— Ну что, сынок, шагнём в небо!

Глава 16

I

Ноябрь лапает сыростью прохожих. Мокрыми собачьими губами ветер тычется в лица людей. Янович спешит домой. Пальто в пол, волосы растрёпаны, щёки небриты. Бомонд, ни дать ни взять. После аварии он так и не сел за руль, даже не пробовал. При одной мысли о дороге холодеет спина и ноет сталь под ребром.

Сбегая по лестнице в подземный переход, он лезет во внутренний карман пальто, ощупывает премию за третье место в республиканском конкурсе сценариев. Призёр конкурса проверяет, не загорелся ли карман от сияющих литературной славой купюр. Затёртый временем и побитый молью шарф выползает из распахнутого на груди пальто.

«Подарки, подарки, — летят мысли в его голове. — Снежинке — пособие по дизайну, а малышу — сказки. Пушкина. Буду сам вечерами читать. Стыдно, ни разу малышу не почитал. Ни разу. Новую жизнь теперь начнём. Я Пушкина читаю, Анастасия Сергеевна — пироги в печь, а Снежинка мультики свои показывает. Чем не рай? Ой! — хлопнул себя по лбу Янович и остановился. — Надо и няне что-нибудь. С ней тяжко. Человеку ничего не надо, ни телефонов, ни компьютеров, конфеты всем раздаст, сапоги по десять лет как новые. Денег дашь — перекочуют в карман невестки сей же час».

Валерий нахмурил лоб и смотрит сквозь стены метро. До входных дверей он так и не дошёл — вибрация холодного от невостребованности телефона остановила его и напомнила прежнюю жизнь, пропитанную напряжённостью. Это единственный мобильник, который выжил после нервного срыва хозяина, остальные, разбитые и растоптанные, почили на свалке.

— Что, на метро катаешься? — юморит мужской голос в секретном телефоне. — Это мода у писателей такая, типа с народом одно целое? — смеётся голос собственным шуткам. Янович молчит и бледнеет, на дне его памяти всколыхнулись утрамбованные в песок воспоминания.

— Ну всё, большой брат, побездельничал — и хватит! — врезал по его барабанной перепонке голос. — Завтра выходишь на работу, вернее, на службу. К восьми в мой кабинет! Как поняли?

— Понял, товарищ… — мямлит Янович, подпирая стену.

— Да, и без творческих заморочек, — сочно продолжает голос, — стиль офисный, никаких шарфиков и колец, не опаздывать. Повтори!

— Да-а-а, — тянет Янович и вздыхает.

Пробегающие пассажиры метро бросают взгляды на фигуру мужчины, вжатую в стену подземного перехода. Лицо его то краснеет, то заливается серым цветом, глаза щурятся слепотой, а в руке мигает «кирпич», старый как мир мобильник, похожий на школьный осциллограф в миниатюре.

Один из прохожих, мужчина лет тридцати в спортивном костюме и лыжной куртке, останавливается напротив жалкой фигуры с мигающим осциллографом и смотрит на неё с сердечной теплотой.

— Отец, — после раздумья обратился он к небритому мужчине, вжатому в мрамор стены, — надо здоровье поправить? Держи червонец на пиво, — ободрил он Яновича и сунул червонец в карман его длиннополого пальто.

Прохожий уже скрылся за стеклом входной двери метро, а фигура в пальто только встрепенулась и отлипла от стены. Яновича будто током прошибло, от макушки до пят. Он дышит порывами и прячет шарф на груди. Набежавшие мысли о победе на конкурсе спасают его от отчаяния: спина выпрямляется, морщины на лбу разглаживаются, глаз горит.

Янович мнёт заработанный червонец и со страстью жмёт кнопку вызова на секретном телефоне.

— Завтра в восемь в твоём кабинете, — громыхнул он в трубку и подтянул осанку до военной выправки.

— Молодцом! — одобряет голос его порыв. — Принят в мою команду. Тебя сын самого одобрил, так что пощады не жди! Домашним скажи — пусть сегодня же повесят твой портрет над диваном, иначе забудут, как выглядит глава семьи.

II

Под Пушкина Миша засыпает слаще обычного. Губки выпятит и сопит. Няня и Снежана полюбуются да и обнимутся, а после каждая побежит в свой райский уголок. Няня — в кровать с книжкой в руках, Снежана — за компьютер. Третьи сутки, почти без сна и еды, она обкатывает сценарий фильма про белочку и золотые скорлупки. В гульку скрутила волосы на затылке, гулька валится набекрень, ни лаком не залита, ни пенкой не сдобрена. Глаза воспалённые, кровавые паутинки расползлись по ним.

В последнем сценарии белочка поёт. Это круто. А в душе творца рождаются уже новые ролики. Из синего взволнованного моря выходят богатыри, а с ними их дядька Черномор. Витязи — все на одно лицо, и кудри золотые. Кого они ей напоминают? Наверное, надо подтянуть и золотую рыбку, было бы здорово! Только без старика и старухи с дырявым корытом. А в следующем фильме появится Царевна-Лебедь: во лбу звезда горит, под косой месяц блестит ясный. Царевну надо показать обязательно, только очень красивую. Похожую на кого? На папину Леру. Точно, гениально! Все три чуда соберутся, и тогда царь Салтан пожалует из заморской стороны. Он не задержится, нет, обязательно приплывёт. Царица ждёт, все глаза высмотрела, нет ей счастья без супруга любимого. А вдруг… не пожалует царь-отец? Конечно, не пожалует, ему сын нужен, Гвидон, наследник престола. А царевича-то нет! Что же делать, нет царевича, нет сына любимого. Несчастная царица, как же ты одинока, покинул тебя твой друг сердечный, даже кровиночки его не осталось. Как же холодно, как холодно…

— Девочка моя, что с тобой? — пробился голос из реального мира к ушам художницы компьютерной графики. — Ты уснула на столе и бредишь.

