Таким образом, Мюрат вернулся в Неаполь, выслушав упреки и полуобещания относительно активных действий в будущем. На какое-то время он почти повеселел и в мечтах видел себя уже во главе кавалерийских отрядов, мчащихся от Дувра на Лондон. Затем он стал подозревать, что Наполеон просто надул его, желая держать на привязи. Примерно в это время Мюрат, король Неаполитанский, издал специальный декрет: каждый француз, состоящий у него на службе в Неаполе, должен превратиться в натурализованного итальянца, в противном случае он будет немедленно уволен. Наполеон пришел в неистовство и отменил декрет, как только о нем узнал. Он также написал Мюрату сердитое письмо, копию прислал мне. Мюрат-де должен всегда помнить, что он французский король, да и то лишь благодаря тому, что женат на одной из Бонапартов. Теперь уж вышел из себя Мюрат и попытался сделать меня пленницей дворца Казерта. Как всегда, хорошо информированный, Наполеон направил в Неаполь специальный отряд для охраны меня, и только меня. А в письме Мюрату он заявил: «Если вы желаете отречься в пользу вашей жены, то вы свободны так поступить и предоставьте мне возможность использовать вас в другом качестве». Последние слова заинтриговали меня. Все-таки вторжение в Англию? Разумеется, Мюрат и не подумал отречься, но стал ссориться со мной еще чаще и сильнее, особенно на людях.

Так обстояли дела в Неаполе, когда Наполеон вызвал меня в Париж. «Ты мне очень нужна, приезжай без промедления», — писал он. Это был приказ, не приглашение, но в любом случае любопытство мое значительно усилилось.

Кроме того, я больше не боялась оставить Мюрата в Неаполе без надзора. Наполеон ужесточил свой контроль, и Мюрат помог ему это сделать своим несвоевременным и нелепым декретом. Теперь ни один французский офицер уже не стал бы подчиняться Мюрату, если бы тот, вопреки желаниям Наполеона, приказал начать высадку на Сицилии.

И вот, сожалея только о том, что приходится оставлять детей в Неаполе — на этом настоял Мюрат, и закон в данном случае был на его стороне, — я, послушная сестра и королева-марионетка, выполняя распоряжение Наполеона, вновь отправилась в Париж.

Глава четырнадцатая

Слишком занятый, Наполеон не смог принять меня в день моего приезда в Тюильри, но было приятно узнать от Меневаля, что он предоставил в мое распоряжение Цветочный павильон и мои прежние апартаменты. Конечно, королеве Неаполитанской пристало занять столь прекрасные помещения, но я тем не менее чувствовала себя польщенной. Наполеон явился ко мне неофициально в Цветочный павильон в следующий полдень, и меня сразу поразили произошедшие в нем перемены со времени моего последнего пребывания в Париже. Походка сделалась более медленной. Он заметно погрузнел, а ноги, напротив, похудели. Но бросался в глаза солидный живот, который скорее походил на большое брюхо. Редеющие волосы подстрижены коротко, словно для того, чтобы скрыть их быстрое поредение на висках и на лбу. Однако глаза по-прежнему искрились кипучей энергией. Он расцеловал меня в обе щеки, назвал «дорогой Каролиночкой» и сказал, как рад, что я откликнулась на его приказ так быстро.

— Но… я очень вам нужна, — заметила я. — Вы сильно удивили меня. Для чего я могла вам понадобиться, когда первостепенную роль в вашей жизни играет императрица?

Наполеон хитро улыбнулся и упал в кресло, но тут же вскочил как ужаленный, в глазах сильное страдание.

— Наполеон? — с тревогой спросила я.

— Шишки, — прохрипел он.

— Шишки?

— Или ты настолько изысканного воспитания, что называешь это геморроем?

— Неприличная тема, — заметила я, вовсе не думая шутить.

— И до неприличия болезненная. К счастью, Корвисар успешно лечит. Приступы все реже и реже. Должен его как-то вознаградить. Если бы я был королем Англии, то посвятил бы его в рыцари шишек.

С кривой усмешкой на устах Наполеон осторожно опустился в кресло, вздохнул с облегчением и расслабился.

— Я была вам очень нужна? — вновь спросила я.

— Вы нужны мне в социальном качестве.

— В социальном качестве? — повторила я еще в большем замешательстве.

— Мне нужны также Полина и Элиза, — пробормотал он.

Как объяснил Наполеон, он собирается несколько месяцев праздновать рождение сына. Для организации балов и торжественных приемов он созывает сестер в Париж. Все это должно, мол, создать на протяжении зимы общее настроение беззаботного веселья, произвести впечатление, что император, отказавшись от дальнейших захватнических проектов и планов, наслаждается атмосферой семейного счастья.

— Но зачем? — спросила я.

— Прежде, чем ответить, я должен просить вас поклясться хранить услышанное в тайне.

— Клянусь, Наполеон.

— Я хочу ввести в заблуждение русских, готовя на них нападение.

— На Россию, а не на Англию!

