Невероятным волевым усилием он заставил себя отодвинуть в самый дальний угол сознания губительную черноту, вспомнил тренинги по самоуправлению и заставил себя соображать продуктивно и разумно. И уже осмысленно провел диагностику своего состояния. Оказалось, не все настолько безысходно: каким-то непонятным образом ему удавалось дышать, в противном случае он давно бы уже задохнулся, а вот же нет, дышит, хоть и с большим трудом. Потом он обнаружил, что может шевелить и двигать правой рукой, и тут же начал интенсивно ею шуровать, разрывая снег, тем самым давая руке возможность для большего движения и маневра. И через какое-то время смог протиснуть и подтянуть руку к лицу, выковырял снег, набившийся в шлем, потерявший в лавинной «мясорубке» защитный лицевой щиток, очистил полностью глаза и нос и внезапно понял, что еле-еле, но все-таки различает очертания пальцев.

«Так. Что это может значить? – спросил себя Стаховский. И сам же себе ответил, как ученый ученому: – Скорее всего, это значит, что я нахожусь не так уж глубоко от поверхности».

Тоже, скажем прямо, ободряющее открытие.

И Ян продолжил проминать снег, расширяя пространство вокруг, чтобы иметь возможность шевелиться. Он оценил обстановку и свои возможности, просчитал варианты, поставил цель, занял ею разум и тело и упорно двигал и двигал рукой, освобождая все больше и больше пространства вокруг. Несколько раз он терял сознание, снова приходил в себя и продолжал работать дальше.

В какой-то момент Ян почувствовал, что может поворачивать голову, и стал утрамбовывать снег и головой в шлеме. Отвоевав еще немного пространства, он более внимательно оглядел свою могилу. И показалось, что прямо над ним снежный покров чуть светлее, чем везде. Условно определив для себя, что там, где светлее, находится близкая поверхность, извиваясь червяком, Ян попытался двигаться в этом направлении. И снова потерял сознание.

Очнувшись в следующий раз, он почувствовал, что воздуха больше нет. Нет, и все. Закончился, исчерпался.

Та самая черная кобра-паника мгновенно выскочила из зажима его ослабевшей воли, предательски напав, впиваясь зубами, и Стаховский забился в новом приступе панической атаки, стараясь прорваться наверх. Ревя, напрягая все силы, задыхаясь, он ломился и ломился яростно туда, где было светлее, светлее, или ему так казалось…

И в этот самый момент он умер. Совсем.

Ян невероятно удивился, неожиданно вдруг почувствовав себя совершенно свободным и невероятно легким, вырвавшимся из смертельных ледяных тисков, и вдруг увидел себя как бы со стороны. Он словно раздвоился: один Ян, перестав бесполезно, безумно биться в снежном коконе, замер, лежа с протиснутой чуть выше головы рукой, а второй, легкий и свободный, видит первого как бы со стороны.

Ему вдруг захотелось непременно узнать, действительно ли поверхность там, где он предположил, и действительно ли она настолько близка. И, чудесным, непонятным образом, как только он подумал об этом, то смог подняться над тем застывшим Яном, через толщу снега, и оказаться наверху. Выяснилось, что он не ошибся в своих предположениях: поверхность была именно в том месте, которое он определил, и от нее Стаховского отделяло сантиметров тридцать, не больше.

Ян огляделся и испытал чувственный восторг, увидев уже знакомую великолепную картину: чистейшее, прозрачное ярко-голубое небо без единого облачка, сияющее солнце, белые горные вершины, зеленые ели ниже, в долине, и невероятная, звенящая тишина.

Солнце внезапно засияло все сильнее и сильнее, приближаясь к нему и становясь огромным и почему-то белым. Белый свет стал настолько интенсивным, что невозможно было на него смотреть, и закручивался, превращаясь в длинный белый туннель. И Ян понял, что ему непременно и прямо срочно надо двигаться туда, в этот световой поток.

И шагнул в туннель.

Он несся вместе со светом и чувствовал абсолютную правильность того, что с ним сейчас происходит, испытывая непознанную никогда ранее огромную душевную благодать и радость. Световой поток впереди становился абсолютным, поглощающим все вокруг, и Ян выскочил из туннеля в светящееся пространство, испытывая потрясающий, невероятный восторг.

И вдруг заметил рядом с собой фигуру незнакомого человека, благородного мужчины в длинном бесформенном балахоне. Мужчина улыбался – мудро и любяще, и Яну сделалось так хорошо и покойно от этой его улыбки.

– Вижу, ты не испугался и тебе тут нравится? – прозвучал в голове у Яна красивый, тихий голос.

– А чего я должен был испугаться? – спросил Ян.

– Смерти, – коротко ответил мужчина.

– Смерти? – удивился Ян. – Разве я умер?

– Да, – подтвердил мужчина. – Умер. Но еще не перешел грань.

– Какую грань? – заинтересовался Ян.

– Идем, – снова улыбнулся мужчина, взяв под локоть и увлекая куда-то за собой. – С тобой хотят встретиться, – пояснил он, глядя на него бесконечно добрым, мудрым взглядом.

Стаховский не успел спросить, кто может его здесь ждать и желать встречи с ним, когда внезапно увидел перед собой бабушку Полину, и его вдруг затопило такой огромной, такой теплой и бесконечной любовью, что он задохнулся, и из глаз сами собой полились слезы душевного восторга.

