Он с такой гордостью произнес название своих владений, что Гизела обняла отца и пообещала:

— Мы приедем сразу после медового месяца.

— У нас с Алисой тоже медовый месяц. Мы собираемся провести его в Англии. Я не сомневаюсь, что мы будем счастливы, несмотря на то что нас ждет немало дел.

— Каждая минута, проведенная вместе, будет для вас счастливой, — сказала Гизела и нежно поцеловала отца.

Подошла Алиса, чтобы попрощаться с Гизелой.

— Заботьтесь о папе, — сказала ей девушка.

— Не сомневайтесь, — ответила Алиса. — Я обещаю, что он будет счастлив.

Они простились, и Гизела с Миклошем вышли к воротам, где их ждала карета, запряженная четверкой великолепных лошадей. Гизела восторженно вскрикнула, увидев, как они нетерпеливо бьют землю копытами, поднимая клубы нагретой солнцем пыли.

Сама карета была украшена гирляндами цветов, и даже упряжь была увита разноцветными шелковыми лентами, струящимися в воздухе под легким дуновением теплого ветерка.

Гизела сияющими глазами посмотрела на Миклоша и воскликнула:

— Как ты мог придумать такое волшебство!

— Я старался создать подходящую оправу для такого бриллианта, как ты, моя любимая, — с улыбкой ответил Миклош.

Они уже сели в карету, как вдруг словно из-под земли появились гости и начали поздравлять молодых.

Скрипки цыган запели крещендо, и музыка их была гимном любви и счастья. Согласно обычаю они посыпали карету молодоженов лепестками роз и зернами риса. Лошади тронулись, и под радостные крики карета выехала из ворот. За ней бежали веселые ребятишки.

— Нам не удалось ускользнуть незаметно, — смеялась Гизела. — Но мне это нравится!

— Мы не разочаровали гостей, зато избавились от необходимости долго и утомительно целоваться со всеми моими родственниками.

Гизела вновь рассмеялась, а Миклош добавил:

— Я хочу целовать только одного человека, и нетрудно догадаться, кто это.

— О, Миклош, неужели мы муж и жена?!

— Ты убедишься в этом, моя милая, когда мы приедем.

Он снял с ее рук длинные белые перчатки и принялся один за другим целовать ее пальчики.

Гизела затрепетала, и этот трепет не укрылся от Миклоша. Он тихо сказал:

— Моя дорогая женушка, когда мы останемся одни, я заставлю тебя трепетать гораздо сильнее.

Они остались одни только тогда, когда наконец-то приехали в домик, где им предстояло провести первые дни медового месяца.

По пути через владения Эстергази их карету то и дело останавливали толпы ликующих людей, которые наперебой поздравляли молодых, устилая перед ними дорогу цветами.

Несколько раз они останавливались в небольших деревушках, где их угощали молодым вином и исполняли куплеты в их честь.

Когда Гизела увидела домик, о котором Миклош столько раз ей рассказывал, она подумала, что именно в таком месте хотела бы провести свою жизнь с Миклошем.

Построенный в античном стиле из белого камня, он стоял на берегу круглого озера. К воде вели мраморные ступени, заросшие азалией.

Гизела зачарованно смотрела на этот райский уголок, и только голос Миклоша, предложившего ей снять диадему и фату, вернул ее к действительности.

Стоя в спальне у окна, выходящего в сад, Гизела подумала, что хорошо бы было искупаться в озере, но, поразмыслив, решила, что княгине Эстергази это вряд ли дозволяется этикетом.

Служанки помогли ей снять свадебное платье и расчесали волосы.

Спальня была просторной, а стены ее были обиты голубым шелком, напомнившим Гизеле ясное небо. Кругом висели картины, а с барельефа под потолком лукаво улыбались два мраморных купидончика. Ноги утопали в мягком ворсе светлого персидского ковра.

Это была комната, созданная для любви.

«Здесь мы останемся вдвоем», — подумала Гизела и покраснела.

Из спальни Гизела вышла в гостиную, убранную столь великолепно, что про себя она называла ее салоном. Там ждал ее Миклош.

Гизела подбежала к нему и обвила его шею, но Миклош не поцеловал ее сразу, а с восхищением произнес:

— Сегодня у меня еще не было времени сказать тебе, как ты прекрасна!

— Я… немножко… боюсь, — прошептала Гизела.

— Боишься? — переспросил он.

— Потому что я счастлива… потому что мы здесь вдвоем… и мы поженились… О, Миклош, я боюсь, что вдруг проснусь, а ты исчез… и я снова одна…

— Ты не спишь, милая, мы действительно вместе — но даже если это и сон, то какая разница!

— Это Дворец Грез, — сказала Гизела. — Нельзя ли мне полюбоваться на озеро и искупаться в его хрустальных водах?

— Ты вольна делать все, что пожелаешь, пока любишь меня и мы вместе.

— Моя любовь подобна музыке, которая пронизывает всю Вселенную, — ответила Гизела.

Она произнесла это так страстно, что Миклош не выдержал и, обняв ее, приник губами к ее губам. Стены поплыли у нее перед глазами, пол начал уходить из-под ног, и во всем мире для Гизелы остались лишь его сильные руки и нежные горячие губы.


