— Валерия Николаевна, — выдернул её из воспоминаний голос Светланки, напялившей очки в роговой оправе на толстый нос. А очки Светланка надевала только по особой важности случаям: когда получала зарплату и когда подписывала своим именем готовые контрольные, решённые её начальницей. — Валерия Николаевна! Вы что, не в курсе? Ваш муж обходной подписывает. Только что в машинном зале подписал! Вот!

Валерия Николаевна, возвращаясь из своих фантазий, спросила:

— Какой обходной?

Подняв очки до бровей, Светка гаркнула:

— Ну! Какой, какой! Известно какой — бегунок. Его подписывают, когда с работы увольняются. Ваш Кисель в машинном зале распрягался, как его в институте тепломассообмена ждут. И всякое такое. Идёт в замы. Поздравляют все. Я вот и удивилась, вы-то ничего не говорили.

— Светочка, я дела мужа предпочитаю не обсуждать. И потом, сейчас многие уходят, я привыкла. Рутина, — сказала Валерия Николаевна, леденея опять.

— Рутина! — съязвила Светка, но начальница ответ не услышала, застучав по клавиатуре.

— Ты, Света, нетактичные вопросы задаёшь начальнице, — вмешался Пётр Миронович.

— Это я-то? — зашептала Светланка, втягивая шею, нос её покраснел от переизбытка эмоций. — Да я позора какого натерпелась в профкоме сегодня, только что. Люди у меня про Киселя, ИТМО интересуются, а я что? Ничего, — она развела руками, — я-то всё-то… ей-то… от души, как на духу, а она что? Муж на повышение идёт, от нас уходит, а почему мне не сообщить? Я первая должна была знать, а не уборщица с машинного зала.

Пётр Миронович покачал головой.

— Ты, Света, неправильно потенциал своей молодости расходуешь. Тебе компьютер изучать надо, языки. А сплетни — пусть уборщица собирает, ей по статусу положено мусор собирать.

Светка дёрнула головой так, что взлетела её коса, короткая, тёмная. Пётр Миронович бывал милым, шутил, комплементы сыпал, особенно перед Восьмым марта, а бывало занудствовал, как чиновник, но он и есть чиновник, отставной. Его новый директор к себе приблизил, премиями баловал, чтобы советы от него получать мудрые. А Светлане этот отставной чин не нужен был, она и без его советов и комплементов проживёт счастливо. Смекалка у неё природная, на работе уже все заметили — каждый день опаздывает, и ни разу не подловили. Вот и сейчас она момент не упускала, кофту по спинке стула развесила, рулоны с распечатками разложила по всему рабочему столу и — вжик! — за дверь. Пока начальница в компьютерном анабиозе, надо было ловить момент и наслаждаться полнотой жизни в центральном универмаге.

Пётр Миронович не успел ничего сказать вослед. В триста пятой водворилась тишина. Начальница группы информатизации компилировала программы, ошибки ловила. Её как будто и не было на земле сейчас. По синему экрану бежали потоки символов, и она вместе с ними. Пётр Миронович даже не кашлял, смотрел в окно, и взгляд его терялся в тёмной зелени каштанов.

Дребезжит телефон. Алла. Лера оправдывается — опоздала на встречу. Забыла.

— Ступайте, Лерочка. Я подежурю сколько надо. Скажу, что вы в библиотеке. Да, повесьте пиджак, что ли… на стул, как Светлана. Ловкий трюк, знаете, — говорит Пётр Миронович.

Лера готова была расцеловать его, но только поблагодарила и убежала на встречу к заждавшейся подруге.

Сегодня Алла не демонстрировала благополучие в холле академического института, а скромно сидела в своём автомобиле на стоянке у главного входа, одетая в скромный костюм, точно такой, как у любой научной сотрудницы: простой, прямой, вязаный. Сама не накрашенная, не припудренная, с напряжением вглядывается в лица входящих и покидающих здание, где начиналась её карьера под крылом лучшего в мире профессора Дятловского.

Когда объявилась Лера, Алла вместо приветствия спросила:

— Есть хочешь?

— Не особенно. Пить точно хочу.

— Пристёгивайся. Поедем в «Старую краму», там всегда полумрак, да и народу сейчас нет.

— Как скажешь.

— О, какие мы послушные — «как скажешь». — Желчь просочилась в ответ Аллы. Она смотрела на дорогу и кусала губы.

Лера оглядела подругу: лицо бледное, под глазами круги, ни серёжек, ни колечек, от вчерашней роскоши только маникюр за пятьдесят долларов, а на вершине лба, закрывая половину волос, сидят огромные тёмные очки в рыжей оправе. Очки заставили Леру улыбнуться — неужели за их чёрными стёклами её подруга прячется от кого-то.

— Аллочка, я всегда тебя слушаюсь, ты у нас главная в тандеме. Потом, тебя и на работе все слушаются. Хозяйка как-никак, собственница. Пора бы привыкнуть.

— Ладно, не подлизывайся. Не умеешь, — смягчила тон Алла. — Ты меня в главном… в главном никогда не слушала. Я от бед сколько раз, столько раз хотела тебя спасти, но натыкалась на упрямство, абсолютное упрямство. И никакая логика тебя не брала.

Лера нахмурила лоб.

