— Оксана такого же мнения. Она испугалась очень и, молодец, сообразила, вызвала охранника. Мне сразу позвонила. Но главное в чём, для меня просто убийственное: девочка-то моя не поняла, кто перед ней, но ей скоро объяснят особо информированные сотрудники. Растолкуют: её начальницу, дочь великого профессора, бросил муж, и с тех пор она путается с женатым мужиком. Это она его жену и довела до такого скотского состояния. И обязательно добавят, что сам профессор тоже шалил на стороне, мол, кровь испорчена. И теперь каждый рабочий день моя Оксана, глядя на меня, будет думать, что я шлюха. И будет права. Какая бы ни была я красавица и умница, а Полина пьяница и уродина, я не смею воровать у неё. Вот так вот. — Лера хлопнула ладонью по столу.

Алла вздрогнула от внезапного хлопка. Её разум тут же потерял логическую цепь размышлений, значительно более весомую и драгоценную, чем Леркины бредовые измышления. Она опять стянула волосы бирюзовой лентой и зашла с другого фланга:

— Ладно, отбросим эту ведьму. По ней дурдом плачет. Давай о светлом, о твоей маме. Что-то я не помню такого, чтобы Екатерина Аркадьевна заморачивалась, как ты. Воровкой себя считала. Она ведь семью разбила, благополучную, стала профессоршой и счастливо прожила свой короткий век. И где? Где страшная расплата за нарушения закона? Где роковые ветви алгоритма?

При упоминании семейной тайны Валерия всполошилась, сбросила кожу смирения, как Царевна-лягушка, и выкрикнула всей душой:

— Хочешь, я скажу тебе правду? Хочешь?.. Отец разлюбил её, быть может, ещё до свадьбы. Это ли не расплата? Он тяготился её любовью, её заботой и терпел, ради меня. И ещё: папа считал себя предателем, это рвало его сердце, убивало его каждый день. Родной сын отрёкся от него. Разве это не кара? И где гарантия, что меня не ждёт та же судьба? А его больной ребёнок? Смогу ли я полюбить его? И если Валере покажется, что я как-то не по-доброму отношусь к его сыну, в свой адрес я услышу такие упрёки, такие больные и колкие, на которые он способен… Ты сама знаешь. Кроме всего, Алька не останется вежливым наблюдателем, и может произойти трагедия. И ещё… Ты, наверное, заметила, Янович не похож на моего отца. Он не станет приносить жертвы, терпеть опостылевшую жену, хранить ей верность. Настанет день… и переднее сиденье джипа займёт молодая женщина с таинственным взглядом. Это и убьёт меня.

Алла, заметно побледнев, сжала губы.

— Так он всё-таки путается с новой секретаршей. Так бы и сказала. А то целый огород… Ребёнка не полюбишь… Полюбишь! Если его отец дорог тебе. Да и как можно не любить ангела? Безгрешное, больное дитя. Ещё и отца своего приплела, мать! Дочь не смеет так говорить о родителях! О таких родителях! Этого я тебе не прощу и не позволю. Ты… У тебя ничего святого нет. Ты — холодная, замороженная эгоистка. Так… Мне нельзя кричать, нельзя, это ребёнку повредит, — выдохнула Алла, с презрением отстранив потянувшуюся к ней руку любимой подруги. — Мы уезжаем, прямо сейчас.

— Ты разочарована, мне жаль, — смягчила голос Лера, но было уже поздно. Алла во дворе хлопала дверями автомобиля и звала детей.

— По-моему, мама не хочет, чтобы мы уезжали, — сказал Алька, выныривая из куста облепихи. — И… где горячий шоколад?

Юноша смотрел то на маму, обнявшую столб на веранде, на её растерянное лицо, как у получившей нагоняй первоклассницы, то на тётю Аллу, стучащую дорогим маникюром по капоту красного «Фольксвагена» и сжимающую губы так, что вокруг её рта побелела кожа.

— Прощайся с мамой, только быстро, — процедила тётя и крикнула: — Девочки, сюда! Скорее! Я дважды повторять не буду.

— Тётя Алла, если вы решили вдруг покинуть наш дом, это не значит, что я к вам безусловно присоединюсь. Я остаюсь с мамой, — сказал Алька и поднялся на веранду.

Водворилась тишина. Был слышен даже скрип плетёного кресла, на которое уселся младший Дятловский, закинув ногу на ногу. Девочки хлопали тяжёлыми от туши ресницами. Они стояли рядом с матерью, не решаясь забраться в машину.

— Пока не узнаю правду, с места не сдвинусь, — нарушил тишину Алька. Его пальцы забегали по сенсору айфона. — Ма, неси шоколад.

— Девочки, в машину, — выдавила из себя Алла.

Старшая опустила глаза. Обида потянула вниз её нижнюю розовую губку. Но младшая, на язык дерзкая, ответила матери без робости:

— Мам, ты свои проблемы решай, а мы с Аней пока чистым воздухом подышим.

— Девочки, присоединяйтесь к Альке, — пропела голова Леры из открытого окна кухни. — Я сейчас же подам шоколад.

Девочки с радостью вспорхнули на веранду. Алла всё так же стояла возле машины. Алька с интересом наблюдал, как его тётя зачем-то поддерживает открытую дверь автомобиля, как гнев волнами накатывает на неё и тётя Алла дышит порывами.