— Англичанам удалось кое-где продвинуться в Испании. Слов нет, существует определенное равновесие, но английские войска все еще там. Черт возьми, Каролина! Не вам объяснять!

Сделав паузу, Наполеон продолжил уже более спокойно:

— Народ забеспокоится, если подумает, что ситуация в Испании меня тревожит. Следовательно, веселье в Париже, непринужденное веселье.

— Но, Наполеон, нападение на Россию?

— Россия, — сказал он с угрозой, — открыто торгует с Англией. Ей необходимо преподать урок. Сперва Россия, потом Англия окажется полностью в моей власти.

Задуманное показалось мне тонким стратегическим ходом, но я почувствовала какое-то, казалось беспричинное, беспокойство. Затем я вспомнила о Марии-Луизе и указала Наполеону на то, что она едва ли согласится с моим пребыванием при дворе и моей ведущей ролью в предстоящих празднествах.

Наполеон решительно потряс головой.

— Императрица, уверяю вас, будет ласковой, доброй и учтивой. Она полностью в курсе моих намерений, понимает и приветствует мои мотивы вашего вызова в Париж.

Мария-Луиза в самом деле была и ласкова, и добра, и учтива и, вопреки моим ожиданиям, вполне искренно. Она даже, к моему удивлению, продемонстрировала легкое чувство юмора. Но, возможно, я ошиблась. По меньшей мере, когда мы в первый раз оказались одни, в ее глазах мелькнул озорной огонек, и она задала мне вопрос, напомнивший мне ее давние надменные слова относительно прошений.

— Есть ли у вас какие-либо прошения, которые я могла бы довести до сведения императора? Если таковые есть, пожалуйста, не стесняйтесь, давайте их сюда.

Исполнив во всех деталях наипочтительнейший реверанс, я заметила, что для передачи у меня в данный момент имеется только одно — и вручила ей неприлично большую, в широких шелковых ленточках, коробку итальянского шоколада. Буквально замурлыкав от удовольствия, она немедленно сорвала крышку с коробки, выбрала самый большой кусок и запихнула его в свой розовый миниатюрный ротик.

— Восхитительно! — воскликнула она.

Мы поболтали о том, о сем, не затрагивая, насколько я помню, никаких важных тем. Когда пришло время уходить, она поднялась и вежливо проводила меня до двери. Заметив, что она прихрамывает, я сочувственно осведомилась, не свихнула ли она ногу. Улыбаясь печально, Мария-Луиза отрицательно покачала головой.

— Мозоли, только мозоли.

— Мозоли, Ваше Величество, в… ну…

— Да, в моем возрасте. Моя вина. Из тщеславия, полагаю, я ношу туфли на один размер меньше. Две мозоли, по одной на каждом маленьком пальце. Корвисар лечит их: накладывает повязки из английского льна, пропитанного какой-то жидкостью или еще чем-то.

— Почему из английского льна? — не удержалась я.

— Считается, что он обладает лучшими лечебными свойствами, нежели французский.

— Как интересно, — заметила я просто, хотя могла бы сказать, что налицо явное нарушение континентальной блокады, правда, ради ее здоровья.

Однако позднее мне все-таки пришлось вручить прошение, когда веселье было в самом разгаре. Необходимость возникла в связи с серьезной и в известной степени тревожной беседой с одним из ближайших помощников Наполеона, маршалом Бертье. Он говорил об огромных просторах России, ее, по существу, неограниченных ресурсах. По его мнению, Россия была гигантом, победить которого не в состоянии даже Наполеон. Самое большее, что мог представить себе Бертье, — это гибельный тупик. Другие маршалы, мол, согласны с ним. Они пытались убедить Наполеона, но тот отказался прислушиваться к их мнению.

— Тогда почему вы пришли ко мне, Бертье?

— Ваше Величество имеет большое влияние на императора.

— Достаточное, чтобы он изменил свои планы в данном направлении? Это вовсе не соответствует действительности, вам это хорошо известно.

— Тем не менее я умоляю Ваше Величество поговорить с императором.

— Сперва мне необходимо убедиться, что вы и другие маршалы правы.

— Мне кажется, я уже наполовину убедил вас, — хитро взглянул Бертье.

— Наибольшим влиянием на императора пользуется императрица. Почему бы не обратиться к ней?

— Лучше, если это обращение исходило бы от вас, Ваше Величество.

И вот, более чем наполовину убежденная, я отправилась к Марии-Луизе с прошением. Она внимательно слушала, а когда я добавила, что, если не Бертье, то лично я на первый план ставлю интересы маленького Римского короля, в ее глазах промелькнул страх.

— У меня самой существуют определенные сомнения относительно разумности проведения русской кампании, — призналась она. — Хорошо, я поговорю я императором. Мы пойдем к нему вместе.

Мы застали Наполеона в кабинете, играющим с маленьким Римским королем, к тому времени ему уже было восемь или девять месяцев. При нашем появлении Наполеон забросил ребенка себе на плечи и зашагал по комнате, тихо напевая военную мелодию. Его Величество Римский король, маленький крепыш, захныкал.