– Ты ей об этом скажи.

– Нет, это ты ей скажи. Тебя она послушает. Я так понял, что врачей она не жалует и боится…

– О да! Еле уговорил приехать к тебе. Пыжик, я… я так за нее боюсь. Она оба раза теряла сознание за рулем.

– Нет, об этом не может быть и речи! Ей категорически нельзя за руль! По крайней мере, год даже и думать нельзя. Миш, скажи, это правда, что ты был разведчиком?

– Правда.

– Ну надо же! Ты ж еще в школе мечтал…

– Мечта идиота сбылась, – улыбнулся Бобров.

– А вы давно женаты?

– Формально – полтора месяца, а так полгода.

– О детях думаете?

– Мечтаем!

– Знаешь, я бы пока не советовал. Сосуды надо лечить, а то мало ли… Годик еще потерпите.

– Я тебя понял. Ну, а ты? Доктор наук уже?

– Уже. Вот она, моя докторская… – и он похлопал рукой по аппарату, к которому подключал Марту.

– Это что?

– Эта штука считывает состояние сосудов в течение десяти минут. Аналогов в мире нет! Слушай, а кто тебе меня порекомендовал? Уж не Матвеев ли?

– Он!

– Я его сына вылечил. Там другое было…

И тут вернулась Марта с большим бумажным конвертом в руках.

– Александр Афанасьевич, вот… А там ждет какой-то военный…

– Ох, так обрадовался встрече… – Доктор выглянул в коридор. – Прошу прощения, еще пять минут!

Внимательно рассмотрев снимок, доктор перекрестился.

– Слава богу, все чисто! Но для очистки моей и вашей совести надо сдать кровь, сделать кардиограмму, вот тут все направления, а завтра во второй половине дня пусть Миша заедет, я дам вам назначения и будем лечиться!

– А почему Миша? – удивилась Марта.

– Потому что вам, дорогая моя, пока следует лежать. И пить вот эти вот таблеточки… И еще кучу лекарств. И капельницы надо делать… А может, все же в стационар?

– Ох, нет, пожалуйста!

– А если Марта будет лежать на даче?

– Замечательно! А там есть кому делать капельницы?

– Вот там-то точно есть!

– Прекрасно! Значит, завтра, в четыре, я тебя жду, Мишка! Ничего, красавица, вылечим мы вас! Но вы уж не брыкайтесь!

– Да кто ж ей позволит!


Они вышли в коридор. Бобров крепко взял Марту под руку.

– Ой, Миш, мне же надо больничный…

– Нет, тебе надо уйти с этой работы. Когда Сашка услыхал, что ты работаешь в прямом эфире, сказал, что это чрезмерная нагрузка для твоей нервной системы. У тебя, оказывается, очень хрупкая нервная система. Так, опять плачешь?

– Миш, ну как я без этой работы? Я так ее люблю! Ой, Мишенька, мне так было страшно, когда меня в этот аппарат задвинули, так страшно и одиноко…

– Дурочка ты моя, это ж ерунда. И слава богу, Санька сказал, что на снимке все чисто, а сосуды у тебя ни к черту, но это лечится, только надо лечиться. И еще он сказал, что ребеночка нам можно будет только через год, неужто ради ребеночка ты своей работой не пожертвуешь?

– Он так сказал?

– Да.

– Но он же не гинеколог!

– Он не гинеколог, конечно, но в сосудах нервных дамочек хорошо разбирается. И он сам будет тебя наблюдать. Санька замечательный парень, очень основательный и надежный. Я его еще не узнал, но сразу подумал – этому мужику можно доверять.

– Ну, если ради ребеночка…

– Ради Тимофея Михайловича!

И она опять заплакала. От любви.


Утром Бобров отвез Марту на дачу. И буквально через час явилась пожилая женщина Дарья Николаевна и поставила ей капельницу.

– Ну и вены у вас, все время убегают! – посетовала Дарья Николаевна.

– Вот, только начни ходить к врачам, и выяснится, что и сосуды у меня никудышные, и вены ни к черту… И надолго эта радость?

– Ерунда, на сорок минут. А вот вечерком Михал Андреич привезет другие назначения, тогда и посмотрим.

– Милечка, а вы, небось, думаете, и зачем мой Миша на такой гнилушке женился? Да?

– Ну разумеется, гнилушка, – добродушно рассмеялась Милица Артемьевна. – Но если серьезно, я только диву даюсь и радуюсь безмерно, что в моем Мишке такие запасы любви и нежности. Вчера, когда он мне звонил, вдруг признался: «Знаешь, Миля, я вдруг на минуту представил себе, что ее в моей жизни не будет, и понял – я не смогу без нее жить!» Никогда даже не предполагала, что когда-нибудь услышу от него такое.


Вечером приехал Бобров.

– Ну вот что, моя дорогая, анализы у тебя неплохие, в общем-то, пока две недели будешь лежать, а потом отвезу тебя к Саньке, он назначит дальнейшее лечение, но лежать скорее всего уже не нужно будет. Так что две недельки поваляться в постели не так уж страшно. В городе жарко, душно, а здесь просто рай, да и Тимоша здесь… Ты боялась, что он сбежит, а он просто примерный кот! Вот только я не смогу каждый день приезжать. Меня тут еще пригласили в одну структуру консультантом…

– Миш, а что с моей работой?

