– Я не страдаю синдромом «сбитого летчика» и не испытываю душевных терзаний и страданий, на которых был бы сосредоточен, – спокойно описывал свое восприятие случившегося с ним несчастья Стаховский. – Понятно, что потеря ног и ограничение в движении было потрясением, но я достаточно быстро справился с ним. Конечно, я мог бы спокойно прожить без такого жизненного опыта и потери конечностей, но что случилось, то случилось. Я не переживал ощущения, что жизнь закончена, что я жертва обстоятельств, не испытывал предсуицидальной безысходности, о которой вы спрашиваете уже не первый раз, и желания самоубиваться о стену или каким-то иным образом кончать свою жизнь не возникало у меня ни разу. Даже намеком.

Вот лучше бы он промолчал. А еще лучше «чистосердечно» признался бы, что да, страдает-таки душевно, а как же, печалится, подтвердил бы про накатывающую временами безысходность, на которой так настаивал психиатр недоделанный, открылся бы, что даже поплакивает иногда в одиночестве. И этот, сука, доктор провел бы с ним положенные пять-десять сеансов психиатрической помощи и отпустил бы с богом и «честно добытой» справкой, зажатой в потном кулачке.

Но этот хренов «специалист» был глубоко убежден в том, что человек, переживший ужас несчастного случая, сделавшего его инвалидом, по определению не может радоваться жизни, излучать оптимизм и спокойно строить планы на будущее. Как говорится: «не в его смену». А посему, раз не может такого быть, то требуется докопаться до истинного состояния психики пациента, которое тот умело скрывает под обманчивым оптимизмом.

Вот он нервы помотал Яну…

Как там у классика? «Иной все сделает для твоего счастья, при условии, что ты останешься несчастным». Вот где-то так.

Мурыжил, мурыжил его тот психиатр, особенно когда откуда-то прознал про невесту, бросившую Яна, что усилило старания мозгоправа в попытках откопать-таки признаки серьезного душевного расстройства у пациента. Не находил и начинал все сначала, пока Стаховский не спросил напрямую, сколько надо «дохтуру» «занести», чтобы получить уже ту гребаную справку и никогда более не видеть этого «специалиста».

Оказалось – много. Заплатил, не жалея и не торгуясь – на хрен, здоровье и состояние родной и пока еще нормальной психики дороже, вот ей-богу, чуть до греха рукоприкладства не довел его тот психиатр.

Да, невеста. К слову сказать, была такая.

Он познакомился с Евгенией за полгода до несчастного случая, на одном из благотворительных мероприятий, в котором принимала непосредственное участие и его компания. Евгения была дитя светской тусовки, дочь обеспеченного и в меру влиятельного папы, как водится, качественно оттюнингованная красавица, умна, ничего не скажешь, образованна, без закидонов и излишних понтов. По ее утверждению, полюбила Яна с первого же взгляда.

Вообще-то, им было хорошо вместе – оба одного социального уровня, достаточно циничные, чтобы строить отношения исключительно на чувствах, достаточно продуманные, чтобы обеспечить свое достойное будущее, и великолепно подходившие друг другу, так сказать, фактурно, экстерьером. Спортивные, подтянутые, привлекательные, здоровые, что еще нужно для устройства семьи? Ему уж тридцать восемь, ей тридцать – нормально. Да и секс у них, надо отдать должное, был хорош.

Они подали заявление в загс и находились в стадии активной подготовки к грандиозной свадьбе, которая должна была состояться через две недели после поездки Яна с мужиками на лыжный курорт.

Евгения прислала в больницу Стаховскому с курьером букет весенних цветов и коротенькое письмецо, распечатанное на принтере, в котором ставила в известность бывшего жениха, что выйти за него замуж не имеет возможности, и уверяла, что не сомневается, Ян ее поймет. Ну, и желала скорейшего выздоровления и дальнейших удач в жизни.

Он понял. Ну а как, понял, конечно. Он, скорее, не понял бы, будь иначе. Тогда бы ему самому пришлось уведомлять Евгению о расторжении их матримониальных договоренностей и о расставании.

Стаховский не просто свыкался с новыми обстоятельствами, а полностью перекраивал свои привычки, навыки, умения, перестраивая мышление на те реалии, которые отныне стали определяющими в его жизни. Как нынче принято говорить: «перепрошивал» самого себя.

И приспосабливал не только свое мышление, но и свое жизненное пространство: обустроил квартиру и загородный дом с участком самым эргономичным, удобным образом под быт и нужды колясочника. Расширенные проемы дверей, устранение всяких порожков и порогов, заниженная кухонная столешница со встроенной бытовой техникой, холодильник с отделениями не одно над другим, а рядом, снабженные гидравлическими поршнями возвратно-выдвижные механизмы для верхних полок кухонных шкафчиков, позволявшие подтянуть их к себе на удобную высоту и вернуть назад.

Здоровому человеку, в том смысле, что с целыми, ходячими ногами, даже близко не представить себе, сколько всяких мелочей и нюансов в привычном нам быту оказываются недоступными или сложно осуществимыми для применения и пользования человеку в инвалидной коляске. Ян «отлавливал» все эти мелочи, продумывая и устраивая свой быт самым удобным, «ухватистым» образом.