Она не знала, сколько прошло времени: минуты, а может быть, часы. Потом пришел слуга и сказал, что ужин готов. Они прошли в обеденный зал, который находился в другом крыле здания.

Эта комната была выдержана в белых тонах. В маленьких нишах стояли прекрасные скульптуры. И повсюду: на столе, в вазах вдоль стен, возле дверей и на подоконниках — были белые цветы.

Гизела не находила слов, чтобы выразить свое восхищение, и только восторженно ахнула.

Они сели за стол. Слуга удалился. Гизеле прислуживал сам Миклош, сопровождая каждую перемену блюд нежными поцелуями.

Ни она, ни он не были голодны и почти не притронулись к изысканным кушаньям. С бокалами знаменитого токайского в руках они сидели рядом, произносили тосты и разговаривали.

Им так много надо было сказать, столько всего обсудить. Но временами они замолкали и, глядя друг другу в глаза, забывали обо всем на свете.

Гизела знала, что Миклош думает то же, что и она, и была счастлива, что он так сильно ее любит.

Но один вопрос по-прежнему не давал ей покоя, и наконец Гизела решилась его задать:

— Ты уверен, что… твои родные… приняли… меня и… отца?

— Я знал, что ты спросишь меня об этом, и я отвечу тебе, — сказал Миклош. — Свет моих очей, тебе не нужно больше об этом беспокоиться, никто не позволит себе ни одного нелестного замечания в твой адрес.

Он улыбнулся и продолжал:

— Эстергази — большие любители путешествовать, и, как правило, предпочитают Англию.

Увидев в глазах Гизелы непонимание, он пояснил:

— В Англии — самая лучшая охота, а мои кузены, например, весьма этим увлекаются.

Гизела засмеялась и спросила:

— Скажи мне лучше, что они думают о папе?

— Не волнуйся, — ответил Миклош. — Поскольку они часто бывают в Англии, то прекрасно знают английскую аристократию. Они наверняка встречали твоего деда в Букингемском дворце или на приемах в Виндзоре.

Гизела с облегчением вздохнула, чувствуя, что с ее плеч свалилась последняя тяжесть.

— Пол Феррарис сегодня прекрасно выглядел, — сказал Миклош.

Гизела вновь засмеялась.

— Я тоже заметила. Папе нравится, что его называют милордом, и, хотя он нисколько этим не кичится, ему приятны почести, которые полагается оказывать маркизу Чарльтону.

— Мир — странное место, — заметил Миклош. — Но пока мы в состоянии с юмором к нему относиться, мы плывем по реке, а не боремся с встречным течением.

— Но ведь ты был готов за меня бороться, — лукаво сказала Гизела.

— Чтобы не разлучаться с тобой, я готов взобраться на высочайшую вершину и переплыть океан, — ответил Миклош. — Но сегодня в церкви я благодарил Бога за то, что он избавил меня от необходимости сражаться с обстоятельствами за право получить такую жену, как ты.

— Милый, дорогой Миклош, какой же ты замечательный! — воскликнула Гизела. — Я твердила себе, что люблю тебя слишком сильно, чтобы позволить тебе пойти на жертвы ради меня, но в то же время чувствовала, что сама я слишком слаба и не вынесу ни жизни в аду, ни отчаяния в разлуке с тобой.

— Когда тебя пытался оскорбить тот негодяй, я понял, что ты моя и я обязан тебя защищать. — Помолчав, он добавил: — Я любил тебя и до этого, но только в ту минуту по-настоящему осознал, насколько сильно, и понял, что любовь не только радость и страсть, но еще ответственность и обязанности. — Он улыбнулся Гизеле: — Все очень просто, милая: благодаря тебе я стал человеком, который думает не только о себе. И это оказалось настолько естественным, что непонятно, почему я до сих пор об этом не знал.

Гизела молча смотрела на него, ничего не говоря, и он продолжал:

— Жизнь создана любовью, Гизела. Нас соединила судьба, и пусть наши дети, плод нашей любви, продолжат нести по миру это основополагающее чувство, когда нас в нем уже не будет.

Он сказал это с такой серьезностью, что Гизела была тронута до глубины души.

— Я всегда думала, что дети, рожденные без любви, не так красивы, как те, которые появились на свет у любящих родителей, — мягко произнесла она. — Брак, лишенный этого чувства, — кощунство… Он попирает законы жизни.

— Сейчас и я это понимаю. Но это понимание пришло ко мне лишь тогда, когда я едва не потерял тебя навсегда.

Он протянул к ней руку, и Гизела почувствовала, что они близки не только в мыслях, но и по духу.

Они нашли друг друга в безбрежном океане вечности, и дети их тоже станут искать в жизни любви и совершенства.

Миклош прикоснулся губами к ее руке и сказал:

— Идем со мной, радость моя.

Гизела терялась в догадках, куда он ее ведет. Они шли по коридору, и в открытые окна были видны луна и звезды, отраженные в зеркальной глади озера.

Гизела подумала, что, наверное, Миклош хочет выйти в сад, но он привел ее в гостиную. Свечи не были зажжены, и комната, освещенная лишь загадочным лунным светом, казалась наполненной огромными серебристыми орхидеями.

Гизела стояла как зачарованная, и вдруг ее слуха коснулись тихие, но отчетливые звуки скрипки.