— Сейчас я напишу необходимые бумаги, — сказал он. — Отдыхайте, а я вернусь за вами в течение часа. У ваших дверей я поставлю часового, так что не бойтесь ничего и никого. Даже маршала, — добавил он.

* * *

— Позвольте поинтересоваться, что привело вас ко мне в три часа пополуночи?

Граф Грюновский спал, когда его подняли с постели. Он спросонок не сообразил сразу же послать непрошеного гостя ко всем чертям. Вместо этого он встал и поплелся выяснять, по какой причине его посмели так нагло тревожить. Он сразу вспомнил имя де Шавеля, дерзкого вояки, который проявил такое заметное внимание к его жене.

Граф ложился спать в прекрасном настроении: Потоцкий рассказал ему, что сам герцог Варшавский был извещен о неоценимых услугах, оказанных супругами Грюновскими Отечеству. Со своей стороны, Грюновский уверил почтенного графа, что Валентина еще не возвращалась, так что все идет согласно планам. Мысль о том, что Валентина спит с Мюратом, никоим образом не помешала его крепкому сну. Он презирал Мюрата как простолюдина, волею Фортуны вознесшегося к небесам, и чувствовал, что для его церемонной жены ночь с Мюратом будет тяжким испытанием. Он только надеялся, что она не успеет наскучить Мюрату за одну-единственную ночь.

Лишь взглянув на высокого, хорошо сложенного человека в шинели и шлеме Императорской гвардии, он сразу же почувствовал к нему резкую неприязнь.

— Я спросил вас, сударь, какого черта вам надо? Отвечайте, или мои слуги вышвырнут вас вон!

— Я хотел видеть вас по одной причине, — ответил де Шавель. — Мне интересно было взглянуть на образчик мужчины, который бьет свою жену потому, что она не хочет ложиться в постель с другим. Теперь я увидел вас и имею об этом полное представление. Ничтожный, трусливый пес — это первое, зачем я пришел сюда. Хочу добавить, что в будущем я намерен сопроводить это и известным действием. К несчастью, граф, я не имею возможности сейчас же вас убить, это дело придется отсрочить. А во-вторых, ваша жена находится под моей защитой и в полной безопасности. Я уверен, что вы будете рады это слышать.

— Если моя жена сбежала с вами, то я верну ее назад, поверьте, — заявил граф. — И если ей оказался не по вкусу тот маленький урок, который я преподал ей на днях, то мне непонятно, зачем она станет изменять мне?

— Разве что она изменяет вам с другим человеком, — парировал де Шавель. — Позвольте объяснить вам: мадам вовсе не стала любовницей маршала. В данный момент она находится в моем доме, под охраной французской тайной полиции, к которой я имею честь принадлежать сам. Мадам вместе с ее сестрой будут находиться под нашей защитой и в будущем. Существует подписанное повеление на этот счет, и если вам или кому-нибудь угодно будет причинить им вред, то за это последует наказание именем императора. Теперь они государственные особы, дорогой граф. Думаю, даже граф Потоцкий не станет вмешиваться в их судьбу. Что же касается вашей бесчестной методы использовать женщин для шпионажа за вашими союзниками, то надо отметить, что вы делаете это весьма неуклюже. Мы давно уже знали о намеченной вами интриге. Будьте добры распорядиться, чтобы служанка вашей жены собрала вещи и спустилась вниз. Меня ждет карета.

— Скорее я увижу вас в аду! — вскричал граф. — Ей не достанется ничего из вещей, а что касается девки — то она моя рабыня, и я волен запороть ее розгами до смерти! Так и передайте моей жене!

— Император отменил крепостное право, — заметил де Шавель. — Так что она свободная женщина. Кроме того, около входа ждет дюжина моих людей, и никто в этом доме не посмеет помешать служанке собрать вещи ее госпожи и уехать с нами.

Как из-под земли выросли два солдата Императорской гвардии и стали по обе стороны от графа. Когда он попытался сопротивляться, они приставили штыки ему к горлу. На верхних этажах слышны были осторожные шаги других солдат, которые собирали вещи и сходили с ними по лестнице. За последним из них следовала Яна с завязанным в узелок небогатым своим имуществом.

Де Шавель вышел из дома последним и подсадил ее в экипаж. Он пустил вперед своих солдат, и граф теперь решился подойти к нему.

— Вы еще пожалеете об этом, — прошипел он, брызгая слюной. — Вы прикрыли очень ловко блуд с моей женой, не правда ли? Не сомневаюсь, что она избежала постели маршала, чтобы этой же ночью попасть в вашу!

Граф не успел отреагировать на удар, который де Шавель нанес с молниеносной быстротой. От пощечины граф отлетел к стене и сполз по ней вниз.

— Это отнесите на счет маршала, — вежливо попросил де Шавель. — Мой ответ вам будет вылит в форме пули после моего возвращения из России. А если вы вздумаете приблизиться к Чартацу ближе чем на двадцать миль, вас арестует местная полиция.

На рассвете большой дорожный экипаж отъехал от ворот дома маршала Мюрата на площади Кучинского. Перед этим Мюрат сам зашел в комнату, где собирались к отъезду Валентина и Яна.