Он улыбался внутри себя. Но спустя мгновение ему стало жаль несчастную. Решение не заставило себя ждать. Алька, не отрывая глаз от айфона, как ни в чём не бывало обратился к тёте:

— Тёть Алла, представляете, средний балл ЦТ по физике в прошлом году недотянул до тридцати, а в этом прогнозируют ещё ниже. Не представляю, сколько бы я набрал. Клёво, что на олимпиадах по физике блатных нет и призовые места доставались мне. Бедная наша Олька. — Алька оторвал глаза от гаджета и погладил свою подругу по голове. — Помучает тебя Минобр.

Алька посмотрел на тётю. Та оставила в покое дверь и, прищурив глаза, наблюдала за ним и дочерьми. Маленькая победа! Он продолжил развитие любимой темы тёти Аллы — темы ЦТ, образования и Минобра, чудовища, которого она ненавидела и с которым сражалась, не щадя живота своего.

— …и наконец, создали это бестолковое учреждение — РИКЗ (республиканский институт контроля знаний), чтобы бланки сканировать! — Алла так естественно влилась в разговор, что никто не заметил, как она оказалась на веранде, и даже плетёное кресло под ней не скрипнуло. — Мы с твоей мамой учились, — Алла оседлала любимого конька, — так, преподавательский состав своими силами справлялся и без сканера! Вот так парадокс: вступительные автоматизировали, а время экзаменационной кампании увеличилось в разы! А число экзаменаторов — в десятки. Результаты всё лето ждём. Вот удаль! Вот автоматизация! А ведь могли по-нормальному! А ведь если все эти просранные средства направить на разработку и внедрение республиканской электронной системы, чтобы абитуриент протестировался предметно, то, не вставая с места, мгновенно по окончании экзамена можно было бы узнавать заработанные баллы, которые без труда выводятся на экран из протокола базы данных. И одним кликом по клавише «принт» распечатать сертификат можно. Так нет! Бездельники со сканерами важнее! С ними мухлевать проще! Поди проверь, чего это они там два месяца сканируют, облачённые в ангельские одежды! Оказывается, кругом коррупция, а в этом отдельно взятом РИКЗе — оазис, и всё благодаря сканерам! Если так просто победить коррупцию, сканером, поставьте сканеры на столы чиновников и создайте институт — РИКК — республиканский институт контроля коррупции! И всё! За такое можно и Нобелевку отхватить!

— Мама! — воскликнул Алька, встречая серебристый поднос с двумя фарфоровыми чайниками, из носиков которых выползал пар.

Лера улыбалась и поглядывала на подругу, которая только что замолчала. Шоколадный запах проникал в её душу. Она вдыхала усерднее и глубже. Лере даже показалось, что подруга вот-вот припадёт к носику чайника.

— Аллочка, очень горячо, осторожно. Я мигом за кружками, — сказала Лера и умчалась на кухню.

Всех примирил вкус горячего шоколада. Мир вокруг стал ещё прекраснее: зелень свежее, солнце теплее. Алла смеялась и рассказывала забавные истории из студенческой юности. Каждый глоток прибавлял ей вдохновения и сил. Девочки тоже улыбались, не забывая время от времени пробегать пальчиками по сенсору своих гаджетов. Алька почувствовал себя совершенно счастливым: мама смеётся, держит его за руку, как в детстве, а глаза её смотрят на него с такой нежностью и любовью, что тает сердце.

Время усыпляло своим медленным ходом, бесконечным тиканьем секундной стрелки. Кажется — вот она, невесомая вечность. Но как только забываешь о нём, время бьёт тревогу. Надо вставать и выполнять все его требования, смиряясь с новыми морщинами и нарастающей отдышкой.

Тревогу забила тётя Алла:

— Боже мой! По коням! — воскликнула она, подпрыгивая и путаясь в ножках кресла.

— Мама, ты же с нами? — спросил Алька и продолжил испуганным, почти детским голосом: — У меня же зачёты, курсовая. Ну как я без тебя?

— Сыночек, я так виновата перед тобой, прости меня, я очень тебя люблю, очень-очень, — пролепетала Лера и прильнула к груди взрослого сына. — Обещаю, это последний раз, я готова расстаться с ним и начать новую жизнь, только ты и я. Это правда.

— Если это только из-за меня, — сказал взрослый сын, целуя волосы матери, — тогда… такую жертву я не приму. Если хочешь — будь с ним. Тем более патологической ненависти к нему я не чувствую. Так… дал бы в морду разок, и на этом всё. Но ты прежде всего мать, должна о ребёнке заботиться. Поехали… А то женюсь на девушке плохого поведения. Пошли, пошли, дома поплачешь, можешь и прощение просить. — Алька заторопил мать, и та послушалась, её ноги зашагали по ступенькам.

Над головами матери и сына пронеслась тень коршуна, так низко, что, казалось, его перья причесали их волосы. Это взгляд тёти Аллы порезал воздух, рассёк на острые огненные языки, облизавшие кожу на щеках матери и взрослого сына.

— Куда щемишься, подруга? — сказала Алла Николаевна, неприступной скалой вставая на пути обнявшихся матери и сына. — Александр, оставь мать! Её важный разговор ждёт. Янович жениться хочет. Понимаешь? Что для неё это значит, в такие годы. И ты не горячись — не тот случай. Я сама его не раз уничтожить хотела — то пропадёт на месяц, то объявится и всю жизнь ей перемутит. И так всю нашу молодость. А тут сама удивляюсь. Совесть в нём проснулась, что ли? Любит, значит. А ты, зятёк, не пропадёшь, ко мне поедем. — Алла вцепилась в руку своего любимца и что есть силы потянула. — Пусть мать жизнь свою устроит. Лера, даже не обсуждаем. Я сегодня целый день на уступки шла — твоя очередь.