Няня возвращает свою любимицу из фантазий и укладывает в кровать.

— Ты горячая! — огорчается няня. — Температура! Девочка моя милая… Пойдём спать ко мне… утром вызову врача.

— Няня, подружка дней моих суровых, мне уже лучше, — кутается в одеяло Снежана.

— Я позвоню папе. — Няня хватает телефон.

— Только не это. Он жить начинает, — протестует Снежана. — Я тебя очень прошу… А я согласна на любую экзекуцию, даже на клизму.

— Молодости свойственно беспечно относиться к здоровью, — сдаётся няня. — Но это большая ошибка. И я не допущу, и не упрямься. Экзекуция первая — градусник.

— Занятие бесполезное, но я согласна, ради тебя. — Снежана раскрывает руки. — Я просто за компом пересидела, — не сдаёт позиции компьютерная художница. — Полежу немного, и всё пройдёт, «как с белых яблонь дым».

— Что ты всё стихами изъясняешься? — Няня хмурит лоб и встряхивает градусник. — Я зашла случайно… да какой случайно! Сердце не на месте. Думала: как Мишенька, как дыхание, не сипит ли нос. А тут, — она кладёт градусник Снежане под мышку, — сюрприз. Постель твоя пуста, Миша спит, а из твоего кабинета голос декламирует Пушкина. Что я думать, по-твоему, могла? Залетаю к тебе — ты на клавиатуре улеглась, руки болтаются. И сама горячая, и дрожишь от холода. Девочка моя, что с тобой?

— Ну, я же тебе говорила, — шёпотом возмущается Снежана. Миша заворочался в гоночной кровати, — я ролики на компе мастерю, по сказкам Пушкина. Задание выполняю потенциального работодателя.

— Да это не работодатель, а рабовладелец и работорговец. Слыханная ли наглость? Ребёнка по ночам заставить работать, да ещё и бесплатно. — Няня сдвинула брови и отслеживает высоту ртутного столбика, которая едва коснулась отметки «тридцать семь».

— Да я сама увлеклась. Пушкин — это страшная сила, — улыбается недостаточно больная Снежана и кладёт голову няне на плечо. — Мне почему-то привиделось, что царица из сказки про царя Салтана и сына его, царевича Гвидона, это я. Глупо как-то. И вот в бочку нас закатали с сыном и по морю пустили. А в бочке — жесть душно, темно и… особенно если нет у тебя его кровиночки, нет младенца и не было.

— Бедняжка, — еле сдержала слёзы няня. — Бог даст, всё у тебя будет, всё… Я сейчас. На минуточку. — Анастасия Сергеевна бежит на кухню и возвращается с чашкой горячего ромашкового чая. — Наша участковая все болезни ромашкой лечит, — говорит она и ставит свою любимую чашку синего фаянса на столик около кровати, под которым разбросаны Мишины игрушки.

— Мише на массаж надо завтра. Я его одна в поликлинику отвезу. Ты спи, а мы погуляем потом, чаю выпьем с пряниками. И телефон отключи.

— Я посуду помою после завтрака, — соглашается с няней Снежана. До утра оставалось не больше трёх часов.

— Спать, — отмахивается от неё Анастасия Сергеевна. — Не то отцу сию же минуту позвоню.

III

Снежана послушалась и надела новую пижаму, белую и пушистую, как шубка белька. Пижаму она приберегала для семейной жизни, но вот не привелось.

Несколько глотков чая, аромат полевой ромашки, и сон уж вьётся на шёлковых ресницах. Спать…

Но наконец обретённый покой испортил неожиданный грохот. С полки свалился Мишин джип, чёрный, с огромными колёсами, папин подарок, которым малыш никогда не играл. Маленькая ручка за год так и не прикоснулась к дорогой коллекционной игрушке. Джип опрокинул чашку с остатками чая и опрокинулся сам.

— Мама! — кричит Снежана, отрываясь от подушки. — Няня… — шепчет она, отгоняя взмахом ресниц остатки сна.

В ответ тишина сгустила воздух.

Массаж! Снежана хлопнула себя по лбу и встала на взмокший от пролитого чая ковёр. Маленькие ножки умчались за тряпкой и салфетками. Игрушки тоже облиты ромашковым душем. Почему она не сложила их на полки, когда Миша уснул? Паровозик с машинистом не пострадали — оправляйтесь на полку вместо нарушителя порядка. Новый джип — с глаз долой, переезжаешь под кровать в наказание. Массажный мячик тоже умылся чаем, фиолетовые шипы ёжика пахнут полевой ромашкой. Снежана прижимает к груди Мишину любимую игрушку, а взгляд её манит серое от сырости окно. За стеклом растрескивается небо, выпячивая синий лоскуток. Это осень завёт любимую подругу на прогулку по набережной, любоваться голой кроной озябшего клёна и стылой речной водой. Нет, мотает головой Снежана, надо грузить комп — и в работу, спасаться от воспоминаний.