– Ну что ты, Янушек, – назвала бабуля его детским именем, которым звала только она.

И прижала к себе, обняла, поглаживая по голове, как в детстве, а он закрыл глаза, чувствуя нечто непередаваемое – словно вернулся домой, к своему истоку, где его всегда ждут и любят, где он важен и нужен всем.

– Не вовремя ты к нам, – отстранившись от него, произнесла бабуля, снова погладив по голове.

– Почему не вовремя, ба? – удивился Ян и поделился чувствами: – Здесь так хорошо.

– Да, – согласилась бабуля, – здесь хорошо. Нам всем здесь очень хорошо, – и, обернувшись назад, указала рукой на призрачные, нечеткие фигуры людей, стоявших поодаль, от которых, Ян чувствовал, исходит незримая, мощная волна любви, направленная на него.

И он вдруг узнал деда Василия, маминого отца, и прадеда Бориса, и прапрадеда, которого знал только по старым фотографиям в семейном альбоме.

– Вы все вместе? – спросил пораженный Ян.

– Иногда, – непонятно ответила бабуля и вдруг взяла его руками за голову, как бывало, наклонила-притянула к себе и поцеловала в лоб, напутствуя: – Ты уж научись знаки-то видеть, Янушек, а то предупреждали тебя, предупреждали, двумя родами старались, а ты, как слепой душой, все ничего не видишь. А жизнь у тебя впереди тоже, поди, долгая, красивая, сильная, счастливая, но непростая. Уж поглядывай там повнимательней, а то счастье пропустишь.

– Ты про что, бабуль? – растерялся он.

– Поймешь, – улыбнулась бабушка Поля и указала кивком куда-то в сторону: – Тебя ждут. – И добавила: – Яну передай, пусть не поспешает, спокойно живет, в радости. У меня все хорошо, люблю его, скоро встретимся.

Ян хотел расспросить ее, выяснить, о чем она и когда это скоро она собралась встречаться с дедом, но бабушка отдалилась, как отплыла назад, а его кто-то снова мягко взял за локоть.

– Идем, – позвал тот самый мужчина, что встретил Яна у туннеля.

И он пошел, все оборачиваясь и оборачиваясь на бабулю, фигура которой, как и фигуры родни, быстро таяла, растворяясь в белом сиянии.

– Куда мы? – спросил Ян у провожатого.

– Вот сюда, – ответил тот.

И вдруг белый свет резко сменился бархатно-синей темнотой, заполонившей собой абсолютно весь объем безграничного, беспредельного пространства, в котором вспыхивали бриллиантовой россыпью невероятные, разноцветные звезды.

И все существо Яна, все его чувства, эмоции, сознание и подсознание, всю его сущность затопило, наполнило чувством бесконечной, всепоглощающей, немыслимой безусловной Любви. Столь мощной, чистой и невероятной, что тот восторг, то духовное потрясение, которое она вызывала, почти невозможно было выдержать.

Он рыдал, он растворялся в этой Любви и переживал катарсис, он становился частью этой бесконечности, этого сущего…

– Да, – подтвердил Наставник. Откуда-то Ян теперь знал, что это его наставник, как и знал многое другое. – Именно так, ты, как и все мы, часть этой бесконечной Любви.

– Я хочу остаться здесь, – чувствуя, понимая, что его не оставят, попросил все же Ян.

– Любовь всегда действенна, Ян, это не аморфная пустая субстанция. В природе вообще нет пустоты, и это тебе, как ученому, хорошо известно. Даже космическое пространство на самом деле наполнено разнообразными частицами и энергией. Все есть энергия, в том числе и Любовь. И задача каждой души – исполнить намеченную ею для себя жизненную работу, выучить и пройти урок. Какую задачу наметил себе ты? – спросил он.

– Не знаю, – растерялся Ян.

– Знаешь. И очень хорошо. Подумай – и удивишься, как много ты знаешь.

Поразительно, но Ян вдруг отчетливо понял и увидел, кем должен был стать и кем наметил быть в жизни, когда принимал решение воплотиться в земной жизни, куда двигался и в какой момент сошел со своего пути.

– Я наказан за то, что ушел из науки? Ушел от программирования? – спросил он, ожидая подтверждения своей догадки.

– Разве та Любовь, которую ты сейчас постиг и испытал, может наказывать? – улыбнулся ему, как ребенку, решающему трудные загадки, Наставник. – Разве возможны для этой Любви ограничения? – И ответил сам: – Бесконечность Любви Создателя абсолютна, она не карает и не милует, она не судит и не наказывает. Человек наказывает себя сам. Своими неосознанными и осознанными мыслями, своими страхами и неприятием, отторжением своей Личности. А еще когда душа выбирает свою реализацию в этой жизни и выбор сильно расходится с тем, что в действительности делает ее носитель, – то съедающая его изнутри вина жестко наказывает.

– А разве не существует коллективного сознания, наказывающего безвинных? – спросил Ян. – Например, Отечественная война, когда погибли миллионы невинных.

– Да, – ответил Наставник, – существует массовая гибель людей, в числе которых находятся и истинные праведники, и высокие чистые души, но в смерти человека, как и в его жизни, заложен великий смысл, и выбор, и работа его души. Ты хочешь понять этот механизм или тебе важнее разобраться со своей душой и будущей жизнью? – спросил он.