Конечно, это безумие — разгуливать одной по лесу, тем более в столь поздний час. Но вечер был так прекрасен…

Голоса звучали уже совсем рядом, и Гизела, хотя и не могла видеть студентов, понимала, что в этот момент они поравнялись с ее укрытием. Если кто-нибудь из них заглянет внутрь, светлая шаль выдаст ее! Внезапно в проеме появился мужской силуэт.

Сердце у Гизелы в груди замерло от страха. Она не сразу сообразила, что мужчина стоит к ней спиной и пока не заметил ее присутствия.

Высокий и широкий в плечах, он закрывал собой весь вход в беседку, и Гизела подумала, что, если он простоит так хотя бы несколько минут, те, кто идет по тропинке, не увидят, что делается внутри.

Страх, охвативший ее при появлении незнакомца, постепенно стал проходить. Его сменило чувство благодарности. Студенты оглушительно орали слова песни, сопровождая их диким хохотом, восклицаниями и тостами. «Ей не позволят скрыться от меня!» — повторяли они снова и снова.

Вдруг кто-то из них крикнул мужчине, стоящему у входа в беседку:

— Пошли с нами! Отличный вечерок, а вино у старухи Бубин просто великолепное.

— Я приду позже, — ответил мужчина. Постепенно голоса певцов начали удаляться и скоро затихли.

Гизела внезапно осознала, что все это время просидела, боясь вздохнуть, и осторожно перевела дыхание. Пошевелиться она по-прежнему не осмеливалась.

Мужчина не уходил. Гизела удивилась, почему он не спешит их догнать, ведь они же звали его с собой.

Она чувствовала, что еще дрожит, хотя ей уже не было так страшно, как вначале. Внезапно мужчина спросил:

— Вы уже не боитесь?

Гизела никак не ожидала, что он знает о ее присутствии. Едва слышно она ответила:

— Спасибо вам… что вы… были здесь. Я… боялась… что они… заметят меня.

— Я так и подумал, что вы прячетесь от них. Это было очень разумно. Но вот то, что вы отправились сюда одна, да еще ночью, разумным не назовешь.

— Я знаю… но лес так красив… я думала, что глупо… спать, — отвечала Гизела.

Ей показалось, что он улыбнулся, хотя в темноте она не могла этого видеть. Уже совсем стемнело, и его силуэт едва выделялся на фоне листвы.

— Кто вы? — спросил мужчина. — И что привело вас сюда?

— Я живу вместе с отцом в гостинице. Мы приехали только сегодня.

— И наверное, в Вене впервые.

— Почему вы так думаете?

— Потому что никому, кто знаком с этим городом и характером его жителей, не пришло бы в голову разгуливать здесь одному, тем более ночью.

Гизела вздохнула:

— Это было… очень глупо с моей стороны.

— Очень! И больше вам не следует этого делать!

В его голосе чувствовалось участие, и это заставило Гизелу с изумлением посмотреть на незнакомца.

Догадавшись, что она удивлена, незнакомец сказал:

— Устраивайтесь поудобнее. Подождем, пока эти ретивые молодые люди не уберутся подальше, а потом я отведу вас назад.

Гизела долго молчала, прежде чем ответить:

— Вы очень… добры.

Она не знала, как ей быть. Конечно, не следует разговаривать с незнакомыми мужчинами, но что ей еще остается? Разве что отправиться в гостиницу одной. Но об этом не может быть и речи, она и так уж слишком напугана.

Поколебавшись, Гизела выбралась из своего угла и присела на скамью. Незнакомец опустился рядом.

По его глубокому голосу Гизела решила, что он уже не юнец. В его движениях угадывалась гибкость и сила. Больше о нем ничего нельзя было сказать, было слишком темно.

Молчание затянулось, и Гизела начала волноваться:

— Мне надо вернуться… скорее… как только вы… решите, что это вполне безопасно.

— Со мной вам ничто не грозит.

Гизела бросила на него быстрый взгляд. Но тут же отвернулась и стала смотреть на огни города, мерцающие далеко внизу. В темноте беседки все равно невозможно было ничего разглядеть. Помолчав еще немного, мужчина сказал:

— Быть может, мы представимся друг другу? Как вас зовут?

— Гизела.

— Очень красивое имя, и я думаю, что его обладательница красива не меньше.

Гизела не удержалась от улыбки:

— Даже будь я ужасно уродливой, я бы не призналась вам в этом.

— Я абсолютно уверен, что вы красавица.

Гизела засмеялась:

— На чем же основана ваша уверенность?

— У вас мелодичный голос и безупречная фигура.

Гизела вспыхнула и была рада, что в темноте этого не заметно.

— Это просто… предположение… вы не можете знать… наверняка.

— Наоборот. Я увидел вас на фоне неба, когда проходил по лесу, и мне показалось, что я вижу нимфу, одну из тех, что, по легендам, живут здесь с незапамятных времен.

— О, как бы я хотела их увидеть! — невольно воскликнула Гизела.

Незнакомец засмеялся:

— А мне уже посчастливилось. Помолчав, Гизела сказала:

— Я назвала вам свое имя. А как зовут вас?

— Вы назвали мне лишь половину своего имени.

— Гизела Феррарис. Мужчина резко повернулся к ней:

— Вы приходитесь родственницей известному скрипачу?