– Я сегодня там был, представил твое заявление об уходе. Объяснил, что ты больна… Да, это, оказывается, ты за меня в бой бросилась? Чудачка, да мне плевать на эти разговоры! Думаешь, я их мало слышал? Так, только не реветь!

– Ладно, не буду! – пообещала Марта. – Миш, обними меня!


Бобров был чрезвычайно занят. Несколько раз в день звонил жене, она отчитывалась ему, а потом звонил Милице Артемьевне, боясь, что Марта не говорит ему всей правды о своем самочувствии. Среди прочих дел он заехал к себе на квартиру, взять квитанции и вообще, проверить, все ли в порядке. Дело было вечером, он страшно устал и решил там заночевать.

Стены тюрьмы рушились совершенно бесшумно и медленно, как в съемке рапидом, а он не мог пошевелиться, и крикнуть не мог… Начал задыхаться и проснулся в холодном поту. Неужто опять? За те месяцы, что он прожил у Марты, кошмары его ни разу не мучили. Он вскочил, оделся и поехал домой. Теперь его дом был там, на улице Бориса Галушкина. И хотя Марты сейчас не было и он спал один, но ничего страшного ему не снилось.

Он вошел в квартиру, сразу почувствовал запах Мартиных духов и ощутил покой и блаженство. Он разделся, лег в постель, потом вскочил, взял с туалетного столика флакончик ее духов и брызнул на ее подушку. Чуть-чуть. Обнял эту подушку, мгновенно уснул и сладко спал до утра.

Химия! – думал он, это та самая любовная химия… Но это уже превращается в зависимость… Такого никогда со мной не было. А ведь для разведчика любая зависимость губительна. Но я-то уже не разведчик… Я просто по уши влюбленный дурак! Интересно, а она тоже так чувствует? Понимает, что это химия? Надо спросить… Хотя нет, поменьше вообще надо говорить…

Братская любовь

Раздался звонок домашнего телефона. Он снял трубку.

– Алло!

В трубке молчали.

– Алло! Говорите или я кладу трубку!

– Бобров, это ты?

Он сразу узнал голос Петровича.

– Да, Петрович, это я.

– А где Марта?

– На даче.

– На какой еще даче?

– На моей даче.

– У тебя есть дача?

– Представь себе.

– И что Марта там делает?

– Живет. – Боброву страшно не хотелось говорить Сокольскому, что Марта больна. – Лето на дворе.

– А почему у нее не отвечает телефон?

– Скорее всего, она просто забыла его зарядить.

– Я хочу ее видеть. Пусть приедет в Москву! Туда можно позвонить?

– Позвонить можно, но приехать она не сможет. Она нездорова и у нее постельный режим.

– Что? – загремел Сокольский. – Что с ней такое? Почему постельный режим?

– Ничего рокового. Просто ей делают капельницы, при которых лучше лежать, у нее проблемы с сосудами. Если хочешь, я вечером тебя к ней отвезу, переночуешь там…

– А с кем она?

– С моей теткой и еще приходит медсестра три раза в день.

– С теткой? Уж не с Милицей ли твоей?

– У меня нет другой тетки!

– А почему Марта не в больнице?

– Ты свою сестру не знаешь? Если тебе нужна Мартина машина, ради бога. Ключи у тебя есть, где она стоит, ты знаешь! Ты в котором часу освободишься? Я отвезу тебя на дачу.

– Освобожусь не раньше восьми.

– Где ты будешь? В МИДе?

– Да.

– Как подъеду, позвоню. А сейчас извини, спешу.


…Он говорил со мной, как с врагом, усмехнулся Бобров. Ну и пусть. Он дипломат, пусть налаживает дипломатические отношения. Марта теперь моя законная жена, любящая и любимая, так причем тут братья? Как там у Шекспира: «И сорок тысяч братьев…» Точно не помню, но нам с Мартой и сорок тысяч братьев не страшны.


Петр Петрович уже заранее был раздражен. И чего этот Бобров приклеился к Марте? Это неспроста, ему что-то нужно, но что? И как он умудрился… Черт бы его взял…

Бобров позвонил ему ровно в восемь.

– Петрович, я жду!

– Иду!

И это идиотское «Петрович»…

Бобров стоял возле своего «пежо». И что Марта в нем нашла? Хотя, надо признать, в нем чувствуется самец… И притом очень породистый…

– Привет! – улыбнулся Бобров и протянул руку. Сокольскому ничего не оставалось, как пожать протянутую руку.

Они сели в машину. Сокольский заметил на пальце Боброва обручальное кольцо.

– Окольцевал мою сестру?

– Точно, окольцевал. Петя, ты пойми, я люблю ее! И мне ничего кроме нее самой не нужно. Нам хорошо вместе. И мы хотим ребенка… А ты почему-то злишься, негодуешь! Это что, братская ревность?

– Что за бред! Скажи лучше, что с ней случилось?

– Ты, вероятно, знаешь, как я впервые увидел Марту?

– Слышал эту душещипательную историю.

– У нее был обморок. Но она, конечно же, к врачу не обратилась.

– А мне сказала, что обратилась и что пьет какие-то таблетки.

– Да наврала она все! И вдруг обморок повторился и опять в машине. А это плохие шутки. И я отвез ее к врачу.

И Бобров пересказал Сокольскому то, что говорил ему Пыжик.

– Черт-те что, она же еще молодая, тридцатник всего…

– Твоя сестра настоящее чудо, но упрямая до ужаса. Ладно, скажи лучше, трудно сейчас работать?