Винтер даже не затрудняла себя попытками избегать лорда Карлиона. Она видела его нечасто и только в присутствии других людей на крыше при свете звезд или луны, а также в саду перед восходом солнца. Все реже ее можно было увидеть в саду по утрам, но Алекс и не думал интересоваться, почему Винтер так редко пользуется возможностью насладиться прохладой под деревьями, и решил, что она не любит рано вставать. Недавно, когда девушка несколько раз присоединялась к остальным, он заметил, что у нее усталый, даже измученный вид и темные пятна под глазами. Но в сером свете утра трудно было определить это точно. После жарких беспокойных ночей все выглядели больными и изнуренными.

Сам Алекс в последние дни стал более молчалив и раздражителен. Он понимал, что достаточно окреп, чтобы покинуть Гулаб-Махал без страха перед лихорадкой и слабостью. Он знал, что должен уйти, знал что нужно предпринять — он всегда знал это. Алекс был уверен, что Дасим Али поможет ему исчезнуть отсюда, но не мог позволить себе оставить Винтер, пока Карлион находился в таком безобразном, опасном и непредсказуемом состоянии духа. Он не доверял лорду или даже другим защитить его жену. Алекс постоянно повторял себе, что это абсурд, что Амира или Лу спокойно присмотрят за ней. Но смогут ли их усилия — или усилия всех остальных — удержать страсть Карлиона, как это делает простое присутствие Алекса, законного мужа? Противоречивые идеи раздирали голову Алекса, терзали его мозг. Он ненавидел себя за бездействие и в то же время не мог уйти из Гулаб-Махала.

Карлион, со своей стороны, больше не относился к Алексу с неприязнью. Она сменилась ненавистью и едким негодованием, объяснявшимися не только историей с Винтер, но и большей свободой, которой обладал Алекс.

Для лорда вынужденное постоянное общение с такими двумя мужчинами, как Лапота и Добби, было почти так же невыносимо, как бездеятельность. Он не имел с ними ничего общего и считал обоих, с социальной точки зрения, представителями корпуса слуг. Их взгляды, голоса, беседы, манеры — особенно утешительное и какое-то нервное отношение к самому Карлиону, словно он был вздорным больным — изматывало его нервы, и иногда он начинал громко кричать. Быть вынужденным жить с этими двумя, находиться с ними в одной тесной комнатке день за днем и ночь за ночью, по его мнению, являлось гораздо худшим, чем одиночное заключение.

Лорд не знал, что Алекс так же редко видел Винтер, и представлял его наслаждающимся медовым месяцем, в то время как он, Карлион, изнемогал, злился, мучился в течение бесконечных часов в компании маленького нудного евроазиата и скучного священника, страдавшего расстройством пищеварения и реагировавшего на малейшую пошлость сухим покашливанием.

И все-таки Карлион кое-что не понимал в отношениях Винтер и Рэнделла. Не все укладывалось в мучительную для него картину счастливого медового месяца. Девушка выглядела неважно, не имела вида счастливого человека. Как, впрочем, и Рэнделл. Но он умел скрывать свои чувства, и по его лицу было трудно понять, о чем он думал. Казалось, Алекс и Винтер мало разговаривали друг с другом, почти избегали друг друга, хотя далеко и не отходили вечерами в саду или на крыше.

Карлион знал, что у него всего один шанс из ста, чтобы выбраться из Лакноу, даже если удастся сбежать из Гулаб-Махала, однако по-прежнему проводил большую часть дня, обдумывая план побега. Но потом приходила мысль о том, что вечером можно будет увидеть Винтер… Лорд понимал, что не сможет оставить ее здесь.

Девушка, казалось, не испытывала смущения в присутствии Карлиона и разговаривала с ним так же любезно, как и с остальными. Только Рэнделла она избегала. Но тот всегда находился рядом, всегда перед ее глазами на расстоянии, с которого можно было услышать ее голос, и это напоминало лорду, что девушка принадлежит другому.

Иногда он разрабатывал дикие, безумные, нелепые идеи убийства Рэнделла, чтобы привлечь к себе Винтер. Ведь тогда у нее не окажется выбора. Лапота и Добби бесполезны в любой сложной обстановке. Он оказался дураком. Он всегда был им. И урок ничему не научил его. Он напугал девушку, и она защитилась единственным возможным способом — вышла замуж за Рэнделла. Но убрав того с дороги, можно доказать Винтер, что бояться ей нечего, и тогда, может быть, она повернется к нему? Только потому, что больше не будет никого рядом.

Успокаиваясь, Карлион понимал, что его идеи безумны, но жара, неудобства и монотонные дни начинали сводить с ума, а характер лорда вообще не был создан для терпения. Однажды вечером он увидел Алекса сидящим на краю колодца, и вдруг ему пришло в голову, как просто можно избавиться от соперника, сбросив его вниз. В сумерках это совсем легко сделать. Одно быстрое движение руки, и человек упадет в глубокую, сырую, скользкую шахту и утонет в черной воде.