— Вы знаете папу?

— Вы хотите сказать, что Пол Феррарис — ваш отец?

— Да.

— Последний раз я был на его концерте в Париже лет пять назад, но мне никогда не забыть волшебные звуки его скрипки.

Гизела хлопнула в ладоши и воскликнула:

— О, как я рада! Но вы должны обязательно повторить это папе, он будет счастлив!

— Я всегда мечтал снова услышать его игру.

— А теперь вы скажете мне, как вас зовут? — немного застенчиво спросила Гизела.

— Миклош Толди.

— Это не австрийское имя, — сказала Гизела, немного подумав.

— Нет. Я венгр.

— Как это замечательно!

— Почему?

— Потому что мне всегда хотелось встретить настоящего венгра. Моя прабабушка была родом из Венгрии, и во мне тоже есть частичка венгерской крови. Венгрия всегда казалась мне такой романтичной, даже больше, чем Австрия, хотя папа считает австрийцев самыми большими романтиками на свете.

— Может быть, он и прав. Ведь все приезжают в Вену, чтобы мечтать, говорить и петь о любви.

— Как студенты, — с улыбкой произнесла Гизела.

— Студенты — шумные и весьма утомительные молодые люди. Их поведение порой бывает непредсказуемым. Вы поступили весьма благоразумно, спрятавшись от них.

При мысли о том, что студенты могли увидеть ее в беседке, Гизела вздрогнула.

— Благодарю вас… Вы меня спасли.

— Постарайтесь в будущем быть осмотрительнее. Когда я увижу вашего отца, я непременно скажу ему, чтобы он построже смотрел за вами.

— Даже не думайте этого делать! — протестующе воскликнула Гизела. — Он очень расстроится и будет долго переживать. Он велел мне ложиться спать, а я не послушалась и… оказалась здесь.

— Могу ли я сказать вам, что я счастлив, оттого что так получилось? Ведь мы с вами встретились. Я не проговорюсь вашему отцу, не беспокойтесь. Напротив, я скажу ему, что у его дочери самый мелодичный в мире голос. Даже ему не удастся извлечь из скрипки более чарующих звуков.

Гизела засмеялась:

— Он вряд ли решит, что это комплимент. Для него, как и для всех музыкантов, музыка — нечто святое.

— Ваш отец — гениальный скрипач. Пока я в Вене, я обязательно воспользуюсь возможностью снова услышать его. Где он выступает?

Гизела сделала рукой неопределенный жест и, немного замявшись, ответила:

— Мы только что приехали… Вероятно, папа будет давать концерты в театре… или где-то еще… только… я пока не знаю… как мне это устроить.

— Вы хотите сказать, что занимаетесь организацией концертов своего отца? — недоверчиво воскликнул Миклош Толди.

— С тех пор как умерла мама. В делах такого рода он абсолютно беспомощен, а мы так часто переезжали, что невозможно было нанять агента или еще кого-то, кто занимался бы этим, как было в те времена, когда мы жили в Париже.

— Понимаю, — задумчиво сказал Миклош. — Лучше всего вам обратиться к управляющему Придворного театра, и он с удовольствием вам поможет.

— Спасибо, это именно то, что я хотела узнать, — поблагодарила его Гизела. — Папа не разбирается в таких вещах. Для него счастье — просто играть на скрипке, и ему все равно, играет ли он в саду фрау Бубин или на сцене театра перед залом, полным нарядной публики.

Немного помолчав, она с улыбкой добавила:

— К сожалению, за это ему не слишком много платят.

— Вы нуждаетесь в деньгах?

— После того как немцы победили в битве при Седане, мы вынуждены были бежать из Франции. С тех пор мы колесили по всей Европе, а путешествия всегда требуют денег.

— Вы очень практичны, фрейлейн, и отец может на вас положиться.

— Я стараюсь, — ответила Гизела. — Хотя он не всегда слушает меня так, как слушал бы маму.

— Это неудивительно. Людям, особенно мужчинам, свойственно требовать от детей повиновения, а не позволять давать указания.

— Да, это правда, — согласилась Гизела. — Но обычно мне удается уговорить папу сделать так, как я хочу.

— У какой женщины нет своего набора дьявольских уловок, чтобы заставить мужчин исполнять их желания! — с легкой насмешкой произнес Миклош.

Гизела покраснела до корней волос, подумав, что он имеет в виду ее.

— Я больше не слышу никакого шума и голосов, — сказала она, — и думаю, что возвращаться уже не опасно.

— Я провожу вас.

— В этом нет необходимости.

— Откуда у вас уверенность, что студенты вдруг не пойдут обратно?

Гизела бросила в сторону гостиницы тревожный взгляд, а Миклош спокойно добавил:

— К тому же вы совсем не знаете дороги. Здесь даже днем легко заблудиться, а сейчас совсем темно. Дайте мне вашу руку, и я провожу вас.

Гизела колебалась не больше секунды. Отказываться от такого в высшей степени разумного предложения было бы просто глупо.

Она вложила свою ладонь в его и почувствовала успокаивающую силу и тепло его руки.

Они пошли по той самой тропинке, по которой Гизела бежала в беседку, и вскоре она вынуждена была признать, что без Миклоша найти дорогу ей было бы нелегко.