Когда он опять почувствовал себя полным властелином своей любимой и осознал опасность своего положения, он в ужасе отошел от постели и рухнул на стул в дальнем углу спальни. Обхватив голову руками, он пытался разобраться в случившемся, оценить последствия ночного приключения.
Его покинула та нервная отвага, которая несколько часов назад позволила бы ему хладнокровно убить Валентину. После того как он налюбовался ее скромной и трогательной прелестью, он уже не сможет найти в себе силы уничтожить это прекрасное творение Господне. Он твердо знал: убить надо господина де Лансака. Но де Лансак не может умереть один, за ним должен последовать и он сам. Что же станется с Валентиной, лишившейся одновременно и мужа, и возлюбленного? На что ей смерть одного, если не остается у нее и другого? И потом, как знать, не проклянет ли она убийцу своего нелюбимого мужа? Она, такая чистая, набожная, честная, поймет ли она возвышенность его чувств, простит ли необузданную жестокость – следствие преклонения перед ней? А что, если в сердце ее останется жить мрачное и страшное воспоминание о Бенедикте, запятнанном кровью жертвы и заклейменном ужасным словом «убийца»?
«О, раз я никогда не смогу обладать ею, – подумал он, – пусть хоть она не возненавидит память обо мне! Я умру один, и, быть может, она осмелится оплакивать меня в тайных своих молитвах».
Он придвинул стул к бюро Валентины. Здесь он нашел все, что требовалось для письма. Бенедикт зажег ночник, задернул полог постели, чтобы не видеть больше Валентину и найти в себе силы сказать ей последнее прости. Закрыв дверь на задвижку, чтобы его не застали врасплох, он стал писать письмо:
«Сейчас два часа ночи, и я здесь один с Вами, Валентина, один в Вашей спальне, я полный Ваш властелин, каким никогда не будет Ваш муж, ибо Вы сказали мне, что любите меня, Вы призывали меня в тайнах Ваших снов, Вы отвечали на мои ласки, Вы сделали меня, сами того не желая, самым счастливым и самым несчастным из людей. И однако, Валентина, я не переставал почитать Вас, даже находясь в страшном бреду, заглушавшем все человеческие чувства. Вы по-прежнему чисты и священны для меня, и Вы можете встать поутру, не заливаясь краской стыда. О Валентина, видно, я действительно слишком люблю Вас!
Но как ни горестно и неполно было мое счастье, я обязан заплатить за него моею жизнью. После тех часов, что я, коленопреклоненный, провел возле Вас, прильнув устами к Вашей руке, к Вашим кудрям, к краю легкой одежды, почти не скрывавшей Вашей красы, я не могу прожить более ни одного дня. После неземных восторгов я не смогу вернуться к обычной жизни, к ненавистной жизни, что я вынужден буду отселе влачить вдали от Вас. Успокойтесь, Валентина: человек, который в мечтах обладал Вами нынче ночью, не увидит восхода солнца.
Не прими я заранее это неотвратимое решение, разве нашел бы я мужество проникнуть сюда и мечтать о счастье? Разве осмелился бы я любоваться Вами и с Вами говорить, хотя бы даже во время Вашего сна? Всей крови моей не хватит оплатить милость судьбы, подарившей мне такие мгновения.
Вы должны знать все, Валентина. Я пришел сюда с целью убить Вашего мужа. Когда же он ускользнул от меня, я решил убить Вас и себя. Не бойтесь; когда Вы будете читать эти строки, сердце мое уже перестанет биться, но этой ночью, Валентина, в тот самый миг, когда Вы открыли мне свои объятия, заряженный пистолет был рядом с Вашим виском.
Однако мне не хватило мужества, да и не хватит его. Если бы я мог убить одним выстрелом Вас и себя, это бы уже свершилось, но ведь мне пришлось бы видеть Ваши муки, видеть, как хлещет у Вас из раны кровь, видеть, как Ваша душа борется со смертью, и пусть бы зрелище это длилось всего секунду, секунда эта вместила бы в себя больше страданий, нежели вся моя жизнь.
Живите, и пусть также живет Ваш муж! Жизнь, которую я ему дарю, дар еще больший, нежели преклонение, которое лишило меня сил еще минуту тому назад, когда я умирал от желания у Вашей постели. Мне гораздо труднее было победить свою любовь, чем отказаться от мысли удовлетворить свою ненависть, и удерживает меня то, что смерть его может обесчестить Вас. Засвидетельствовать перед всем светом мою ревность – значит открыть людям также и Вашу любовь, ибо Вы любите меня, Валентина. Вы сами недавно сказали мне об этом вопреки своей воле. И когда вчера вечером Вы рыдали на лугу в моих объятиях, разве это тоже не было свидетельством любви?
О, не просыпайтесь, дайте мне унести эту мысль с собой в могилу!
Мое самоубийство не скомпрометирует Вас, Вы одна будете знать, что послужило причиной моей смерти. Скальпель хирурга не обнаружит Вашего имени, запечатленного в тайниках моего сердца, но знайте: последние его биения посвящены Вам.
