– Ну, дирижером – это хотя бы солидно. – И пошутил, наигранно тяжко вздохнув: – Испортила мама твоя мне сына, пристрастив к музыке, а я надеялся, что вырастет помощник и преемник семейного бизнеса.

На что «испорченный» Максим только звонко рассмеялся, настолько ему показалось забавной эта шутка отца. Как много позже выяснилось, бывшая вовсе не шуткой, а таким вот внутренним убеждением Константина.

Как-то на дружеской вечеринке, после окончания очередных соревнований, Марианна разговорилась с одними из участников конкурса, обсуждая разницу в школах преподавания танца в разных странах. И таким интересным и увлекательным оказался предмет их беседы, что, прокручивая позже в голове тот разговор, она внезапно поймала себя на интересной мысли: а что, если открыть школу-студию обучения классическому бальному танцу с преподавателями из разных стран, представителями тех самых разных школ.

И так ей эта мысль запала в голову, что, вернувшись домой, Марианна отправилась к специалистам-экономистам проконсультироваться и составить бизнес-проект и смету своей идеи. И с этой вот сметой и проектом пришла к мужу.

Идею Константин одобрил, и бизнес-проект назвал толковым и грамотным, и собирался выделить жене средства на его осуществление, но Марианна предложила иной вариант.

– Я, знаешь, хочу эти средства взять у тебя взаймы.

– Зачем? – не понял он столь странной идеи.

– А мне хочется, чтобы это сделала я сама. Чтобы это было мной лично выстроенное дело. Просто деньги я возьму не в банке, а у мужа родного, и отдам с процентами, как только смогу.

– Ну попробуй, – посмотрев на нее задумчиво, согласился Константин.

А она и попробовала, составив договор с мужем на предмет займа и оформив школу-студию танца на себя как на единоличную хозяйку и руководителя.

Через два года Марианна вернула Константину все заемные средства и набежавшие на них проценты. Хотя, честно сказать, проценты он определил чисто символические, скорее подыгрывая самостоятельности жены. И был весьма приятно удивлен, получив все свои вложения обратно, да еще и с процентами. Что они и официально зафиксировали в договоре о возврате заемных средств.

Еще через два года, узнав, что ждет ребенка, Марианна оставила карьеру действующей танцовщицы, занявшись исключительно руководством и преподаванием в своей «Школе-студии танца Марианны Кирт», к слову сказать, пользующейся повышенным спросом у желающих научиться танцам.

В тридцать четыре года, когда Максиму исполнилось пятнадцать лет, Марианна родила замечательного, здоровенького мальчика Кирилла, прижав которого первый раз к груди, испытала мощнейшие, непередаваемые чувства абсолютного единения и бесконечной любви к малышу. Несколько иные чувства, чем испытывала к старшему сыну, с которым у них существовала уникальная, какая-то мистическая, необъяснимая духовная связь, не ослабевшая с годами, – иные, но настолько же сильные и глубокие. Она смотрела на своего ребенка и переживала глубочайшее потрясение от любви, затопившей все ее существо.


«Зачем я все это вспоминаю?» – недоумевала Марианна, не силах справиться с потоком воспоминаний, захвативших ее, что бы она ни делала, куда бы ни ехала и чем бы ни занималась весь день понедельника.

Да с чего, спрашивается, ее так растащило-то на ковыряние в прошлом, в себе?

Это все Стаховский спровоцировал. Его вопросы и искренний глубокий интерес, с которым он слушал ее откровения, заинтересованно глядя своими ярко-голубыми, мудрыми глазами. Или просто подсознанию Марьяны требовалось пережить все заново и очиститься от чего-то в себе, как от ржавчины, накопленной с годами. Да бог знает.

Когда они расставались в воскресенье вечером, Стаховский предложил встретиться во вторник, но Марианна не дала немедленного четкого согласия, а сейчас, раздосадованная на себя и на него, недовольная навязчивостью буквально накрывших ее с головой воспоминаний, решила, что не поедет она к нему в гости – вот не поедет, и все!

Ну да, тянет ее к Яну, как никогда не тянуло ни к одному мужчине в жизни, неодолимо, безумно, и то, что у них было… Так, срочно одернула себя Марианна, останавливая жесткой командой выскочившие тут же из памяти яркие картины их соединения. Вот о том, что было, точно не надо!

Ну тянет, ну невероятно тянет, и что? Он вон, оказывается, знает всю ее подноготную, всю биографию до мелочей, даже то, что она не любит молочные продукты, и про травмы, о которых Марианна не распространяется никогда и никому, а она про него не знает ни фига, кроме как о сбежавшем из польской Белоруссии прапрадедушке, отвечавшем за клозеты в царских апартаментах, и героическом дедушке, прошедшем всю войну.

Он же… он же такой… наверняка бабник лютый, с такой-то внешностью, с такой мужской харизмой, умом, волей, и силой духа, и этими потрясающими ярко-голубыми глазами, в которых сокрыта какая-то мудрость и тайна.

И тут он ей позвонил. Вот на самом этом моменте ее сердитых рассуждений.

– Привет, – веселым голосом поприветствовал ее Ян Стаховский.

