— Валерий Леонидович, ну держите себя в руках, мы всё преодолеем. Девочку нашу успокою, отправлю в институт и вам позвоню. Мы вас очень ждали. Очень. Всего доброго…

И тут же новый вызов, который не просто поднял давление — от него закипела кровь. Самое страшное, отчего затылок Яновича в одночасье поседел, только что произошло. Звонил кум, не лично сам, а через оговорённого посредника, который по плану включается в игру только в случае опасности, реальной опасности.

А пока Янович подавлял охвативший его с головы до ног ужас, его дочь досыпала утро на своей кровати, ноги на подушке, а голова на коленях няни. И та обняла её, как родное дитя, гладит её волосы и поёт, не попадая в ноты, жалостливую дворовую песенку, услышанную в детстве от бабушки: «Не влюбляйся в чёрный глаз, чёрный глаз опасный. А влюбляйся в голубой, голубой прекрасный». Песенка накрывает Снежану, она уже не хлюпает носом и не вздрагивает, но в глубине сердца живы воспоминания, которые тревожат её. Мама. Запой, скорая, больница… Вирусный алгоритм, пожирающий их семью, выстроился окончательно за день до шестнадцатилетия Снежаны.

В преддверии праздника мать плясала стрекозой, несмотря на отяжелевшее за шестнадцать минувших лет тело. Труженики и постоянные клиенты её салона красоты «Вселенная» с утра до вечера пили шампанское за здоровье мамы и дочи. На третий день торжества хозяйка пожаловала стопроцентные скидки верным посетителям, а персоналу — шальные премии. На радостях количество тостов и чмоков увеличилось в разы. Поэтому домой счастливая мать приплеталась за полночь, а после напряжённого третьего дня и вовсе с работы уже не приехала. Просто посидели коллективом в массажном отделении салона, то ли в конце дня, то ли в начале следующего, после чего тостующие забылись сном в обнимку друг с другом, а кто-то особенно везучий — с хозяйкой. К обеду в салон прибыли «константы», вечно бесплатные клиентки из «самых верхов», которые тоже в стороне не остались, и подняли вторую волну поздравлений, накрывшую мать именинницы с головой.

К утру, одолев стенания тела, Полина, рявкая на обласканных друзей, остановила массовые гулянья и заказала в интернет-магазине подарок для любимой дочери — чемоданчик то ли с косметикой, то ли с бижутерией.

Завтра праздник перенесётся под крышу дома. Гостей будет мало: сестра с дочерьми, обхохочешься, да, и кум заглянёт. А уж хозяйка постарается, чтобы стол ломился от закусок и напитков, да не каких-нибудь шампусиков-ликёрчиков, а настоящих, ядрёных джинов и коньяков. А сегодня надо было целый день глотать лимонную воду, пройти курс омоложения и покряхтеть на массаже.

Октябрь обесцветил небо. Ячейки железной сетки, оградившей от всего мира двор из трёх коренастых пятиэтажек, облепили сухие листья. Юная, ещё почти ребёнок, девушка в сером маленьком пальто и белой вязанной шапке, сползающей на глаза, раскатывала на качелях своего братика, на вид двухлетнего малыша, ножки которого, обутые в высокие кожаные ботинки, болтались, как верёвки, а сам он был привязан к спинке качелей толстым шарфом. Мальчик, которому на самом деле четыре года, не отрывая взгляда от сестры, заливался счастливым смехом, а когда качели взлетали особенно высоко, ещё и пузырил слюни.

Во дворе они были не одни, но не замечали никого. Около первого подъезда одной из пятиэтажек, в обтягивающих до треска джинсах и вздутой куртке цвета луковой шелухи, стояла молодая мама, выпятив подбородок в сторону качелей. Одной рукой она сжимала банку с пивом, а другой подёргивала коляску, напоминавшую мыльницу на колёсах. Толстыми мазками маскирующего крема, точно в тон куртки, было выкрашено продолговатое лицо молодой мамы.

Когда громоздкая фигура с причёской жены фараона, ввалилась во двор, молодая мама так вытянула шею, что едва не потеряла равновесие.

Захлопнув электронную калитку, фигура, покачиваясь на каблуках, двинулась прямо к качелям.

— Цветики мои, золотые, как же мама соскучилась. Подарков навезла! Завтра праздник, праздник, праздник! — громыхнула фигура за спиной девушки. Та замерла, а малыш начал ловить ртом воздух, теряя высоту. Весёлая игра закончена.

— Ну что же вы? — прохрипела фигура и с раздражением скрипнула кожей своего пальто.

Девушка повернулась и сморщила нос от кислых испарений, исходящих от подплывшей к ней дамы.

— Праздник, праздник! Будет снег и мишура!.. — без запинки выдала она. — Посмотри скорей, Мишутка, к нам Снегурочка пришла.

Снегурочка скривила напомаженные губы и махнула рукой около лица девушки, утопив в воротнике из серебристой лисы тяжёлый подбородок. Малыш пропищал что-то невнятное, подпрыгивая на остановившихся качелях, и дама почему-то улыбнулась и, качнув фараоньей причёской, кинулась обнимать малыша.

Напряжёнными ручками мальчик тут же вцепился в дорогущий мех воротника и стал драть его, отчего ворс съёжился и на воротнике открылись гладкие плеши. Женщина в ответ дёрнулась и шлёпнула малыша по скорченным пальчикам, злобная гримаса исказила её припухшее серое лицо. Малыш тоненько заскулил.

