Она уже добралась до верхней ступеньки лестницы, когда послышался звонок в дверь. Сердце у нее замерло: отец сказал, через сорок пять минут. Неужели она опоздала?

Уитни перегнулась через перила, глядя, как экономка прошла к парадной двери. С того места, где она стояла, ей не было видно входа, но она услышала, как дверь распахнулась, потом – голоса: экономки и другой – несомненно, мужской голос, а затем дверь закрылась.

Послышались шаги по паркетному полу, и Уитни отпрянула в тень лестницы.

– Если вы подождете минутку, сэр, я доложу о вас мистеру Тернеру, – сказала экономка.

– Благодарю вас.

Уитни затаила дыхание. Голос был ниже и грубее, но она все равно узнала бы его – ведь он так часто ей снился.

Александр Барон прибыл.

Тоненький голосок внутри нашептывал: «Уходи сейчас же. Спустись по черной лестнице, пройди через кухню и прямиком к выходу. Он тебя не увидит, он никогда не узнает…»

Но ноги не слушались. Она была как парализованная, как бабочка в коробке под стеклом, какие висели рядами на стенах библиотеки. Она не любила входить в эту комнату, когда была маленькой. Ей казалось неправильным, что эти создания, такие свободные и красивые, наколоты на булавки на фоне черного бархата.

– Барон! – Голос отца был сердечным, но на тон выше, чем обычно. – Как долетели? Сожалею, что не смог послать своего человека встретить вас в аэропорту, но мой вертолет в ремонте.

– Неужели?

«Одно только слою, – подумала Уитни, – всего одно слово, но столько в нем презрительной издевки».

– Ну, – заторопился отец, – что вам предложить из напитков? Ирландское виски, вероятно? Бурбон? У меня есть ящик «Дикой индейки», которая…

И снова быстрый односложный ответ:

– Водку.

– Водку? – Голос Дж. Т. стал елейным, как будто Барон попросил нечто такое банальное, как самый дешевый напиток. Уитни представила издевательскую полуулыбку, которая, вероятно, появилась у него на лице. – Конечно, если вы настаиваете. Вы уверены, что я не смогу соблазнить вас чем-нибудь еще? Друг из Глазго прислал мне исключительный солодовый скотч из собственной винокурни – он производит всего несколько сотен ящиков в год, и…

– Водку, – повторил Барон, – «Столичную», «Кристалл».

Последовала неловкая пауза.

– Да, разумеется. Я уверен, что у нас…

– Предпочитаю охлажденную.

– Охлажденную. – Последовала еще одна неловкая заминка. – Да, – сказал Дж. Т., – естественно. – Но теперь в его голосе было что-то такое, чего Уитни не слыхала раньше. – Я скажу своей экономке, чтобы…

– Неразбавленную, и кусочек лимона.

– Конечно. Я уверен, мы сможем… Голос Барона прервал отца:

– Где ваша дочь, Тернер?

– Моя дочь? Уитни – в… она скоро спустится.

– Неужели? – И снова это вызывающее высокомерие. – А я ухе подумал, что она нашла отговорку на сегодняшний вечер.

– Нет, – сказал Дж. Т. поспешно, – нет, сна с нетерпением ждет с вами встречи.

Уитни закрыла глаза: «Отец, как ты можешь!»

– Я полагаю, – продолжал отец, – пока мы ждем ее, мы могли бы заглянуть в мой кабинет. – Его голос набрал силу, тон стал задушевным. Уитни будто видела, как он подходит ближе к своему гостю, возможно, свободным жестом обнимает его за плечи, слегка одаривая улыбкой, полунасмешливой-полудружеской. – «Тайм» писала о вашем интересе к примитивной скульптуре, и раз уж мне принадлежит одна из самых лучших коллекций…

Барон перебил его:

– Та, что вы собираетесь выставите на аукцион Сотби в следующем месяце? – Он засмеялся, так что стало ясно его мнение об экспонатах этой коллекции. – Простите, Тернер, мне это неинтересно.

– Нет? То есть я не это хотел сказать, Барон. Я только подумал…

– Единственное, что меня интересует, так это бумаги, которые я затребовал.

Дж. Т. неожиданно осип.

– Конечно. Но я думал, мы подождем, пока…

– Сейчас!

Ее отец издал сквозь зубы приглушенный звук, который, как знала Уитни, должен был означать довольный смех. Неожиданно она почувствовала, что внутренне даже сочувствует ему.

– Я всегда полагал, что лучше сначала, – сказал он, – предложить человеку свое гостеприимство, прежде чем…

– То, что вы всегда полагали, – возразил Барон ледяным тоном, – не имеет никакого значения. Итак, есть у вас документы или нет?

Уитни затаила дыхание в ожидании. Ну уж теперь-то отец выставит этого наглеца вон. Несомненно.

– Да. – Голос Дж. Т. был тихим. – Конечно. Пройдите, пожалуйста, сюда…

Послышались шаги. Дверь библиотеки открылась, захлопнулась, и Уитни осела по стене.

Из всего, что случилось сегодня, ничто так не потрясло ее, как сцена, только что разыгравшаяся этажом ниже.

«Мы должны показать ему, что ни за какие деньги он не сможет купить себе положение, которое принадлежит Тернерам от рожденья», – вспомнила она слова отца.

