– Привет… – не сумев скрыть сомнение и замешательство, поздоровалась она, когда Ян ответил на ее вызов.

– Привет, заходи, – ответил тот нейтральным тоном, отпирая замок подъездной двери.

Стаховский встречал ее у распахнутой двери в квартиру, поджидая поднимавшийся на этаж лифт, и, как только Марианна перешагнула порог его жилища, ухватил за руку и притянул к себе. От неожиданности она плюхнулась как-то неуклюже, боком ему на колени, а он обнял, прижал к себе, уткнувшись лицом в шею, замер на несколько мгновений, втянув в себя с шумом аромат ее кожи и легких духов, прошелся цепочкой коротеньких поцелуев от ушка вниз и, обдавая горячим дыханием, зашептал, зашептал:

– Я так соскучился… безумно как-то думал о тебе постоянно… ты самая прекрасная женщина на свете… богиня… с ума меня совсем свела…

И что-то еще, все более и более страстное, эротичное, порочное, обещающее и обжигающее… И Марьяна таяла и горела, растворяясь в полыхнувшем желании, в этом его колдовском шепоте, задевавшем все нервные окончания ее тела, пробуждая спавшую невостребованно всю ее жизнь сексуальность. Она оказалась не в состоянии больше ни о чем думать, сомневаться, устремилась всем телом, душой, желанием к этому мужчине, на его зов, на его обещание.

Как они оказались в кровати, как добрались до нее, Марианна не осознавала и не видела. Тонула бесповоротно в поцелуе его губ, накрывших ее губы, растворяясь в нем, в том поразительном сексуальном накале и единении, втянувшем их двоих в горячечный, жарящий клубок желаний и стремлений.

И он вошел в нее, соединив их тела в одно целое, и был везде, заполнив собой, казалось, все пространство, все мысли и чувства – в ней, с ней, вокруг нее, и она отдавала ему себя, отдавала и шла за ним, подгоняя и зовя, увлекая вперед… И они неслись к своей яркой, покоренной уже ранее, испытанной вершине, точно зная, что там, наверху, их ждет непереносимо прекрасный финал-освобождение.

И взорвались, достигнув того, к чему так стремились и неслись.

Лежали опустошенные, наполненные и одновременно расслабленные, не в силах двигаться, говорить, переживая потрясающее «послевкусие» и отголоски оргазма в телах, словно плыли в неге, поразительным образом чувствуя и воспринимая ощущения друг друга как свои собственные, плавно погружаясь в сладкую дрему…

Пока не ворвался, разрушая обыденностью момент очарования и теплой восторженности, звонок домофона, прозвучавший слишком громко в полной тишине квартиры.

– Не пугайся, – подхватился Ян, приподнявшись на руках, целуя Марианну коротко в губы, – это доставка. Я заказал для нас обед в хорошем, достойном, проверенном ресторане у меня тут неподалеку, где я постоянный и любимый клиент.

Игнорируя разлетающийся по квартире нетерпеливыми трелями вызов домофона, он всмотрелся в лицо Марианны благодарным, удовлетворенным, переполненным нежностью взглядом, еще раз коротко чмокнул в губы и дернул какой-то шнур, закрепленный у изголовья кровати, освободивший из зажимов перекладину турника, ухватился за него, подтянулся и молниеносным, слитным движением перенес свое тело в коляску.

– Я быстро, – пообещал, разворачивая кресло к дверям.

– Уверена… – остановил его чуть хрипловатый от пережитой страсти, лениво-ироничный голос Марианны.

Ян тормознул, резко развернув коляску обратно. Она лежала на боку, подперев голову рукой, сияющая наготой своего великолепного тела, и смотрела на него веселыми глазами.

– …что за время пандемии и карантина курьеры доставки привыкли ко всякого рода причудам и закидонам клиентов и уж чего только не насмотрелись. Но, думаю, все-таки голый, бодрый и веселый колясочник произведет на парня неизгладимое впечатление.

– Я прикроюсь, – пообещал, хохотнув, Стаховский и «умчался» открывать.

Они накрывали вдвоем на стол, распаковывая и перекладывая из коробок на тарелки доставленную еду, болтали о всякой ерунде, посмеиваясь, обмениваясь остротами и шутками, постоянно дотрагиваясь, касаясь друг друга пальцами, губами-поцелуями, словами, взглядами, улыбками, словно не могли разорвать, ослабить нити единения, не могли удержаться от того, что притягивало их друг к другу с неодолимой силой.

Ну все, все – сели за стол, чокнулись бокалами с клюквенным морсом вместо вина, сняли пробу с действительно достойных и даже более чем достойных блюд и снова «зависли» друг на друге, погружаясь в разговор, во взгляды, в эротичную нежность, окутавшую их, словно ограждая, вычленяя из всего остального мира границами невидимого кокона.

– Я тут поняла, – призналась Марианна, – что ты про меня знаешь слишком много, даже то, что бы мне хотелось сохранить в тайне, а вот я о тебе не знаю совершенно ничего. Ну, кроме прапрадедушки, главного инженера по коммуникациям московских царских резиденций, и замечательного деда, прошедшего всю войну. И того, что ты был топ-менеджером одной из самых крутых компаний нашей страны, явным метросексуалом с глубокой и преданной любовью к себе великолепному и элементами откровенного самолюбования.

– Ах, вот каким я тебе виделся, – наигранно удивился Стаховский.

