– Сколько? – резковато спросил Ян.

– Всего двадцать, – изобразила просительно заигрывающую малышку Анжела.

Стаховский достал смартфон из кармана, открыл нужное приложение, молниеносно набрал необходимые команды. Блимкнуло сообщение у него в телефоне и где-то в глубинах сумочки у Анжелики. Девица, торопливо пошарившись в недрах своей сумки, выудила смартфон, удовлетворенно улыбнулась, прочитав о переводе денег, и полезла в который уж раз к Стаховскому за «обнимашками».

– Спасибо тебе, Янчик, ты просто чудо. Ты лучший и самый щедрый мужчина на свете!

– Ладно, все, Анжел, – успел он, в который уж раз, перехватить ее руки и придержать девицу на расстоянии. – И тебе спасибо. Давай, прощай.

– Ну ладно, ребята, я пойду. – Посланная красотка выпрямилась, стрельнув любопытным взглядом на Марьяну, пытаясь отследить реакцию той на свой мини-спектакль.

Марианна Викторовна не удостоила барышню ответом и не порадовала выказыванием каких-либо эмоций, продолжая спокойно рассматривать нейтральным, нечитаемым взглядом разворачивающуюся перед ней сцену прощания дружеских любовников.

Но не «выстрелить» напоследок Анжела не могла. Ну не могла. А как? Просто так шаркнуть ножкой и уйти? Да ну-у-у… А кураж?

– Янчик, если у тебя что не заладится с… – Девушка, окинув откровенно демонстративным изучающим взглядом с ног до головы Марианну и выдержав паузу, продолжила свою мысль: – С женщиной, ты звони, не забывай. Всегда буду рада встретиться, в любой момент. И не только из-за денег, любовник ты офигенный. Мой телефон у тебя есть. Ну, чмоки-чмоки.

И, довольная собой и своей прощальной эскападой, выпорхнула, наконец, на лестничную площадку. Марианна вошла в квартиру, закрыла за собой дверь, так и продолжавшую оставаться открытой во время триумфального, как Анжелике казалось, выступления, и заметила:

– На даму такой ценовой категории девушка явно недотягивает.

– Это был прощальный подарок. Она вообще-то неплохая девочка. Даже не очень инстозависимая и не совсем чтобы дурочка, – пояснил Ян, все посматривая на свою долгожданную гостью напряженным взглядом.

Не ожидая приглашения, Марианна прошла в глубину студии совмещенной прихожей-гостиной-кухни, села на диван, закинула ногу за ногу и посмотрела на Яна все тем же нечитаемым взглядом, поинтересовавшись ровным, не окрашенным эмоциями тоном:

– Надеюсь, мне не предстоят более встречи с другими твоими барышнями? – И уточнила: – Если они есть.

– Есть еще одна. Точнее, была до встречи с тобой, – разъяснил Стаховский диспозицию своей интимной занятости на данный момент. – Но там все проще: у женщины разного рода проблемы с мужем, и иногда ей требуется просто отвлечься психологически и физически, получив нормальный, здоровый секс. Я позвонил после первой нашей с тобой близости, сообщил о том, что мы с ней отношения прекращаем. – И, не выдержав внутреннего напряжения, спросил напрямую: – Тебя очень задело? Прости за сцену. Анжела любит изобразить кого-нибудь и что-нибудь, свято верит в то, что у нее есть актерские способности, в чем ее не смогли разубедить преподаватели всех актерских вузов, в которые она поступает каждый год с завидной регулярностью, с той же регулярностью пролетая на экзаменах.

– Это сцена? – усмехнулась Марианна, сверкнув весело глазами, впервые с момента, как оказалась у распахнутой двери его квартиры, проявив подлинные, живые эмоции. – Всего лишь дурная, дешевенькая самодеятельность. Девочка понятия не имеет, что такое настоящая, продуманная и блестяще разыгранная сцена разоблачения.

– Да? – Яна отпустило звеневшее натянутой струной напряжение, в котором тот, совершенно неосознанно, пребывал все это время.

– Думаю, вряд ли ты понимаешь, что значит быть солисткой одного из ведущих в мире танцевальных коллективов, – улыбаясь прозрачной, наполненной легкой иронией улыбкой, пояснила ему Марианна. – Это когда солисток в коллективе не больше десяти, а за ними стоят десятки артисток первого состава, за теми до сотни девочек второго состава, а уже за теми, в свою очередь, выпускницы хореографических училищ, мечтающие войти в ансамбль такого уровня и, разумеется, непременно тоже стать солистками. И все эти прекрасные девушки, без исключения, имеют характеры, закаленные годами училища и работы на сцене. Многие из них не обременены рамками морали и нравственности и в борьбе за свое блестящее будущее способны прибегать к самым жестким и запрещенным приемам, вплоть до физического увечья маячащих где-то там, на недосягаемой высоте, солисток. Такая вот межвидовая борьба за самое лакомое место под солнцем сцены. И то, что порой устраивают эти девочки и какие спектакли, аферы и целые представления с подставами разного рода жесткости разыгрывают, никаким твоим Анжелам близко не представляется и никогда не осилить, даже придумать что-то подобное без вариантов.

– Что, было настолько тяжело? – впечатлился Стаховский.