Маршал поклонился и пожелал ей удачи. У него еще оставались кое-какие сомнения, но основную их часть рассеял своим рассказом де Шавель. Маршалу совсем не по сердцу было, что эту девчонку бил и стращал ее супруг. Но это обстоятельство во многом объяснило ее странное поведение и сопротивление его ласкам. Но у маршала вытянулось лицо, когда де Шавель объявил ему, что и сам отправляется в Чартац.

— Нет ли у вас, дружище, личного интереса к этой даме? — спросил он подозрительно, хотя и поверил сперва, что между ней и полковником ничего не было. Это казалось весьма удивительным, но он все же склонен был верить.

— Никакого, — отвечал полковник. — Но мне думалось, что я обязан сделать это, после всего происшедшего. Я доставлю ее к сестре и, убедившись в ее безопасности, сразу же вернусь. Я уже пообещал убить ее мужа, и будьте уверены, я это сделаю. Но вовсе не потому, что я влюблен в нее!

— Ну уж если вы так говорите… — протянул Мюрат. — Впрочем, мне все равно. Хотя она и дьявольски хороша собой.

— И совершенно беззащитна. Я не особенно щепетилен, но это первая женщина в моей жизни, которую не хочется подчинять себе. Бедная девочка и так уже вынесла достаточно. Adieu, сударь! И будьте бдительны, когда ласкаете хорошеньких полек! Не смогу же я спасать их всех!

Первые два часа они ехали быстро, а потом дороги пошли дрянные, покрытые камнями и изрытые глубокими ямами, в которых застоялась с весны зацветшая вода. К полудню они остановились на почтовой станции, где пообедали сами, напоили лошадей и задали им корма. Они почти не разговаривали в дороге; Яна почти все время дремала. Он был очень внимателен с Валентиной и из деликатности старался молчать. Пообедав и отдохнув, они снова тронулись в путь и ехали до самых сумерек, когда лошади стали постепенно замедлять свой шаг. Тогда полковник велел распрячь лошадей, чтобы укладываться на ночлег. Они с Валентиной улеглись бок о бок на медвежью шкуру, которая служила постелью. Через некоторое время Валентина, осторожно поглядев на него, спящего, прильнула к его плечу и наконец заснула. Ночью она проснулась. Его рука обнимала ее за шею, и щека со шрамом шершаво касалась ее щеки.

Глава третья

Валентина с трудом проснулась после тяжелой ночи на третий день пути. По дороге они ночевали в маленьких сельских гостиницах, обставленных весьма убого. В последней из них постель была так грязна, что Валентине пришлось спать, завернувшись в свой плащ, а де Шавель лег на подстилку за дверью. Сейчас они находились уже во владениях Александры, и Валентина выглянула из окна, силясь узнать полузабытые места. Де Шавель и Яна еще спали, — дорога была утомительной, а кроме того — опасной, и не будь полковника, двух беззащитных женщин ограбили бы уже посредине пути. Почти всю ночь де Шавель бодрствовал на страже, пока они с Яной спали. Валентина осторожно встала, и, стараясь не разбудить, накрыла его подбитой мехом курткой. Впервые за последние пять лет она ощутила, что значит находиться под чьей-то заботливой опекой, когда любое ее желание исполнялось еще до того, как она решалась об этом попросить. Ей казалось удивительным, что мужчина может быть настолько нежен и добр. И еще — было мучительно спать порознь с человеком, который еще недавно встревожил ее существо своими крепкими поцелуями и сильными мужскими объятиями… Удавалось только тихонько прислониться к его спине, когда он уже спал… Он заботился о ней так, словно она была малым ребенком, и не давал ни малейшего повода заподозрить, что он может воспринимать ее как женщину. Глядя на него спящего, Валентина пыталась примириться с той болью и томлением, которые принесла ей эта любовь, первая любовь в ее жизни. И у нее сжималось сердце, когда она разглядывала его лицо, жесткое, бесстрастное лицо военного, с глубоким шрамом, пролегшим через щеку. И еще ей невыносимо хотелось лечь рядом с ним и медленно, осторожно целовать и гладить его лицо, пока он не проснется… И все-таки счастьем было уже то, что он был рядом, напротив нее, то, что былая пустота ее жизни вдруг оказалась переполненной им… Она запрещала себе думать о том, как долго продлится это счастье и чем оно закончится.

Карета давно уже катилась по ухабам, тяжко кряхтя и словно переваливаясь с ноги на ногу, когда Валентина вскрикнула, отчего оба ее спутника проснулись:

— Вот он, Чартац! Впереди, на холме перед нами!

Де Шавель дернул за шнурок, привязанный к локтю возницы, и, высунувшись из окошка, приказал:

— Давай, нахлестывай, добрались!

Дом был изначально задуман как крепость; цепь таких фортификаций была построена вдоль всей границы с Россией — для отражения возможного нападения воинственного соседа. Так что здание не отличалось особенными архитектурными изысками: башенки были сложены из квадратных серых глыб, и столь же ненамеренная рустика бросалась в глаза при взгляде на угрюмый фасад. Предки Валентины жили здесь уже три столетия, и лишь совсем недавно дед ее придал этому дому некоторые черты добропорядочного помещичьего дома. Чартац был выстроен на крутом пригорке, окруженном садами и рощами. Всё поместье простиралось на пять тысяч акров, что по тем временам было вполне средним размером владений.