Она поняла, что Дж. Т. собирался сделать. Он всегда был мастером утонченной издевки. Уитни видела это сотни раз. Он был безупречным хозяином, и никому бы в голову не пришло обвинять его в намеренном унижении гостей надменной щедростью.

Но, похоже, в этот раз отец недооценил своего противника. Такому человеку, как Александр Барон, совершенно наплевать на эту утонченность. Игра, в которую он сыграл с ней несколько лет назад, вовсе не была утонченной, она была вероломной и отвратительной и тщательно продуманной – совсем как манера его обращения с отцом с момента появления в их доме этим вечером.

Она осторожно двинулась вдоль лестничной площадки в свою комнату, бесшумно открыла дверь и проскользнула внутрь. Как может ее отец быть таким глупцом? Ему следовало бы знать, с кем он имеет дело. В конце концов, Дж. Т. был здесь, когда Александр Барон сделал свой первый бессовестный шаг по этой лестнице. И даже не попытался остановить его.

Раздался стук в дверь, и она вздрогнула.

– Кто там?

Дверь отворилась, и в ней показалась экономка.

– Ваш отец просит вас спуститься к обеду, мисс. Уитни глубоко вздохнула.

– Скажите, пожалуйста, как вас зовут?

– Перл, мисс.

– Перл. – Она сглотнула. – Перл, пожалуйста, скажите моему отцу, что я… что к…

Экономка прервала ее колебания.

– Ваш отец говорит, что вы должны сделать это, мисс, – прошептала она с заговорщическим видом.

– Нет, – поспешно ответила Уитни.

Она замолчала, и насмешливый голос Александра эхом отозвался у нее в голове: «Я думал, она, вероятно, нашла отговорку на сегодняшний вечер», и неожиданно Уитни поняла, что отец прав, она должна спуститься вниз; и не потому, что он на этом настаивает, а потому, что Александр Барон так уверен, что она этого не сделает.

И не отец играл первую скрипку этим вечером, а Барон. Дж. Т. был всего-навсего второстепенным оркестрантом, он и сам сейчас сознавал это. Барон все рассчитал заранее, точно так же, как несколько лет назад он поставил на кон свою любовную связь с наивной дочерью босса за двадцать пять тысяч долларов. Сейчас он ждет, что она спрячется в своей комнате, а Дж. Т. будет играть роль гостеприимного хозяина усадьбы.

Как он, должно быть, смеется! Но нет, ему не удастся одурачить Тернеров дважды.

– Мисс?

Уитни посмотрела на экономку.

– Все в порядке, – сказала она быстро. – Скажите моему отцу… скажите ему, что я спущусь через несколько минут.

Когда она захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, ее сердце бешено билось.

«Мы покажем ему, что ни за какие деньги он не сможет купить себе положение, которое принадлежит Тернерам от рожденья».

Если бы она верила в эту чепуху, как верил ее отец!

Но ведь не обязательно во что-то верить, чтобы одержать победу, не так ли? Достаточно презрения, которое она питает к Александру Барону. И все, что ей сейчас нужно, – это подходящее платье, холодный блеск жемчугов ее матери и те утонченные уловки, к которым, по ее наблюдениям, отец годами прибегал по отношению к менее удачливым соплеменникам.

Она сможет. Она должна это сделать. По крайней мере она постарается свести сегодняшнюю игру к ничьей.

Но этого недостаточно.

Когда Уитни вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь, старинные часы на лестничной площадке, привезенные на китобойном судне из Бостона одним из предков Тернеров, пробили полчаса.

Ей потребовалось всего несколько минут, чтобы одеться, но хозяйке усадьбы полагается превращать свой выход в некое театральное действо, и ее появление будет соответствовать традиции.

Она глубоко вздохнула. Ладони ее стали влажными, а в желудке все сжалось, когда она неспешно спускалась по лестнице.

«Успокойся, – говорила она себе, – не показывай своих чувств Каким бы ни был Александр Барон, он не дурак».

Разглядывая себя в зеркале, она осталась довольна своим внешним видом, вполне подходящим для той роли, которую она собиралась играть. Но сколько нервов это стоило – драгоценные минуты бежали, пока она лихорадочно искала, что ей надеть. Отец был прав, все ее старые вещи сохранились в гардеробе. Но она уехала отсюда ребенком, а вернулась женщиной – возраст розового и голубого шифона или скромного хлопка с оборочками давно прошел.

В последний момент, когда уже почта потеряла надежду, она обнаружила платье, висевшее в дальнем углу платяного шкафа, – длинное прямое платье из шелка цвета слоновой кости, купленное ей в подарок на семнадцатилетние. Конечно, никакого праздника в тот день не было – Уитни к тому времени уехала в пансион на материк, – по платье так и осталось там. И из всего, что она могла надеть, оно наиболее соответствовало тому, что носят взрослые женщины.

Она решительно набросилась на платье с маникюрными ножницами. Небольшая пелерина и вышедший из моды воротник составляли одно целое и легко отпоролись, обнажив прямой лиф. Из куска шифона она сделала бледно-голубой кушак на талию, а потом расстегнула пуговицы на юбке от щиколотки до бедра так, чтобы при ходьбе ее длинная загорелая нога приковывала к себе взгляд.