруге. Этаж тоже был пуст: швейцарцы прятались от жары в тени деревьев и играли в карты. Что ж, раз нет королевы, кого же охранять!

Сегодня был день большой охоты. Весь двор отправился вслед за Людовиком XVI в Жиф травить оленей и косуль. Мария Антуанетта со своими дамами тоже была там. У меня не было желания сопровождать ее, и я сослалась на большое количество дел. Теперь же, в четыре часа дня, я видела, что поступила правильно. Каково им в такую жару гоняться по лесу за оленями!

Я вышла в прихожую, где стоял столик для дежурной фрейлины, взяла из вазочки прохладный персик… Мякоть была сладкая-сладкая, как патока. Я вздохнула. До чего же скучно! Может быть, мне уехать в Париж?

Приоткрыв дверь, я выскользнула в галерею. Здесь было прохладнее, и сквозняк трепал легкие занавески из венецианских кружев. Вдалеке, у самой лестницы, мелькнул силуэт швейцарца. Я пошла туда, уже не удивляясь пустынности роскошных апартаментов, остановилась у открытого окна… И тут же услышала обрывок какого-то спора.

– Ты мне надоела. Я не хочу тебя видеть, не желаю с тобой встречаться… Можешь ты это понять? Ты же полная дура. Не хватало мне связываться с дурами надолго…

– О, месяц назад ты так не говорил! – простонал женский голос, в котором звучало сдавленное рыдание. Мне показалось, что я узнала по голосу Адель де Бельгард.

Так… Обычное выяснение отношений между любовниками, один из которых желает разрыва. Правда, не совсем обычное, мужчина вел себя чудовищно грубо. Я повернулась, чтобы уйти, но мои туфли застучали о паркет так громко, что я обнаружила свое присутствие. Женщина вскрикнула и убежала. Она была изящна, стройна… Конечно, Адель де Бельгард.

Из-за лестницы, облегченно вздыхая, вышел мужчина. Убегать мне было бы стыдно, и я осталась. Украдкой мне удалось рассмотреть грубияна повнимательнее. Как ни странно, мы раньше никогда не встречались. А ведь мне известны все постоянные посетители Версаля.

Он был уже не юноша. Возраст – чуть больше тридцати. По крайней мере, на вид. Я с удивлением отметила, что он не носит парика. Волосы… Да нет, настоящая грива волос – жестких, иссиня-черных, с несколькими серебристыми прядями, что в его годы выглядит странным. А какое не по возрасту жесткое лицо… Его угловатость словно создана для резца скульптора. Губы сжаты в одну суровую горько-насмешливую складку. И – параллельно им – так же сурово сведенные в одну линию брови. Лоб высокий. Выражение глаз скучающее, насмешливое и угрюмое. Он высок, узок в бедрах и широк в плечах, но никак нельзя сказать, что он красив…

И все же было в этом человеке что-то такое, что сразу притягивало взгляд, завладевало вниманием. Необычная внешность? Да, необычная для версальского щеголя – обветренная кожа, загар, жесткие мускулы, угадывающиеся под одеждой. И голос у него был громкий, без мягкости, без любезности, а уж о смысле того, что я слышала, и говорить не приходится – это уже грубость… Так откуда же он взялся здесь, в этом царстве рококо и океане галантности?

– Простите меня, ради Бога, – пробормотала я. – Я вовсе не нарочно. Я не хотела вам мешать.

Он прошел мимо меня не говоря ни слова и с таким надменным видом, что я была задета. В конце концов, я же не служанка. И когда я говорю, я желаю услышать ответ.

– Послушайте, сударь! – окликнула я его. – Вы, кажется, не пожелали услышать моих слов?

Он обернулся так стремительно, что я невольно попятилась.

– Кто вы такая, черт возьми?

Я широко открыла глаза от гневного изумления.

– Черт возьми вас! И я бы советовала вам повежливее разговаривать со статс-дамой ее величества королевы!

– Ах да! – проговорил он, и на его губах появилась усмешка. – Любовница графа д'Артуа! Как же, я слышал и о вас, и о ваших успехах на ложе адюльтера.

У меня перехватило дыхание. Он говорит мне такое? Да как он может, наглец… Он, который совсем не знает меня…

– Вы… вы просто мерзавец!

Он нахмурился, быстро подошел ко мне.

– Что вы сказали?

– Вы прекрасно слышали что! И не думайте, что ваше угрюмое лицо меня испугает, – заявила я, подавляя обиду. – Убирайтесь с дороги, я хочу пройти!

– Как драматично, – с издевкой проговорил он. – Прямо сцена из Корнеля. И мадам держится так великолепно. Вы даже сами довольны собой, не правда ли? Впрочем, с чувством собственного достоинства у вас получился явный перебор…

Он подошел так близко, что я прижалась к стене.

– Что вы хотите? Негодяй!

Он взял меня пальцами за подбородок, запрокинул мне голову и поцеловал в губы.

– Да как вы смеете! Я позову на помощь!

Звонкий звук пощечины нарушил тишину галереи – у меня даже ладонь заныла от удара.

– Убирайтесь немедленно!

– Да, мне уже пора, признаться. Кстати, сколько вам лет, госпожа статс-дама?

– Вам нет до этого никакого дела, грубиян!

– Верно, никак не больше девятнадцати. И вы, вероятно, даже не подозреваете, до чего великолепны у вас волосы, моя свирепая золотоволоска.

Его взгляд снова стал ледяным, выражение лица изменилось.

– Не воображайте только, что понравились мне. Таких пустышек, как вы, я куплю на улице по дюжине за десять ливров. От уличных девок вы только тем и отличаетесь, что ложитесь под принца крови, а не под солдатню… невелика разница.

Я стояла, онемев от ужаса и гнева, не в силах возразить. Он еще раз усмехнулся и, повернувшись на каблуках, скрылся за лестницей.

Почему я не ответила ему?

Мне показалось, что я сошла с ума. Я стояла и молчала, опустив глаза, точно статуя целомудрия. Это совсем не похоже на меня! И как, как он посмел…

Я задыхалась от гнева. Невежа, грубиян, он осмелился поцеловать меня! И я даже не сразу дала ему пощечину… О Боже! Я закрыла лицо руками, готовая заплакать от стыда. Это просто кошмар какой-то. И почему Версаль терпит это?

Я побежала вдоль галереи, услышала за одной из дверей женские сдерживаемые рыдания и бесцеремонно вошла в комнату. Упав ничком на кровать, спрятав лицо в подушках, отчаянно плакала прелестная Адель де Бельгард.

– Послушайте! – сказала я, гладя ее по плечу. – Кто он? Она подняла ко мне залитое слезами лицо.

– Вам что, тоже досталось?

– Пожалуй, да.

– О, это низкий человек! Неужели вы не знаете его?

– Впервые увидела.

– Это герцог д'Амбуаз, знаменитый адмирал де Колонн. Испанец по происхождению… Он уже несколько месяцев в Париже. И столько сделал всем зла.

– Всем?

– Я имею в виду женщин. Он шокирует их и этим привлекает к себе. Я оказалась самой настоящей дурой, это он правильно сказал… Поэтому-то и решил порвать со мной.

– Адель, но что же вы так плачете? – попыталась я ее успокоить. – Он не стоит вас. Забудьте о нем, у вас так много поклонников…

– Они все похожи друг на друга. А его нельзя забыть в одну минуту. Разве вы не слышали? Его называют мечтой всех женщин Парижа…