– Может, тебе стоит почаще, чем раз в полгода, позволять себе бокал-другой вина, для таких вот страстей в койке? – предложил муж игриво, начиная следующий «заход».

– Лучше почаще со мной танцуй, – отговорилась Марьяна, принимая его ласки.

А в голове проскочила предательская мыслишка: «Интересно, каково было бы танцевать с этим Яном? Вальс или танго. И не только танцевать…»

Они встретились через несколько месяцев, и тоже на приеме, который устраивала все та же компания, с которой сотрудничал ее муж и в которой работал Стаховский. И Марьяна вновь испытала странные чувства, что пережила в прошлую их встречу: непростой интерес и притяжение к этому мужчине и небывалое, поразительно волнующее, искристое возбуждение.

Но пообщаться им удалось совсем коротко, лишь успели перекинуться парой незначительных фраз, как Стаховского вызвали по какому-то делу, и он, чинно раскланявшись, поспешил за своим шефом.

Марьяна частенько вспоминала его и трепетала от этих воспоминаний, представляя перед мысленным взором Яна Стаховского, улыбающегося ей, и сердце билось быстрее от опасных размышлений о том, как могло бы у них получиться… И мнилось что-то, виделось возможное, но лишь на уровне женских горячих фантазий о несбыточном… Так, для тонуса и ощущения себя живой, сексуальной, рискованной, способной на что-то эдакое… ах, ах!

Но. Жизнь. Просто жизнь текла дальше.

Закрутила в своих житейских водоворотах, в ярких событиях, переменах, и вся эта горячая романтичность растаяла в череде обыденности легким дымком от давно уплывшего круизного парохода, на борт которого ты так и не поднялась.

И надо же, встретиться здесь, в этом месте. Да еще вот так.

Что с ним случилось? Какая катастрофа?

Он стал другим, не в том смысле, что потерял ноги до колен, и не в том, что теперь вынужден передвигаться на инвалидной коляске. Хотя, наверное, именно в этом и дело – в нем больше не чувствовалось той мощной искрящейся сексуальности богатого, невероятно удачливого, успешного во всех сферах и делах, необычайно уверенного в себе, дерзкого и решительного мужчины, которую распространял, излучал он в прошлом.

Теперь он совсем другой. Нет, не менее сексуальный, но… эта его природная сексуальность перестала быть столь прямолинейно-шибающей и очень конкретной, став качественно другой – наполненной каким-то иным свойством, более глубокой душевной, мыслящей составляющей, что ли.

Но другой не другой – неважно, его сексуальность все так же пробивает ее желанием. Вот так. И он по-прежнему ее волнует.

Думала, вспоминала Марианна и дивилась своим реакциям и чувствам, невпопад отвечая на бесконечные мамины расспросы о человеке, заполонившем все ее мысли, пока они готовили тот самый ужин, что собирались нести в гости. Волновалась в предвкушении скорой встречи и переживала, как она выстоит этот самый спонтанный прием.

Но на удивление и вопреки волнениям Марьяны, ужин прошел на подъеме в замечательной легкой, веселой и доброжелательной атмосфере. Они много смеялись, шутили, рассказывали забавные истории и анекдоты, допустимые в присутствии ребенка. Стаховский обладал блистательным ироничным складом ума и великолепным чувством юмора, очень близким юмору Марианны, к тому же владел искусством управлять беседой, вовлекая в нее всех присутствующих настолько тонко и виртуозно, что каждому казалось, будто он сегодня блистает эрудицией, красноречием и юмором. Этот его талант Марианна отметила еще в ту их первую далекую встречу, казавшуюся теперь нереальной какой-то, словно из другой жизни совсем про других людей или из позабытого кино, вызывающего немного печальную ностальгию при его просмотре.

Правда, когда они всем семейством зашли в дом к соседу, то в первые минуты чувствовали естественную скованность и неловкость момента, какие испытывает любой человек, волею случая попадая на застолье в гости к чужим людям, но непринужденность и легкость атмосферы помог создать Кирюшка, с детской прямотой нарочито демонстрируя свои эмоции и настроения.

Когда они снимали и вешали верхнюю одежду в высокий встроенный шкаф в просторной прихожей, Кирюха показательно дулся, отмалчивался и сопел, мол, смотрите все, как я на вас обижен.

– Что это с Кириллом? – поинтересовался у Марьяны гостеприимный хозяин, не пропустивший актерства ребенка.

– Прослушал лекцию-наставление по основам безопасности жизнедеятельности, ОБЖ, – старательно сдерживая улыбку, пояснила Марьяна, так, чтобы и сынок слышал краткое повторение урока. – Разъяснили, почему опасно беззаботно убегать одному куда захочется, заходить в чужие дома и общаться с незнакомыми людьми. – И, не сдержавшись, все-таки улыбнулась. – Последний аргумент он яростно отвергает, утверждая, что дядя Ян не какой-то там чужой, а совершенно наш, практически родной. От этого и дуется.

– Мы бы к чужому в гости не пошли! – возмутившись, продолжил, видимо, прерванную перед тем, как зайти в дом, дискуссию Кирилл. – И чужой бы не приманивал Бармалея! И свой пирог бабушка бы для чужого никогда бы печь не стала! – заявил ребенок с полной убежденностью.