— Не смей подходить к Мише, горе-мамаша! Отпилась? О детях вспомнила! Пошла вон! Не позорь нас, люди кругом, — крикнула девушка в сером пальто, заслоняя собой ребёнка на качелях. Синие глаза сверкнули гневом.

Мамаша выдвинула нижнюю челюсть из серебристого меха и отозвалась:

— Забываешься, малявка! — Из-под её воротника выполз пёстрой змеёй тонкий шарф. — Мать оскорбляешь? Дура ты! Мать тебе подарков на тыщу евро, а ты? Дура ты! — Переведя дух, она снова засипела. — Да, отметили вчера твой день! Так что? Право не имею? Друзей поддержать, шампанского бокальчик? Да меня полгорода поздравлять пришло, и не простые граждане с прожиточным минимумом, а… люди солидные, без красной икры обедать не сядут. Уровень у меня… а ты… — Женщина развела руками, удерживая равновесие. — Снежанка, ты представить не можешь, как высоко я вращаюсь. — Тёмные глаза влиятельной особы забегали, отчего начали казаться ещё чернее, а голос приобрёл заговорщицкий оттенок. — Да я каждую среду лично… с женой второго сына Самого… в моей сауне сижу, и на всех процедурах… вооружённая охрана по периметру.

Дочь выжала кислую улыбку. Сегодня фантазии матери устремились к высшим эшелонам. А вот в августе матушка спасала от смерти жену московского олигарха, которая скрывалась от киллеров, нанятых собственным мужем. И кто бы мог подумать: где самое надёжное укрытие от профессиональных служителей смерти? Конечно, только в мамином салоне. Киллеры за версту обходят.

Счастливое спасение праздновали недели две, с небольшим перерывом на уик-энд. «Знала бы, какая ты смешная и жалкая», — подумала Снежана, а вслух произнесла, почти не шевеля губами:

— Ступай уже домой!

Но собеседница команду не выполнила, только сильнее выпучила глаза и децибел в голосе прибавила:

— Я что, падаю? Валяюсь, деньги пропиваю? Смотри, на! — Дама распахнула сверкающую молнию, вытащила из сумки доказательство своей невиновности, пузатый лаковый кошелёк с блестящей цыганской застёжкой, и покрутила им в воздухе, как жонглёр, отчего наблюдательница с коляской-мыльницей чуть не свернула и без того чересчур вытянутую шею.

Из прозрачности окон в Снежану выстрелили взглядами десятки пар любопытных глаз, сканирующих семейную сцену, так, что по спине девушки забегали мурашки. «Скорее бы няня вернулась», — взмолилась небу девушка, пытаясь подарить улыбку нависшей над ней меховой туче.

— Конечно… мама… теперь я поняла. Дома поговорим! Ладно? Мы с Мишуном ещё гуляем… он на улице не был. Полдня на реабилитации…

Туча дёрнула фараоньей головой — то-то же! — и потянулась к подъезду, царапая каблуками тротуарную дорожку. В её распухшем кулаке всё ещё была зажата пачка прожиточных то ли минимумов, то ли максимумов.

Снежана домой не спешила. Но в конце концов она пересадила брата в коляску, не переставая мысленно просить помощи у неба и у отца, который опять в командировке. Братик жался к ней, заглядывал в глаза, но Снежана как будто не замечала, смотрела сквозь него, а руки её затягивали ремни на коляске. «Всё. Звоню крёстному, пусть разберётся со своей родственницей…» Пальцы её скользят в карман и хватают сотовый телефон, папин подарок на прошлое Рождество.

Крёстный телефонных разговоров не любил. «Языком — не молоть! — не уставал напоминать он Снежане и её отцу. — Все тёрки — при встрече». Это было законом всегда и для всех. Но Снежана правила нарушала, и это ей сходило с рук. И сегодня она кричала в трубку:

— Пьёт! Пьёт! Делай с ней что хочешь, твоя кровь, родная… Ну, посади её!.. Ладно уж, Алексан Родионыч, жду.

За разговором Снежана подкатила к дому и опять включила мобильник, на этот раз вызывая Анастасию Сергеевну, чтобы поторопить её. Так хочется взять за руку родного человека, и побыстрее. Вот Снежана поравнялась с молодой мамой в куртке цвета луковой шелухи, которая тут же спрятала голову в капюшоне — остался торчать только нос, уплотнённый слоем тональника. Рука молодой мамы так же подёргивала коляску‑мыльницу, а вторая прятала баночку пива за спиной.

Снежане хотелось утереть её любопытный нос, и только с языка сорвалось: «Родная…» — как из окна первого этажа высунулась фигура соседки, знатной пенсионерки, бывшего депутата и заведующей университетской кафедрой. Пожилая женщина в открытом окне закричала, размахивая руками: «Беда, Снежана, беда!!! — Рыжий парик её съехал на одно ухо. — Звони отцу, срочно!.. А я — в неотложку».

Молодая мама не двинулась с места, будто вросла каблуками в тротуар, даже коляску перестала дёргать. Снежана схватила её за плечо и выпалила:

— Посмотри, родная, соседке плохо. Ты ведь новенькая, со второго подъезда? Квартирку незаконно сняли? Не по договору? Коляску мою покарауль, а я — к соседке, ей помощь нужна, слышала? Соседи помогать друг другу должны. Я, например, второй месяц ментам про тебя молчу… и налоговой. Вот ведь как!