Целая серия турников, перекладин и ручек, устроенных по основным маршрутам его движения в квартире и доме, позволяли Яну без коляски быстро и легко передвигаться с места на место. Пришлось менять и физику тела, прокачивая торс и руки, служившие теперь основным опорно-двигательным аппаратом. Ноги тоже качал с помощью специальных упражнений и тренажеров, приспосабливая для помощи в движении.

Что еще?

Работа. Это да, это серьезно. Как ни странно, но разослав свое резюме в те организации и учреждения, где видел для себя интересные возможности реализации, Стаховский практически отовсюду получил положительный ответ и приглашение на собеседование, хоть и не скрывал своей инвалидности.

На все собеседования он добросовестно съездил, провел глубокий анализ каждой такой встречи и переговоров, навел справки, попросив помощи у бывших сослуживцев из отдела безопасности компании, и выбрал для себя одну небольшую фирму, ориентированную на производство программного продукта по госзаказам, в основном социальной и медицинской направленности.

Ничего так компания, интересные попадались проекты, но это так – скажем, для официальной занятости. Основной же заработок и реализация талантов Стаховского лежали в иной области: частные заказы и договорное сотрудничество с некоторыми организациями, наука и кое-что еще.

Первым серьезным достижением и предметом гордости этого самого «кое-чего» стало для Стаховского освобождение из мест заключения и полная реабилитация Михаила Лазарева. Миша Лазарев был племянник Артема Андреевича Круглова, близкого друга отца Яна. Дядь Артем, теть Лена, их дети, Аркаша и Светка, были для семьи Стаховских практически как родственники, поскольку давно и прочно дружили, да так, что жизни двух семейств плотно переплелись. Мишу Ян почти не знал, ну, во-первых, потому что он был старше его на пять лет, а во-вторых, потому что он сын родной сестры Артема Андреевича, с которой у Стаховских не было столь тесного контакта. Виделись-встречались, конечно же, и не раз, на каких-то семейных торжествах Кругловых, но не более.

Впрочем, не суть, хороший знакомый, одним словом.

И вот этот хороший знакомый, почти дальний родственник Миша Лазарев оказался однажды не в том месте и совершенно не в то время. Жил он с женой в небольшом подмосковном городке, работал доктором в местной больничке и как-то, возвращаясь ранним утром с ночной смены, сокращая дорогу домой по еле заметной тропинке через лес, услышал слабенький стон в кустах. Глянул, а там девочка лет десяти, в крови, в подранной одежде и без сознания. Понятное дело, Михаил позвонил куда требуется, вызвал полицию и «Скорую», а сам начал оказывать ребенку первую помощь. Оказал.

И стал основным подозреваемым в изнасиловании и убийстве несовершеннолетней, поскольку девочка умерла в больнице. Что только не предпринимали родные и близкие, коллеги и друзья Михаила, чтобы помочь доктору Лазареву, даже родственники погибшей девочки не верили в его причастность и коллективное заявление в полицию писали о его невиновности – бесполезно. Местное высшее руководство требовало немедленного раскрытия громкого дела, а поскольку раскрыть его не было возможности, а еще больше желания, то Михаила и назначили главным виноватым.

Мужика допросили с тщательным пристрастием, не гнушаясь методов, не добились ничего, но в принципе им его признание и не требовалось, сляпали дело – и привет, получите пятнадцать лет в колонии строгого режима.

В статусе убийцы-насильника-педофила.

Просвещенные бесконечными ментовскими сериалами, жители нашей страны отлично понимают, что ждет человека с такой статьей на зоне. Лазарева спасло от смерти, но не от полного пакета издевательств лишь то, что он доктор, не лишенный врачебной лицензии. Да еще то, что через пару лет, оценив мужество и стойкость, с которой «лепила» противостоял и выносил издевательства, которым его подвергали зэки, «смотрящий» зоны, вор, уж в законе там или нет, бог ведает, но главный в том «содружестве» мужчин, сделал «запрос» через братву по делу Миши, а получив ответ, дал отмашку доктора больше не гнобить, понимая, что он к этому делу не причастен никаким боком. И сделал-то это не по доброте душевной и по законам каким-то там воровским, а лишь потому, что лепила реально спас ему жизнь, когда вор загибался от перитонита.

Вот первым делом, которым занялся Ян, когда полностью укомплектовал для работы необходимым оборудованием кабинеты квартиры и дома, это решение вопроса Михаила. Талант, азарт, огромные познания, непростые умения, знание законов и систем работы юридических контор, судов, госучреждений и прочая, прочая – и Стаховский запустил механизм пересмотра дела.

От Михаила потребовалось только собственноручно написанное заявление. Кстати, далеко не первое. А дальше все сделал Ян, не выходя из дома: заявка на проведение ДНК-теста и более тщательное изучение вещдоков криминалистами вдруг обнаружились в компьютере полицейского управления, постановление о пересмотре дела легло на те начальственные столы, на какие требовалось, и так далее, так далее. Через полгода Мишу освободили, реабилитировали, восстановив во всех гражданских правах, полностью сняв с него судимость и обвинения. Не извинились, но компенсировали материальный ущерб, правда, в минимальных величинах. Выпустили – и хватит с тебя.