— Ты опять? Неужели нельзя просто общаться, без речевых вывертов. Про «упрямство» твою позицию я давно поняла, давно. Где-то даже соглашусь. Но любой человек должен принимать решения сам и потом нести ответственность. Нельзя жить ни у кого на поводу, лучше ошибаться и падать, чем подчинять свою волю…

— Дятловская, я твою позицию про «волю» тоже давно понимаю, поэтому на сегодня хватит. Только прошу, подумай, самостоятельно подумай, почему твоя «воля» слишком часто заставляет тебя падать? Не всякое падение заканчивается благополучно, иногда люди даже погибают. На этом всё!

«Старая крама» усадила двух молодых особ в тёмный угол на круглый диван за круглый стол. Оглядевшись, Алла перевела дух и сделала заказ, не читая меню. Официантик с чёрной бабочкой на тонкой шее радостных эмоций не выражал. Вероятная сумма чаевых от двух женщин в отечественных свитерках казалась ему незначительной, и он не выдавил из себя ни комплимента, ни улыбки, а еле-еле водил карандашом в своём блокнотике. В обычном случае Алла насыпала бы ему перца на хвост или на бабочку, но сегодня она не обратила никакого внимания на недостойное её персоны обслуживание. Все мысли её были заняты вчерашним происшествием на лестнице нового офиса.

Лера расправила салфетки, выставленные на тарелки, и взяла подругу за руку, стараясь не прятать сияющих глаз:

— Аллочка, прости меня за вчерашнее. Не понимаю, как получилось…

— Не заморачивайся. Скажи, это — «он»? — перебила Алла покаянную речь подруги.

— Да.

— Хорошо. Кто он такой, кем работает? — перешла на шёпот Алла.

— Он — директор крупного чего-то такого, у него офис, бизнес…

— Где ты его нашла?

— Ну как нашла? Познакомилась, он сосед ма…

— Стоп! Хватит соседей и директоров! — Алла, как арбитр, остановила игру на поле. — Откуда у него удостоверение органов госбезопасности?

— Не знаю, я никогда не видела. Алла, что за вздор?! Ты держала этот документ в своих руках?

— Нет, не я! Но ксива есть гэбэшная! Её Витюша вчера видел, поэтому пропустил.

— Это тебе Витюша сказал? Ты всегда с первого слова веришь нерадивым охранникам? Не узнаю тебя, Аллочка. Ему могли уверенно продемонстрировать билет председателя местного профсоюза, а он и повёлся. — Лера изумлённо развела руками.

— Ладно, Витюшу проехали. Как он узнал, где мы?

— Аллочка, не знаю, почему ты напугана, но выяснить, где находится офис самой известной туристической компании в республике, не составляет труда. Просто ты стала знаменитой, а я иногда просто отражаю лучи твоей славы!

— Спасибо за высокую оценку. Но не забывай, мы толком не переехали, хотя, ты права, рекламу ещё недели две тому с новым адресом дали. Всё равно дивно как-то. — Алла сняла сползающие очки и продолжила: — Мне кажется, он не тот, за кого себя выдаёт. Не могу отделаться от ощущения, что он — невидимка, и он подслушивал весь наш вчерашний разговор. — Алла уставилась в неосвещённый потолок. — Не помню дословно… Короче, он повторил какую-то фразу из нашей с тобой беседы.

— Аллочка, совпадение смыслов, не более того. Я ничего подозрительного не заметила. Мы перебрали, Витюша присочинил, тебе показалось — вот все аргументы и факты. — Лера упала на спинку дивана и закрыла глаза. — Подруженька моя, сестрёнка… поверь, никакой угрозы от него не исходит. Валера — самый лучший, самый главный человек в моей жизни. Я чувствую каждый уголок его души, вижу мысли. Я с ним — одно целое. И я так счастлива… так счастлива просто говорить о нём.

Алла, не отрывая взгляда от подруги, перемешала пёстрое крошево в салатнице, только что доставленной официантиком, и проговорила, сглотнув ком удивления:

— Так… ты точно попалась! Тут не просто адюльтер от городской скуки, тут уже Анна Каренина. Не умеешь ты жить, Дятловская. Проверенная золотая середина не для тебя. Как всегда, максимальная крайность — твой удел. Учёба — красный диплом, олимпиада — первое место, родители — самые крутые. А потом маятник в другую сторону: прикид — самый тупой, муж — самый дурной. Сейчас вот — страсти шекспировские разгорелись.

Лера рассмеялась, обняла сестрёнку и сказала:

— Как же ты права. Только что делать-то теперь? Как быть? Что делать? Карениной легче было. Её возлюбленный был холост, у него не было любимой дочери. Страдал только маленький Каренин, но и это слишком большая цена.

— Да-да… маленький принц, слеза ребёнка… — Среди бесконечного потока отчётов, балансов и налогов Алла соскучилась по лирической философии, поэтому работу над сценарием Леркиной судьбы взяла на себя. — «Что делать?» Хочешь в обеденный перерыв все ответы получить? Тебе повезло. Рядом есть я.

Примчался взмыленный официантик и затараторил, хлопая девичьими ресницами:

— Ушицы… Ушицы не желаете? Девушки. За счёт заведения. Шеф-повар рекомендует, как постоянной… уважаемым клиентам. Стерлядь, окуньки. Старинный рецепт. Только для самых дорогих клиентов.