— Давайте поедим сперва, а потом я скажу… после, — сказала она и подбросила в тарелку Сергея две облитые топлёным маслом картофелины. — Кушайте, мои дорогие, проголодались, наверное.

Немецкий фарфор звенел восторгом — за жизнь длиною в два века настоящий аппетит он наблюдал впервые. Из родного буфета прежние хозяева доставали сервиз только на Рождество и со скукой, без нажима скребли столовым серебром по глади его тарелок. Наследники и вовсе прятали сервиз в картонной коробке, в которой до серости потускнели золочёные розочки и каёмочки. Заточение длилось до той поры, пока Анастасия Сергеевна, последняя его обладательница из древнего рода, не вернула его к жизни. И сегодня за круглым столом решалась его судьба. Когда гость очистил одну за другой тарелки и полной грудью вздохнул, хозяйка тут же объявила, что передаёт фарфоровую реликвию своей девочке.

Девочка расцеловала няню, а гость пришёл в себя.

— Спасибо! Так вкусно, что я утратил речь. Обалдеть просто. Мишка, ну и повезло же тебе, пацан.

Миша рассмеялся, и кусочки пирога выпрыгнули изо рта, рассыпаясь по скатерти, из-за чего Снежана вспыхнула, но гость и бровью не повёл, улыбнулся в ответ малышу и заметил:

— Так дело не пойдёт. Мы с тобой ещё картошки мало съели, а ты уже губы свернул. Нет уж, давай вместе жевать, а то девушки подумают, что на меня одного жор напал.

— Серёженька, — обратилась к гостю няня, — вы позволите угостить вас винегретом? Я его готовлю по рецепту своей бабушки. Она была полячкой, и готовила по высшему классу, и шила, и вкус был у неё безупречный. Её девочкой в господский дом отдали на обучение. Стала она модисткой, там и готовить научилась. Вот этот винегрет, например, к праздничному столу готовила, всегда. И нам традиции соблюдать надо, хранить. Я всё, что знаю, Снежане передала, всему научила, а меня — моя мама и бабушка. — Няня промокнула слезинки в уголках глаз и продолжила: — Я всегда о дочери мечтала. Но не смогла, овдовела рано. Сын вырос так быстро. И я тосковать стала. Внуков тем более нет и не предвидится. Но Господь услышал — и вот, послал мне дочь, девочку мою. Есть теперь кому золото передать и посуду.

— Няня, ну что ты. Это мне Бог послал тебя. Я как детдомовка была, одинокая. Вы с Мишей стали моей семьёй. Ну как бы без вас? Представить страшно.

Сергей посмотрел на Снежану, как будто впервые увидел её. Казалось, она и беззащитная, и счастливая оттого, что её отыскали и вернули домой, и теперь она больше всего на свете боится потерять обретённое сокровище.

— У вас, Серёженька, наверное, младший брат есть. Так вы по-доброму с Мишей, уже поладили. Вам известно, как с такими шалунами справляться! Да и Миша старается как, хочет понравиться. Кушал без вредностей. Да, котёнок? И молока выпил.

Миша прогудел в ответ и захлопал ладошками по столу. Няня его обняла и улыбнулась, заглядывая в душу жениха своей девочки. Она добралась-таки до самой главной темы — темы семьи будущего мужа Снежаны. Анастасия Сергеевна держалась убеждений, выстраданных её мамой и бабушкой: избранник должен происходить из хорошей семьи, в которой нет зависимых, а тем более одержимых. «Приличные родители никогда не отдавали дочь замуж в семью, где были душегубцы, даже самые далёкие предки, то же про блудников и пьяниц», — внушала она своей Снежане. А та возражала: «Получается, из-за маман и мне ничего не светит?»

Сергей сощурился и посмотрел на няню в упор, казалось, он уловил в её вопросе непраздный интерес.

— Да! Даже двое, тут я Снежинку обошёл! Два рыжих близнеца — Данилка и Давидка. Им тоже по десять. Хулиганы малолетние. Успевают норм. Но поведение — жесть. Классная каждый день телефон обрывает, то в школьном дворе на дереве ветку сломают, то в корзину баскетбольную заберутся. Их отец на спонсорскую помощь школе уже не зарабатывает, у меня всё кредитуется безвозмездно.

— Их отец? — переспросила Анастасия Сергеевна, расширяя глаза.

— Да. Мой отчим, их отец, — ответил Сергей и замолчал.

Снежана замяла неловкую паузу:

— И как же ты воспитываешь этих сорванцов?

— Беседы провожу по скайпу. А если приеду — могу и вломить.

— Ужас какой, — не поверила Снежана и хмыкнула.

— Да. Обычно до рукоприкладства не доходим. Максимум — старшего тряхну, а малой сразу о раскаянии докладывает.

У Снежаны глаза заблестели весельем:

— Старший? Это как, по званию?

Расхохотались все, даже Миша загоготал.

— Кто-то клялся, что шуток не любит и КВН, типа того, бесит. И надо же — какой талант проявила, — обиделся Сергей.

— Серёж, не злись. Правда смешно.

— Я тоже по ходу — старший близнец. Но вам, монозиготам, этого не понять! — отправил Сергей в нокаут трапезничающих за круглым столом.

— Нет! — подпрыгнула на стуле Снежана. — Не может быть.

— Завидуешь? — спросил Сергей, расплываясь в улыбке.

Анастасия Сергеевна, скрестив ладони на груди, ответила вместо любимой девочки.

