— Да вы, милочка, одержимая какая-то, а не актриса. Не приближайтесь ко мне ни на шаг, и дружку вашему передайте — ему не удалось посмеяться надо мной! Вот так вот.

Юбиляр мотнул завитками на шее и павлиньей походкой направился к барной стойке, там и завис.

Лера схватилась за голову и опустилась на ступеньки. Атласная астра завяла и держалась на последней нити.

То и дело хлопали входные двери в зал торжества, и когда они оказывались открытыми, до Леры доносился усталый гул, кашляющий хохот и шарканье ног. Лера не понимала, почему дверями хлопают, слышны шаги, но по лестнице никто не поднимается. Какие ещё загадки таит этот терем? Она приподнялась и сделала осторожный шаг вниз. Двери опять распахнулись, из зала полилась музыка, которую Лера любила с детства. Запел Нелявин.

Из глаз Леры брызнули слёзы. Скорее к нему. Он — настоящий.

Гости скакали и приседали. Столы держали ритм, а подсветка, сбросив проставленные алгоритмы, мигала по всему залу на свой собственный вкус. И вокруг не было ни одного человека, кто бы не орал припев. Среди разгорячённой толпы скользила Лера, приближаясь к сцене, и наткнулась на Зою Кирилловну, которая прыгала в обнимку с длинноволосым юношей. Молодой человек, по всей видимости, только что в обществе этой влиятельной дамы нашёл поддержку личного творчества. При каждом повороте он сшибал испанский воротник своей партнёрши и, запрокидывая голову, каялся. Её глаза заплыли, остались только щели, очерченные карандашом, губы тоже стёрлись, вокруг них остался коричневый контур, который всей своей химией въелся в кожу навечно. Зоя Кирилловна была так увлечена молодым дарованием, что Леру заметила только на сцене, когда «бриллиант» уже держал Валеркину выскочку за руку и объявлял следующую песню:

— Друзья! Внимание! Дорогие мои! Я сочинил балладу о любви и смерти. Хочу исполнить её для вас, дорогие друзья. Вы — первые, кто услышит её. А посвящаю балладу — самой красивой и талантливой из молодых артисток современности. Итак! «Крик птицы», посвящается Валерии. Исполняется впервые!

Нелявин расставил ноги и замер. Одной рукой он сжимал микрофон, а другой Леркины плечи. Застонали гитары. Закричала птица. Внутри Леры похолодело — музыка про неё.

Спустя мгновение на сцене стоял уже не друг Хмыза, и не Леркин кавалер, и не «бриллиант», а убивался от горя могущественный чародей. Он живёт страданием, он мстит. Его волшебная рука превратила изменницу в птицу. Птицей стала Лера. Она летает. Она плачет. Она просит пощады у мужа. Но чародей изгоняет птицу, он бы простил измену, если бы не любил.

Птица летит на чужбину. И чародей слышит её крик, но сердце его не смягчается. «Возмездие, — повторяет он, — возмездие». Он мог превратить её в дерево, он мог превратить её в зарево, но он превратил её в птицу — пусть умножатся страдания изменницы, пусть бьётся она в родное окно, и падает от боли, и снова бьётся… Капитаны дальних морей повидали много чудес, но птицу с женскими глазами не видели никогда и не слышали о ней. И вот она, живая, перед ними, просит помощи. Она хочет домой. Капитаны отправились к чародею, чтобы умолить его простить жену, но он бы простил измену, если бы не любил. Нет! Птица опустила голову. Больше жить нечем.

Чародей живёт местью. Он услаждается страданиями отвергнутой жены. Её болью он лечит свою боль. Но боль его отступает лишь на мгновение и снова требует жертвы.

С первым же аккордом электрогитары иллюминация авторской разработки перестала мигать. Застыла. Минорный лиловый цвет растянулся по потолку и стенам. Рампа облучает артистов лунным светом.

Охотники любили и боялись чародея. Они гостили у него и оставляли дары. Однажды они бросили к ногам грозного чародея убитую на охоте диковинную птицу, на её спине зияла рана. Синими глазами Валерии птица смотрела на зрителей, на своего беспощадного супруга. Вот и вернулась она домой. Боль отступила. Она прощена. Но кто простит грозного чародея?

Леру накрыла волна покоя. Пусть сам решает. Она свободна.

Гитары замолчали. Лиловый свет повеселел и запрыгал. Но чародей не превратился обратно в Нелявина, он каменными руками прижимал птицу к своей груди и хранил молчание, глядя за пределы зала торжества, за границу леса, в синюю бездну. Валерия тоже на землю не возвращалась.

Молчали и гости.

Успех громыхнул, как артиллерия в День Победы. Уже никто не сомневался: новая артистка — настоящий талант, раз сам Нелявин посвящает ей первое исполнение новой песни. Переспрашивали её имя. Кто-то вытягивал цветы из подарочных корзин и бросал на сцену. Кто-то кричал. Но аплодировали все.

По лунному свету артисты вернулись на сцену и стали кланяться. Лера опять засияла. Никогда прежде она не была такой счастливой. Она впервые любила всех людей, каждый из них, даже позеленевшая Зоя Кирилловна, казался ей милым и добрым существом. Её сердце испускало невидимые волны любви, которые катились в зал, накрывали гостей и, возвращаясь к своему источнику, наполняли Леру ещё большей, умноженной сердцами людей любовью.

Последний поклон Лере не удался. Дрогнули колени. В следующее мгновение ей показалось, что кто-то сверлит её голову взглядом и даже втыкает в спину горячее лезвие. Чужая волна ярости окатила Леру с головы до ног и упала на головы зрителей, на опустевшие блюда. Волна расплескала свой яд и ушла в землю.

Нелявин съёжился, как будто его искололи брызги зла. Спасаясь от невидимых волн, он нырнул в привычную для себя народную любовь. Сбегая по ступенькам, Нелявин держал за руку Леру и выкрикивал в зал: «Спасибо!.. Друзья, родился тост!» Народная любовь понесла своего любимца в середину зала и вложила в его свободную руку бокал с пузыристой жидкостью. «Я не пью игристое», — возразил гений, но услышал ли его кто-нибудь в гуле ликования? «Где она?» — кричал артист, бледнея. «Я тут, дорогой наш, наш бриллиант», — ответила Зоя Кирилловна, тыча свою сощуренную физиономию в его лицо.

Душа Леры ушла в пятки. Молоденькая артистка, которая очаровала публику, упала в яму времени. Невидимка, согнавший её со сцены, настиг Леру в гуще народа и оторвал её от Нелявина, от пола и закрыл ладонью её глаза. Ещё через мгновение сердце её, колотившееся со скоростью света, восстановило привычный ритм, и облегчённый вздох расслабил сжатые нервы. Родной запах обласкал Леркину душу.

— Ты жив? Ты — жив! — прошептала Лера невидимке и обняла его шею. Нежность переполнила её.

Как только узнанный похититель молодых актрис переступил порог своей комнаты на последнем этаже пансионата, он запер двери и одним движением запахнул штору, а Лера, поддаваясь усталости, упала на разобранную кровать и вытянулась в струну. Косточки ступней болели, каждая — своей ноющей, крутящей болью. На талии повисли завядшие лепестки атласной астры. Ресницы тяжелели.

— Что с тобой? Любимый мой… — спросила ослабленным голосом Лера, вглядываясь в напряжённое лицо похитителя.

В ответ он сбросил пуловер на пол, рванул ворот рубахи и уставился на Леру чёрными от гнева глазами. Улыбка на лице Леры погасла, она привстала на локтях и спросила ещё раз, чуть не плача:

— Что случилось, любимый?

Любимый усмехнулся зло. Лера вздрогнула. Казалось, что глаза его лишены зрачков. Напрочь. И тут она узнала взгляд, который сверлил её голову на сцене, взгляд, от которого бегут мурашки по коже.

— А! Вот оно что! Ты бросил меня. В чужом доме. Среди чужих людей. А сам исподтишка следил за мной? Зачем?

Обвиняемый приблизился к кровати, схватил Леру за плечи и повис над ней, как грозовая туча.

— Я работал. Был на очень, очень важной встрече, — стиснув зубы, произнёс он. — Работал допоздна. А ты задом вертела! По рукам пошла! Ты пьяна? Этот засранец — певец лапал тебя, кто ещё? Дыхни! А ну дыхни! Ещё раз, сильнее!

Валерия дыхнула и заплакала. Хотелось закатить сцену, но сил хватило только на несколько слов:

— Я думала, тебя убили… А ты…

Несчастная залилась слезами, а её любимый стоял рядом и пожимал плечами. Спустя минуту напряжённой работы мысли он всё же спросил:

— Кого убили, за что?

— Тебя убили, тебя! Этот страшный человек со шрамом, он является из темноты и нападает… зажимает рот… он стоит за спиной и дышит…

Лера прижала руки к груди. Её плечи и подбородок стала бить мелкая дрожь. Похититель молодых артисток, изменившись в лице, со вздохом опустился на кровать.

— Что он сделал с тобой? — спросил он, растягивая слова. — Он обидел тебя?

Лера несколько раз мотнула головой.

— Лера, не молчи! — повторил он, опять хватая её за плечи.

— Он хотел тебя убить, — всхлипывая, произнесла Лера.

Она прильнула к любимому и закрыла глаза. Вот и счастье. Он жив. Он рядом. Волны любви снова вырвались из её сердца и накрыли теперь любимого с головой. Каждой клеткой своего существа она ощутила: напрягаются его мышцы, наливаются силой, а сердце его тает.

— Валера, — шепчет она, замирая от восторга, его трёхдневная щетина нежно покалывает её шею и лицо.

Он молчит и дышит порывами. Его руки срывают атласную астру и тянутся к шнуровке на спине…

Воскликнули они в одно мгновение. Лера от боли, Валера — от ужаса. Он ткнул палацем в рану на её спине.

— Лера! Откуда это? Он… ранил тебя?! — осипшим голосом кричит Валера, забывая, что в ещё минут пятнадцать назад сам жаждал изранить Леркино тело, даже ещё страшнее.

Лера замотала головой. По его лицу пробежала тень.

— Нет?

Лера смотрела на него усталыми глазами, полными нежности, и молчала.

— Нет? — повторил Валера, вглядываясь в каждую чёрточку на её лице. — Лера, кто это сделал? Кто ранил тебя?

Она пожала плечами и ответила без упрёка:

— Ты.

— Опять за своё? — вздохнул Янович и нахмурился. — Ладно, приведи в порядок мысли, я — за аптечкой.