Посмеялись, расслабились, и как-то в таком приятном ключе и покатился вечер дальше. В паре моментов, правда, возникали неловко повисающие паузы, неизбежно возникающие, когда за столом на дружеских посиделках собираются совершенно незнакомые люди, но их снова выручал Кирюшка, с детской непосредственностью в любую заминку в беседе взрослых принимавшийся красноречиво-настойчиво напоминать о кем-то там обещанной интересной компьютерной игре.

После третьего такого напоминания Кирюшки, окончательно собравшегося разобидеться на то, что его игнорируют, Ян отозвался на призыв ребенка и предложил сделать паузу в застолье и показать, наконец, мальчику игру.

– Да! – подпрыгнул радостно пацан, не забыв попенять взрослым: – Вы тут заняты разговорами всякими, а я изждался уже весь, а это нечестно.

В кабинет Яна, располагавшийся недалеко от кухни-столовой-гостиной, отправились всей компанией. Ну заинтриговал, что там за игра такая, да и не сидеть же за столом без самого хозяина.

На удивление Марианны, Ян оказался прекрасным, терпеливым учителем, очень доходчиво и просто объяснявшим ребенку правила и условия игры. Он не пытался перехватить ход и управление, когда у малыша не получалось что-то, спокойно разъяснял, как действовать в той или иной ситуации, не пытаясь отобрать клавиатуру и показать самому.

Это было более чем странно и удивительно, поскольку в ком в ком, а уж в Стаховском вряд ли можно было заподозрить человека, умеющего обращаться с детьми настолько грамотно и терпеливо.

Он блистал, получал удовольствие от всех тех преференций, что давала жизнь человека такого уровня бизнеса, на котором находился, в достаточной степени любовался собой, сибаритствовал и был свободен от любых связей и обязательств. И уж совершенно определенно дети в этом прекрасном пространстве его жизни были фигурами абсолютно умозрительными, где-то там, за далеким, неразличимым горизонтом.

Раньше, поправила себя мысленно Марьяна. Раньше.

У Кирюхи что-то не заладилось в игре, не получалось, как надо, он хмурился, сосредоточенно пыхтел и упорно повторял нужные команды, пытаясь сделать правильно.

– Подожди, Кирюш, – сунулся вперед Виктор Игоревич, отстраняя внука от клавиатуры и монитора, – дай дед попробует.

– Я сам хочу разобраться! – запротивился ребенок.

– Да ты разберешься еще, а я хочу попробовать, – настаивал дед, снимая Кирюху с кресла.

– Да? – расстроившись до засверкавших накатившими слезами обиды глазешек, возмущался Кирилл. – А потом вы скажете, что мой вечерний час за компьютером закончен, и все! И я уже не поиграю!

– Думаю, сегодня мы начнем отсчет вечернего часа игры с того момента, когда ты разберешься хоть немного и единолично сможешь играть, – приняла решение Марьяна, успокаивая сына.

– Тогда ведь надо научиться! – не сдавался мальчик.

– Давайте сделаем так… – вмешался в их легкую перепалку Стаховский и уточнил: – У вас есть айпод?

– Есть, у меня и у родителей, – подтвердила Марьяна.

– Отлично. Несите, и я загружу игру на все три гаджета, тогда никто никому не будет мешать играть, – предложил Ян.

Понятное дело, что после такого предложения мирно-тихо вернуться снова за стол не имелось никакой возможности – Кирюшка «бил копытцем», требуя прямо вот сейчас, немедленно бежать домой за айподами, иначе все окончательно пропало, потому что пока-а-а-а они тут закончат есть-пить и беседовать, будет уже совсем поздний вечер, а он так и не разберется, не наловчится в игре, и дед вмешается, и вообще будет пора уже спать.

Пришлось Марьяне, как самой молодой и прыткой после сына, отправляться домой, а остальные, в ожидании ее, вернулись к освоению новой игры.

По той же понятной причине – Кирюха изучал приемы игры, дед азартно подсказывал и лез с дельными советами под руку, а Яну приходилось объяснять принципы игры сразу им двоим – гостям и хозяину так и не удалось закончить ужин чаем с брусничным пирогом, испеченным по фирменному рецепту Елены Александровны, упомянутому Кирюшей.

Какой уж тут чай, когда надо срочно осваивать новую игрушку!

Но Елена Александровна, как каждый трепетный к своему творчеству кулинар, допустить такого скомканного завершения вечера категорически не могла и предложила Марьяне остаться, чтобы угостить Яна пирогом, проследив, чтобы тот непременно попробовал и дал честную оценку ее кондитерскому творчеству. Быстренько увлекла мужа с внуком в прихожую одеваться-собираться и, торопливо попрощавшись с хозяином, поблагодарив за дивный, душевный вечер, поспешила за своими мужчинами, уже нетерпеливо топтавшимися на пороге и все подгонявшими ее – ну что ты там задерживаешься, пошли скорей, надо же тренироваться и играть.

– Кажется, я создал вам проблему, – посмеивался Ян, услышав, как муж с внуком встретили Елену Александровну дружным ворчанием на тему ее задержки на политес. – Подозреваю, что Виктор Игоревич, не обремененный запретом на часы за компьютером, будет азартно осваивать игру, а Кирюха обижаться, и дуться, и требовать, чтобы и ему разрешили играть сколько хочешь.