– Привет, – не самым благостным тоном ответила Марианна, пребывая в своих мыслях-негодованиях и трудных размышлениях об этом мужчине.

– У тебя что-то случилось? – обеспокоенно спросил Ян, мгновенно теряя всякую благость тона, безошибочно почувствовав ее настроение.

«Ты у меня случился», – раздосадованная собой, им и сложившейся ситуацией в целом, проворчала мысленно про себя Марианна, не удержав тяжкого вздоха.

– Нет, – все же ответила она. – Ничего не случилось.

Врать про свою загруженность непомерную делами-заботами и усталость не стала.

– Завтра в три часа сможешь ко мне приехать? – спросил Стаховский.

«Нет! – тут же стрельнула резким отказом мысль в голове Марианны все в том же горячем раздражении. – Не смогу я к тебе приехать ни завтра в три часа, ни в какой другой день и час. Мне лучше вообще к тебе не подъезжать и не встречаться с тобой никогда! – И повторила для пущей убедительности: – Никогда!»

– Марьяш?.. – позвал осторожно-вопросительно надолго замолчавшую Марианну Ян.

И от этого его голоса, наполненного какой-то тонкой теплотой, встревоженного искренней заботой о ней, у Марианы вдруг вспыхнула перед глазами яркая картинка, которую она так старательно прогоняла, не позволяя прорываться в сознание, искушая, – а тут не совладала… И все ее тело обдало жаром, когда увидела мысленным взором, как он смотрит своими ярко-голубыми глазами неотрывно в ее глаза, переплетает пальцы рук с ее пальцами, поднимая с каждым своим толчком их обоих все выше и выше, приближая к вершине оргазма. И по телу, из самого средоточия ее женственности, рванула вверх, ударяя в голову, огненная волна, закипая жаром в венах…

– Да, – ответила Марианна осипшим голосом, – смогу. Диктуй адрес.


Стаховский ничего не понял.

Не, конкретно не понял. С Марианной явно происходило что-то, пусть не неприятности в прямом смысле, но какие-то сильные, далеко не самые благостные эмоции она переживала определенно. В тот момент, когда он спросил про встречу в три часа, Ян со всей отчетливостью почувствовал и понял, что она сейчас откажет. Откажет и отошьет холодно-недовольно, настолько глубоко он чувствовал ее на всех уровнях. Но внезапно, вместо того чтобы послать подальше, она вдруг резко изменила решение, согласившись деловым, холодноватым тоном.

И что это было?

Что, точно приедет? Или перезвонит и все-таки пошлет интеллигентно вдаль? Или не приедет и не перезвонит?

Стаховский не спал всю ночь – все думал о ней, прокручивая раз за разом в памяти их первый невероятный поцелуй, их потрясающее соединение и тот оргазм, которого они достигли вместе, и следующий, и следующий… И его захлестывало жаром, вызывая прилив возбуждения и устойчивой эрекции. Он вспоминал весь их разговор, мысленно любуясь жестами ее тонких, чутких рук, ее мимикой, выражением этих поразительных темно-синих бархатных глаз, ее улыбкой, движениями. Даже вздохи-выдохи Марианны в паузах между слов казались ему совершенно особенными, головокружительно-эротичными. И ее голос, ее запах, и этот тихий серебристый смех, и веселые чертики в глазах…

Он бесповоротно и окончательно, как по воле рока, тонул в этой женщине, испытывая небывалый внутренний восторг, совершенно определенно не собираясь сопротивляться своему пропаданию. Потому что это было сродни чуду – те чувства, которые он испытывал к этой женщине, в общем-то не очень и надеясь на взаимность. И то было чудом, как, не удержавшись, переполненный обжигающим желанием, он ринулся к ней, поцеловав первый раз, а она неожиданно ответила. И как ответила, господи боже мой, – страстно, эмоционально, искренне, до самого конца. Господи, какая женщина! То, что происходило между ними, было чем-то свыше.

И только одна предательская мысль, выскочившая из самых глубин подсознания, сумевшая затаиться и спрятаться там от всех глубоких медитативных занятий Стаховского и психологической работы с собой, не давала Яну покоя: неожиданное ощущение своей физической ущербности. Он поймал себя на том, что, когда Марианна со всей определенностью намеревалась отказаться от его приглашения, он воспринял этот ее отказ через призму осознания своей инвалидности, своей человеческой и мужской неполноценности.

Да, такая вот реальность его нынешней жизни – какой бы он ни был крутой, умный, духовно продвинутый чувак, он инвалид безногий со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями, в том числе психологическими и межличностными. Ему слишком хорошо, доподлинно было известно, как относятся люди к инвалидам в нашей стране, да и не только в нашей.

А, на минуточку, такая женщина, как Марианна, и он…

М-да. Но он поборется. Поборется. Никогда не сдавался и не собирается начинать. Не отказала же она все-таки, хоть и хотела.


Задержав в нерешительности поднесенный к домофону палец, в стопятьсотый, наверное, раз сказав себе, что она совершает глупость, сдобрив напоминание неприятными эпитетами, не желая оставаться без привычной осмотрительности и поддаваться внезапно пробудившейся сексуальной озабоченности, Марианна резко выдохнула и нажала-таки кнопку.