Прощайте, Валентина, прощайте, первая и единственная любовь моей жизни! Еще многие будут Вас любить, да и разве можно Вас не полюбить? Но единственный раз Вы были любимы так, как дóлжно Вас любить. Душа, полная Вами, обязана вернуться к Богу, дабы не унизить себя земной грязью.
Что станется с Вами, Валентина, когда меня уже не будет на свете? Увы, мне это неизвестно. Без сомнения, Вы покоритесь Вашей участи, память обо мне изгладится; возможно, Вы перенесете все, что еще сегодня кажется Вам ненавистным, придется… О Валентина! Если я пощадил Вашего мужа, то лишь затем, чтобы Вы не проклинали меня, затем, чтобы Бог не изгнал меня с небес, где уготовано и Вам место. Боже, спаси меня! Валентина, молитесь за меня!
Прощайте… Я сейчас подходил к Вам – Вы спите, Вы спокойны. О, если бы Вы только знали, как Вы прекрасны! Никогда, никогда сердце человека не сможет вместить, не разорвавшись, всю ту любовь, какую я питаю к Вам!
Если душу не сможет унести случайное дуновение ветерка, то моя душа будет вечно находиться с Вами.
Вечером, когда Вы придете на луг, вспомните обо мне, если ветерок растреплет Ваши кудри и в его холодной ласке Вы вдруг ощутите пламенное дыхание; ночью, если Вас разбудит ото сна таинственный поцелуй, вспомните о Бенедикте».
Бенедикт свернул письмо и положил его на столик – там, где лежали пистолеты, которых почти коснулась Катрин, впрочем, их не заметив. Он разрядил пистолеты, засунул их за пояс, нагнулся над Валентиной, с восторгом поглядел на нее, запечатлел на ее губах свой первый и последний поцелуй, потом бросился к окну и, с отвагой человека, которому уже нечего терять, спрыгнул вниз, не думая об опасности для жизни. Он рисковал свалиться с высоты тридцати футов или получить пулю, так как его могли принять за вора, но до того ли ему было! Он боялся одного – скомпрометировать Валентину, и поэтому старался действовать бесшумно и никого не разбудить. Отчаяние придало ему сверхъестественную силу; тот, кто при свете дня хладнокровно измерил бы расстояние между первым и вторым этажом замка Рембо, увидел его голые стены, без единой точки опоры, тот счел бы поступок Бенедикта безрассудным.
Однако Бенедикт очутился на земле, никого не разбудив, и, перескочив через ограду, скрылся в полях.
Первые отблески утра забрезжили на горизонте, предвещая скорый рассвет.
24
Валентина, истомленная тревожным сном больше, чем истомила бы ее бессонница, проснулась поздно. Солнце, уже высоко стоявшее в небе, припекало довольно сильно, мириады насекомых жужжали, согреваемые его лучами. Вся еще вялая, оцепеневшая, не до конца пробудившаяся, Валентина даже не пыталась собраться с мыслями; она рассеянно вслушивалась в многочисленные звуки, идущие с полей и носящиеся в воздухе. Она не страдала больше, так как забыла все и ничего еще не знала.
Приподнявшись, чтобы взять стакан воды, стоявший на столике, она обнаружила письмо Бенедикта, нерешительно повертела его в пальцах, не отдавая себе отчета в своих действиях. Наконец, всмотревшись в письмо, она узнала почерк, вздрогнула и судорожно развернула листок. Завеса пала: она увидела свою жизнь во всей ее неприкрытой наготе.
На душераздирающий крик прибежала Катрин, лицо ее было искажено ужасом, и Валентина сразу все поняла.
– Скажи, – вскричала она, – где Бенедикт? И что с ним сталось?
Видя смятение и растерянность кормилицы, Валентина проговорила, сложив руки:
– О боже мой!.. Значит, это правда, значит, все кончено!
– Увы, барышня, но вы-то откуда знаете? – сказала Катрин, присаживаясь на край постели. – Ведь сюда никто не мог войти. Ключ-то ведь у меня в кармане. Может, вы что услышали? Но мадемуазель Божон говорила шепотом, боялась вас разбудить… Я-то знала, что эта весть принесет вам боль.
– Ах, разве во мне дело! – нетерпеливо воскликнула Валентина, порывисто поднявшись в постели. – Скажи, что с Бенедиктом?
Испуганная горячностью Валентины, кормилица потупила взгляд, не решаясь заговорить.
– Он умер, я знаю, он умер, – твердила Валентина, побледнев и без сил падая на подушку. – Давно ли это случилось?
– Увы, никто ничего не видел, – ответила кормилица. – Несчастного юношу нашли нынче рано утром на лугу. Он лежал во рву, весь залитый кровью. Батраки из Круа-Бле пошли на заре на пастбище за быками, нашли его и тут же перенесли к нему домой. Он раздробил себе череп пулей и все еще держал пистолет в руке. Тут же понаехало начальство. Ах, боже ты мой, горе-то какое! Какая беда толкнула его на такой отчаянный шаг? Не похоже, чтобы из-за бедности – господин Лери любил его как родного сына. А что скажет госпожа Лери? Вот будет горевать!
"Валентина. Леоне Леони" отзывы
Отзывы читателей о книге "Валентина. Леоне Леони". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Валентина. Леоне Леони" друзьям в соцсетях.