– Всякое бывало, – пожала легонько плечами Марианна. – Но без четкого понимания того, какой прессинг тебя ждет, когда ты встаешь на лидирующую позицию, без умения держать удар, предугадывать и избегать всякого рода подстав и ловушек ты не продержишься в солистах и пары-тройки месяцев.

– Ужас какой-то, – представив себе реалии, в которых много лет работала и существовала Марианна, проникся Стаховский.

– Не все настолько страшно, – почувствовала она его настрой, его мысли. – В нашем коллективе такой уж прямо жести беспредельной не происходило. По большому счету мы все были достаточно дружны, в рамках своего творчества. Случались, разумеется, иногда разного рода провокации, но без членовредительства, да и я, и остальные девочки-солистки умудрялись большей части этих интриг избегать, не подставляться.

– Так, все. – Ян, резко крутнув колеса коляски, в одно мгновение оказался рядом с ней, наклонился, взял за руки и посмотрел многообещающим взглядом в глаза: – Я ужасно соскучился и хочу немедленно пожалеть тебя, за все доставшиеся когда-то подставы и урон, нанесенный в межвидовой танцевальной борьбе. За все, за что смогу пожалеть.

– Тогда я расскажу тебе… – Она наклонилась к нему, оказавшись лицом к лицу, близко-близко, глядя своими невозможными темно-синими, бархатными глазами в его ярко-голубые, наполняя каждое последующее слово вторым смыслом и эротичной чувственностью: – О самых непростых и неприятных из них, а ты станешь меня «жалеть» за каждое…

Ох, как же он ее «жалел» и вместе с тем «сочувствовал».

Прямо – ух, как! До потери ориентации, до головокружения и полного совместного улета всем спектром чувств, ощущений и эмоций на вершине и пике этой его «жалости с сочувствием».

Следующие выходные, уже вполне освоив азы партизанской скрытной деятельности и шпионского ночного перемещения, они настолько увлекались потрясающей близостью, нежностью, разговорами, буквально растворяясь и пропадая друг в друге, проводя каждую ночь вместе, что расставались совсем уж не на рассвете, а ближе к моменту пробуждения родных Марианны, буквально за полчаса до которого та пробиралась домой, падала в кровать и мгновенно засыпала. Улыбаясь. Вот так спала и улыбалась, и приходившая тихонечко, на цыпочках, проверить спящую Марианну Елена Александровна с умилением глядела на эту улыбку дочери.

– Марьяша… – Мама, подсев за стол к завтракавшей Марианне, вставшей, как повелось последние две недели, после полудня, поделилась своими размышлениями по поводу дочери: – Ты так великолепно выглядишь, просто сияешь. Помолодела, похорошела необычайно, словно скинула какой-то тяжкий груз с плеч и лет десять вместе с ним. Прямо паришь и летаешь. Может, потому, что стала высыпаться? – выложила одно из своих предположений Елена Александровна. – Или вы с Костей договорились о чем-то, о чем я не знаю? Была бы на твоем месте другая женщина, я бы сказала, что у нее определенно роман с мужчиной!

– Кхе-у-у-у… – чуть не подавилась глотком кофе Марианна, покашляла и уставилась на маму, торопливо соображая, как выпутываться из положения.

Маму свою Марьяна знала более чем хорошо и отчетливо понимала, что от легкого вопроса-намека до утверждения в мысли о загадочном романе дочери у Елены Александровны пройдет минут десять, не более, после чего та начнет развивать эту свою мысль, допытываться, сопоставлять факты, искать доказательства. И если не «подсечь» эту изыскательную деятельность на старте, что называется, в зародыше, потом запаришься что-то объяснять, опровергать и разубеждать.

– О! – осенило внезапно Марианну великолепной, спасительной мыслью, пришедшей настолько вовремя: – Я совсем забыла!

И, подскочив с места, только что не бегом она умотала в свою комнату, впрочем, достаточно быстро вернулась и протянула маме плотный белый бумажный пакет с логотипом какого-то бренда.

– Вот, это тебе. Привезла, а отдать сразу забыла, закрутилась, извини.

Она еще разок мысленно похвалила себя за столь своевременно выскочившее воспоминание о подарке. И протянула пакет, возлагая большие надежды на его содержимое, которое, по расчетам Марианны, должно было надолго и, главное, прочно отвлечь маму от опасного направления ее подозрений-размышлений в адрес дочери. Был у Елены Александровны один пунктик – лет пятнадцать назад она стала активно ухаживать за своей внешностью: регулярно посещать косметолога, пользоваться аппаратной косметологией, делать уколы красоты. Но самое главное: увлеклась разного рода новинками косметической индустрии. И что только на себе не перепробовала, правда, надо отдать должное, не какую-нибудь непонятную шнягу, без серьезных медицинских исследований, а сертифицированные препараты: кремы, маски. Из каждой своей загранпоездки Мариана обязательным образом везла для мамы какую-нибудь новую косметическую разработку. И если был верный способ отвлечь Елену Александровну от ее подозрений и опасно прозорливого направления мысли, то только вот такой – преподнести новинку косметологии. Марьяна привезла эти патчи еще в пятницу, но голова занята другим, вся в чувствах-эмоциях, роман у нее, можно сказать, понятное дело, забыла о подарке. А тут ну как же вовремя она про них вспомнила! Прямо молодец-премолодец!