— Я, Серёженька, очень завидую. Признаюсь как на духу. Так завидую… У меня — ни брата, ни сестры родных. А двоюродные так далеко, что забыли имя моё. А вот была бы близняшка, моя копия, или я её, какое бы детство у меня было, да и жизнь… вся жизнь.

— А я рада, что у меня нет близняшки, — усмехнулась Снежана. — А то как бы мы делили тебя?

Миша заёрзал на стуле. Его скованная болезнью ручонка потянулась к столовому ножу и опрокинула переполненную солонку. Белая горка выросла на белой скатерти, и Анастасия Сергеевна почему-то запричитала и нахмурила брови.

— Мишуня, не кисни, пацан. Пошли на руки? Пойдём в вертолёты играть? — подбодрил Сергей мальчика и закружился с ним. Миша ликовал и цеплялся за рукава нового друга. На одиночном дельтаплане за ними последовала Снежана. Вертолёты приземлились на диван белой кожи, дельтаплан грохнулся на ту же посадочную площадку, на спины вертолётов.

— К нам не примазывайся, женщина на корабле — к несчастью, — сострил Сергей и обнял малыша.

— Не считается, — рассмеялась Снежана, — мы же на воздушных кораблях.

— Это вы на воздушных, а мы, реальные пацаны, едем на тракторе. Миш, ты за рулём?

Миша кивнул и вцепился в игрушечный руль. Руль замигал огоньками и зарычал, как мотор.

— Вот видишь, Снежинка, мы завели трактор. Командир, мы эту девчонку берём?

Командир замотал головой и зарычал вместе с трактором.

— Ах ты, предатель! — в шутку возмутилась девчонка и опрокинула трактористов. Они тоже в долгу не остались.

Веселье наполнило гостиную. Смеялась от души даже няня.

— Боже мой, я давно так не веселилась. Спасибо вам, Сергей. Вы — чудо. Просто чудо. Миша полюбил вас. И я плачу от счастья.

Трактористы и их подруга затихли и обнялись только при слове «чай». Миша притулился к плечу нового друга и зевнул.

— Я подам чай на маленький столик. Сидите на месте, — бросила Анастасия Сергеевна, убегая на кухню.

Чайный аромат заполнил квартиру Яновичей. Сергей глотал пряный воздух и не отводил взгляда от рук няни, разливающих янтарного цвета напиток в прозрачные чашки, на стекле которых в зазубренных шипах краснели розочки.

Ещё сильнее Миша захлопал отяжелевшими веками и размяк на груди Сергея, а к плечу его прислонилась Снежана и зевала.

— Боюсь показаться бестактной, но, Сергей, вы говорили о своём родном брате. Наша девочка ни разу о нём ни упомянула, — понизив голос, сказала няня. — Для меня это стало открытием.

Сергей ухитрился, не потревожив ослабевшую невесту, завладеть чашкой и даже отпить из неё.

— Чай суперский, — сказал он и сделал ещё глоток. — Очень вкусно… А брат… Да. Был. Только мы не виделись ни разу. То есть виделись, конечно, в роддоме. Он вторым родился. Заболел. Мама полтора года с ним в больнице жила. Операция за операцией. Не выдержал пацан.

Снежана спрятала голову на плече любимого и замерла. Анастасия Сергеевна побледнела и упала в кресло, которое несколько минут назад сама поставила напротив дивана, поближе к детям. И только малыш улыбался во сне, как ангел.

— Простите меня, ради Господа. Старею, видно, — сказала няня и схватилась за сердце.

По лицу Сергея пробежала тень:

— А я вот забыть его не могу. Помню, как в детстве брата хотел, маму просил — купи братика… Вот, до сих пор чувствую — есть у меня брат, такой же, как я. Только… Жил бы, хоть как-нибудь. Пусть инвалидом, пусть овощем. Только бы жил. Я бы заработал сколько надо, чтобы брата лечить. И мама тогда бы на кладбище не пропадала, и бабуля пожила. Я бы всё, я бы разбился, но денег на его лечение достал бы. Только бы его, как Мишу, к груди прижать, за руку взять. Выходит, — вздохнул Сергей, — это я вам завидую. Мишка — жив, любит вас, и вы его. Это и есть — жизнь. Живите.

— Как мне жаль вашу маму. Сочувствую. Горе невосполнимое. Подумать только — родное дитя. — Анастасия Сергеевна промокнула уже настоящие горькие слёзы.

— Да. Как говорила моя бабушка, она была просто комком боли. Ещё и муж предал, наш с Фёдором отец. Ушёл, пока мама в больнице с сыном. Я его ни разу отцом не назвал. Поверите? Пытался он на мировую, на кладбище приезжал даже, — ухмыльнулся Сергей. — Я ему руки не подал, хоть и пацаном ещё был четырнадцатилетним.

— Ох, Серёженька, может, ты погорячился, сынок, — сказала няня, придвигаясь на кресле поближе к молодому человеку, — прощать надо. Особенно когда дело родителей касается. Ох, прощать надо. Призадумайся. Не множь зла.

— Да я мать помню. Как он посмел бросить её? — разгорячился Сергей. — Я маленький боялся к ней подойти. Посмотрит на меня, совершенно здорового, и тараканы у ней в голове забегают — как заревёт, на пол сползёт. Бабуля орала на неё, чтобы дитё не пугала, меня, и она слушалась. Встанет, волосами тряхнёт — и айда на кладбище. Практически там и жила несколько лет, пока бабушка не скончалась. — Глаза Сергея заблестели, и Снежана, выглянув из укрытия, пролепетала: