Дверь отворилась без стука, как будто подняли занавес, и «половина» юбиляра, в шоколадном платье из бархата — на шее воротник, распахнутый как испанский веер, — заплыла в комнату. Одна из лампочек, которыми был утыкан потолок, замигала и погасла над головой «прелестницы». Супруга юбиляра с трудом, как Вий, подняла веки, придавленные профессиональным макияжем, и тут же позеленела при виде незнакомки в платье, излучающем белый свет. Выгнув нарисованные губы, «половина» юбиляра выдавила из своей щуплой груди слова приветствия и добавила:

— Я услышала твой голос, милый, и вошла без стука. Хочу пригласить всех к столу, гости собрались, занимают места.

Первым откликнулся Валерий. Он поцеловал её руку, подбородок и осыпал комплементами. От удивления Лера захлопала ресницами и стала ещё прекрасней и белей, а обласканная дама запорхала по комнате, как бабочка-шоколадница. При каждом взмахе бархатных крыльев из её уст сыпались неприличные остроты, бабочка жалилась, как оса, отчего «прелестницу» одновременно жёг и холодил стыд, а мужчины покатывались со смеху. Предметом острот шоколадницы стала разобранная, разбурённая кровать, которая занимала большую часть комнаты.

Но бабочка угодила-таки в сачок из комплиментов, который накинул на неё Валерий, заметив, что его «прелестница» опустила глаза и сгорбила спину. Комплименты охотно подкрасил юбиляр и опять прильнул к Лере.

— Самая любимая на свете, — обратился он к супруге, — надеюсь, ты не будешь ревновать меня к этому милому дитя. Сегодня все женщины влюблены в меня. Этого не изменить, даже нашему Валерочке.

Шоколадница сложила крылья и вытянула подбородок. Валерий тут же встрепенулся и представил Леру супруге юбиляра. Лера даже не улыбнулась, мамино воспитание на этот раз не сработало. Она просто чуть склонила голову под дулом убийственного взгляда хозяйки и выслушала её прямой вопрос, произнесённый сладким голосом:

— А вы, Валерия Николаевна, собственно… кем приходитесь Валерочке?

Неравный бой Валерия Николаевна проиграла. Огромная кровать поплыла перед глазами, а из единственного окна потянулись к её лицу прозрачные руки тумана. Спина белокурой красуни теряла твёрдость, ноги — опору, но Валерочка подставил Лере плечо и удар отразил:

— Как? Неужели Юрий Юрич не доложил? Валерия — моя суженая.

Погасшая лампочка моргнула и засияла вновь пронзительным белым светом. И на лице шоколадной хозяйки сквозь слой дорогого макияжа высветился истинный возраст. Паузу остановил юбиляр, который проворковал, встряхнув седыми кудряшками:

— Всё, всё, всё! Хватит празднословий! Спускаемся в подземный зал, я забираю это прелестное дитя и лично представлю её гостям, пусть все завидуют, каким девушкам я нравлюсь! Валерий, тебе доверяю сокровище, бесценную мою Зою Кирилловну. Постарайся развлечь её, только чтобы я не сильно ревновал. Хотя это вряд ли возможно, сегодня все мужчины будут у твоих ног, моя любовь!

Юбиляр подхватил «милое дитя» и с задором помчался по лестнице вниз. Следом шествовала бесценная Зоя Кирилловна под руку с Валерочкой, и Лера на бегу увидела, что эта пара на ходу отстаёт. Но энергия юбиляра, подпитанная Courvoisier, мчала селевым потоком новую прелестницу к месту торжества, а в уши прелестницы заливались потоки горячих признаний Хмыза.

— Ангел, вы настоящий ангел! Я, любимец женщин, не встречал такой ослепительной красоты! Все танцы мои! Обещайте ещё поцелуй, настоящий. Ты познаешь верх блаженства! Все женщины мира умоляли меня о любви, но сердце я сберёг для самой достойной из них, для тебя, мой ангел!

II

С Зоей Кирилловной Юрий Юрич вступил в брак спустя год после прошлого юбилея, а до этого знаменательного события он был связан узами другого счастливого брака.

На званом ужине десятилетней давности Зоя Кирилловна сопровождала своего венценосного брата, человека служивого и очень влиятельного. На грандиозном по количеству важных персон торжестве одинокая дама решила осчастливить своей любовью какого-нибудь приличного мужчину для вступления в брак. И самой подходящей кандидатурой, вернее, единственным, кто запутался в расставленных Зоей Кирилловной сетях обольщения, оказался сам юбиляр, Хмыз, человек приятной наружности, не старый, с хорошей пенсией, интересной биографией и, главное, с солидным положением в обществе.

Зоя Кирилловна собралась, сделала прыжок и с первого раза проглотила добычу. Такое несерьёзное препятствие, как стареющая жена Хмыза и его две дочери, перешагнувшие совершеннолетие, она смела одним взмахом крыла, тогда ещё не шоколадного. А от руин растоптанной семьи разлучница прикрылась панцирем презрения.

К новой пассии Хмыза его друзья привыкали с трудом. Она не уподобилась его отставной супруге, женщине мягкой, услужливой, влияние которой сводилось к тому, чтобы упросить мужа изредка оказать содействие какому-нибудь бедолаге из богемы. Вторая, и главная, супруга стала фигурой значительной, она вникала в дела мужа и получила-таки власть казнить и миловать, одобрять и отклонять, что было нетипичным в обществе людей, окружавших Хмыза.

К новому юбилею супруга она готовилась тщательно, над блюдами колдовали повара из элитного ресторана, комнаты для гостей она подготовила сама, а подземный зал украсили дизайнеры. Хозяин терема, угождая влиятельной даме, оснастил зал многоуровневой иллюминацией, которая удивляла гостей то радужными фейерверками, то неоновой подсветкой, то брызгами звёзд.

Такой же звездой стала ослепительная красавица в объятиях юбиляра. Ещё не отворились входные двери, а он уже кричал и представлял гостям «божественную нимфу, царицу Олимпа», которую гости приветствовали аплодисментами. Лера поклонилась и сделала реверанс, отчего её тут же приняли за московскую артистку и стали кричать «Браво» и хлопать ещё сильнее.

Артисты, художники и поэты в доме у Хмыза были завсегдатаями, поэтому Валерия Дятловская в новой роли состоялась и даже получила славу. Юрий Юрич слыл меценатом, он оказывал содействие людям искусства. Конечно, Зоя Кирилловна была рядом и с наслаждением собирала урожай неприкрытой лести, на которую обласканные поэты и музыканты не скупились. Не побрезговала она и лаврами Валерочкиной суженой.

Потеснив мужа, подоспевшая к аплодисментам Зоя Кирилловна отвесила публике несколько глубоких реверансов, как будто и она сошла с Олимпа. Когда аплодисменты поредели, распорядительница торжества перехватила роль первой скрипки. Оттеснив «божественную нимфу» от мужа-юбиляра, Зоя Кирилловна всплеснула руками, как принцесса-лебедь, и пригласила гостей к столу.

Столы были расставлены не буквами «П» или «Г», как принято, а выстроены ломаной линией, пересекающей зал. К правой от входа стене примкнула небольшая, задрапированная синим бархатом сцена, на ней уже стояли барабаны, гитары и два микрофона.

Когда Лера увидела, что на сцену льётся свет, то чуть не захлопала в ладоши от радости. В эту минуту она и не знала, что сама выступит на этой сцене. А когда из ослабевших объятий юбиляра её выхватил сам Нелявин, легендарный тенор, любимый артист папы, от счастья она потеряла голову и забыла, что пришла на торжество с Валерой, что он потерялся на лестнице, и стало непонятно, как быть и «быть или не быть»?

Нелявин рассыпался в любезностях, каждую минуту припадая к Лериной руке. Он спрашивал о её творчестве и не верил, что прима торжества — математик из академического НИИ. Лера хохотала, Нелявин тоже заливался смехом, и опять говорил комплименты, и опять расспрашивал, разгадывая главную интригу сегодняшнего вечера.

Бокалы звенели, люди пьянели. Вспоминая урок Яновича, Лера не смела проглотить больше капли за чьё-нибудь здоровье или красоту, поэтому лица гостей, расплывающиеся с каждым тостом, страшно забавляли её. Нелявин тоже на спиртное не налегал, а мочил только губы и усы. Он то свирепел, заметив чужой взгляд, лапающий «нимфу», то таял в реликтовых лучах её глаз.

В конце концов чувства захлестнули легенду эстрады, и он подскочил и крикнул на весь зал:

— Друзья мои! Дорогой юбиляр! Сегодня все песни я посвящаю талантливейшей из молодых артисток, Валерии! Вы! Вы все скоро услышите это имя, прошу…

Спустя мгновение эту же фразу он повторил в микрофон. Валерия стояла рядом и сгорала от стыда. Рука легенды сжимала её плечо, а пышный ус щекотал лицо. Гости аплодировали. Кто-то вставал из-за стола и двигался поближе к сцене.

И стоило только музыке ожить, стоило только зазвучать гитарам — время остановилось. Исчезли столы, стены, потолок. Опрокинулся купол ночи и…

А ў небе месяц болей не свеціць,

Ой, за туманам сцежка знікае

Як вольным полем ды навакольлем

Добры малойца сум разганяе.

Ночка цёмная прыйшла —

Разбалелася душа.

А на сэрцы горыч, соль —

Толькі смутак, толькі боль…

(строки из песни ансамбля «Песняры»)

Нелявин пел. От него катились волны божественной энергии, которые заставили зрителей дышать не кислородом, а музыкой, не молекулами, а нотами. Леру он держал за талию, она стала той самой «милай дзяучыначкай» из песни. Они чуть пританцовывали, и гости тоже парами закружили по залу.

Сколько длилась песня, не знает никто. Но когда время отсчитало последний такт, когда Валерия, оставаясь ещё «милай дзяучыначкай», кланялась зрителям, на этот раз за руку с настоящим артистом, песня остановилась, ожидая славы, и подземный зал утонул в овациях.

— Володя, эта песня — бесценный подарок, — прогрохотало над головами артистов, когда они поднимались с очередного поклона. Это супруга юбиляра забралась на сцену и вцепилась в микрофон. Лера остолбенела. Нелявин, кажется, тоже. — Я должна сказать, Володя, как мы любим тебя, — продолжила распорядительница торжества, потрясая веером на шее, — как счастливы видеть тебя на нашем незабываемом празднике. И наш юбиляр, милый, встань, — звенел голос в микрофоне, — просит тебя сесть с ним рядом… Ну, ступай, Володя, он ждёт, ступай… А я продолжу со сцены. — Зоя Кирилловна чуть не взашей вытолкала обалдевшего Нелявина, которого тут же подхватили поклонники и на волне восторга отнесли к столику юбиляра.