– Именно. А что, было как-то иначе? – усмехнулась Марианна. – За блестяще отшлифованным фасадом я не смогла рассмотреть твоей тонкой душевной организации и трепетной натуры?

– Где-то так, – рассмеялся Ян, крутнув иронично головой. – Но, в общем и целом, ты права: мне нравилась моя работа, пусть не до восторга и не во всем, но в принципе, по большому счету, нравилась, и самому себе я был очень даже приятен в своей успешности, в своих достижениях и перспективах. И кайфовал от того образа жизни, который позволял мне вести мой высокий финансовый и социальный уровень, от той степени доступности к благам и сервису VIP-уровня. В общем, меня более чем устраивала моя крутость.

– А какие претензии к работе у тебя имелись? – заинтересовалась упомянутой им вскользь неполной удовлетворенностью делами Марианна.

– Ну хотя бы те, что затачивался я изначально совершенно на другую работу и жизненную реализацию, весьма далекую от продаж и менеджмента.

– На какую же?

– Я был математиком. И не просто математиком, а еще и достаточно перспективным программистом, – пожав плечами, легко признался Ян.

У Стаховского довольно рано проявились способности, можно смело сказать: талант к точным наукам, в частности к математике. Уже в третьем классе он расщелкивал задачки за четвертый, а кое-какие и для пятого. Родители, обратившие внимание на способности сына, перевели его в математическую школу. А уж по личной инициативе он сам пришел еще и на специальный математический факультатив, где с детьми занимались преподаватели МГУ, уж так ему нравилась эта наука.

Но даже не математика в чистом виде стала для Яна самым захватывающим делом. Именно в то время в жизнь страны начали стремительно входить программирование и вычислительные машины, тогда еще весьма и весьма далекие от нынешних персональных ноутбуков, приблизительно как логарифмическая линейка от современных калькуляторов с тригонометрическими функциями.

Яна буквально завораживало все, что было связанно с компьютерами, с языками программирования, одни названия которых звучали для него как чудесные заклинания, как ожившая фантастика: «Паскаль», «Фортран», «ПЛ/1», «Кобол» – словно космическая электронная музыка Жан-Мишеля Жарра, ворвавшаяся вместе с компьютерами в ту нашу жизнь. Ян даже уговорил родителей нанять ему репетитора по английскому для более углубленного изучения языка, чем давалось по школьной программе.

И хоть, как у каждой нормальной семьи того времени, у Стаховских туговато было с деньгами, потому как совсем еще маленькими были брат и сестра Яна, погодки, а на дворе конец восьмидесятых – девяностый, а в стране уже вовсю «булькало» и кипело предреволюционное состояние, напряг с продуктами, работой и зарплатами, но родители, посовещавшись, решили, что ребенок все-таки не мопед себе просит и не баловство какое, а денег на учебу. Заняли-перезаняли и нашли репетитора. Правда, Ян в невероятно короткий срок освоил язык, настолько в нем горело нетерпеливое желание, стремление получить новые знания и погрузиться в волшебный мир программирования, что в скором времени нужда в преподавателе отпала вовсе.

Совершенно неудивительно и более чем логично, что, окончив школу, мальчик Ян поступил на математический факультет университета, выбрав отделение математики и кибернетики, где в то время и готовились-ковались будущие светила российского программирования. Он учился взахлеб, порой в прямом смысле до потери сознания, ну, почти до потери – до головокружения и черноты перед глазами, настолько погружался и увлекался какой-нибудь задачей, идеей, программой, что забывал есть-пить, засиживаясь в аудитории за древним громоздким монитором порой до полуночи.

Не стоит и говорить, что впереди Яна Стаховского ждала прекрасная карьера ученого-математика или талантливого программиста, проторенный путь, устеленный ковровой красной дорожкой, по которому тот уверенно и двинулся, поступив в аспирантуру, всерьез задумываясь о диссертации и ученой степени… с которого его сбила глупая проруха, что случается не только у старушек неосмотрительных, но и у дерзких вьюношей, материализовавшись в лице закадычного друга детства Тимохи.

Кое-как окончив какой-то там маловнятный институт менеджмента, которых расплодилось в девяностых в стране как грибов на плодородной грибнице, Тимофей, поработав пару лет у родственников в частном торговом бизнесе, ушел, не понравилось ему там, да и характерами схлестнулся с родней. И, будучи парнем уверенным в себе до простоты, поражавшей порой своей непосредственностью на грани наглости «худшей воровства», долго не загоняясь сомнениями, отправился Тимоха устраиваться на работу в одну крутую иностранную компанию.

А чо? Вполне себе специалист и менеджер с дипломом.

– Не, ты прикинь, – получив почти вежливый отказ, сопровожденный указующим на выход жестом несостоявшихся работодателей, жаловался он Яну, когда они сидели за пивком со свежими раками у Тимохи дома как-то в выходной, – сказали: у вас слишком низкий образовательный уровень, мы такие кандидатуры даже не рассматриваем. Я пока там отирался среди претендентов на вакансию, понаслушался. Говорят, чтобы они взяли, надо быть чуть ли не кандидатом наук, да еще и с опытом работы и рекомендациями не фуфловыми. А таких лещей, как я, они даже в офис не пускают, отсеивая на подходе. Эт только я и прошел по наглянке, батин «Ролекс» нацепил, прикинулся с бутика дядькиного, морду олигархическую сделал и прошел.