Наблюдавшая за лордом Лу прочитала его мысли ясно, словно они были написаны у него на лице заглавными буквами. Но Карлион тут же вспомнил о веревке, к которой было привязано ведро, и о пятерых остальных, которые услышат всплеск и не станут ждать, когда несчастный утонет. Лорд резко повернулся и зашагал взад-вперед по узкой дорожке, но Лу не забыла его взгляда. В тот же вечер она предупредила Алекса, но тот только рассмеялся.

— Моя милая Лу. Ты позволила своему воображению разыграться. Я согласен, он был бы рад увидеть меня мертвым. Не уверен, что я не испытывал бы то же самое на его месте. Но желание убить человека — это совсем другое. Меня бы повесили уже раз десять, если бы я применял насилие против тех, кто мне не нравится.

— Я согласилась бы с этим, если бы считала его безумным, — сказала Лу. — Но я его таким не считаю.

Алекс пожал плечами и отмахнулся. Лу поговорила с Винтер, и та испугалась. Вместо Алекса она стала следить за Карлионом, и оба мужчины заметили это. Алекс, знавший ее, понял, что она испугалась, а лорд решил, будто девушка стала относиться к нему более нежно, и данная мысль придала ему уверенности Если избавиться от Рэнделла, Винтер достанется ему.

В конце первой недели сентября произошел четвертый мощный штурм резиденции, и беженцы в Гулаб-Махале прислушивались к грохоту с такими же надеждой и страхом, как и во время всех предыдущих штурмов. Но и этот провалился. Раздавались только отдельные выстрелы, редко прерываемые взрывами мин или обменом снарядами, осада опять свелась к привычному вопросу времени и терпения.

Становилось прохладнее. Жара больше не была пыткой, стала просто терпимым неудобством, а иногда после дождливого дня в вечернем воздухе появлялись намеки на прохладу. Так наступала более приятная погода.

После захода солнца на крыше Алекса теперь становилось прохладно. Она находилась достаточно высоко над землей, чтобы улавливать легкий ветерок, подымавшийся на закате, и поэтому вскоре место стало более популярным для встреч товарищей по несчастью, чем сад. Ветерок разгонял москитов, комаров и других крылатых, появлявшихся в сырых тенях апельсиновых деревьев. Все находились на крыше в тот вечер после странно тихого дня, когда произошло затмение солнца.

Оно длилось часа три и погрузило город во мрак с розовым оттенком. На это время перестрелка прекратилась. Мужчины стояли молча на улицах и смотрели, как тень луны наползала на огненный диск, пока совсем не поглотила его. Даже после затмения перестрелка была слабой, и день показался непривычно тихим и тяжелым от напряжения.

Кровать Алекса вынесли на открытое пространство, и три женщины сидели на ней, разговаривая приглушенными голосами, а мужчины тупо бродили взад-вперед, когда Винтер увидела на лице Карлиона такое же выражение, какое видела Лу в саду.

Алекс сидел на парапете, глядя в сторону резиденции, где изредка над верхушками деревьев и крышами домов появлялись вспышки. Рядом с ним никого не было, и Винтер увидела, как Карлион смотрел на него. Девушка знала, что означает этот взгляд. Только на этот раз Алекс сидел не на краю колодца. Теперь под ним был обрыв высотой футов в тридцать или даже больше, а вместо воды жесткая земля. Карлион медленно двинулся к Алексу. Винтер вскочила, побежала за ним и схватила его за руку. Лорд развернулся. Его намерение было четко написано у него на лице. Девушка стояла, глядя на Карлиона, вцепившись ему в руку, следя испуганными глазами за его взглядом и пытаясь усилием воли вернуть его к реальности.

Алекс услышал легкие бегущие шаги и повернулся. Он не видел лица Карлиона, но увидел лицо Винтер, а также ее пальцы, вцепившиеся в руку лорда. Ему вдруг стало ясно, что девушка разгадала намерения этого человека Он вспомнил слова Лу, взглянул вниз и почувствовал, как что-то задрожало в животе, а на лбу выступил холодный пот. Алекс встал и неторопливо пошел прочь, а Карлион поежился, словно вышел из секундного транса. Его мускулы расслабились, напряженный взгляд исчез, и Винтер разжала пальцы.

Она сделала какое-то незначительное замечание по поводу затмения, не следя за своими словами и не дожидаясь ответа, а потом появилась Лу и увела лорда. Винтер вдруг опустилась на парапет, на котором несколько секунд назад сидел Алекс.

Ее колени дрожали, и она стиснула зубы, чтобы они не стучали. В ушах стоял странный гул, а все тело вдруг охватил озноб. Девушка не услышала, как к ней подошел Алекс, но когда его рука легла ей на плечо, она не стала оборачиваться, потому что и так знала, кто это. Он приятно пожал ее плечо, и через секунду или две Винтер подняла руку и положила на его ладонь. Она не оборачивалась, потому что ее глаза были полны слез, и ей не хотелось, чтобы Алекс увидел их. Но тело девушки продолжало дрожать. Алекс слегка пожал ее плечо и ушел.

С тех пор он стал более осторожным и больше не подходил к краю крыши в присутствии Карлиона. В следующую неделю они с Винтер виделись еще меньше, поскольку она ни разу не появилась утром в саду, а три вечера не присоединялась к остальным на крыше. Алекс спросил у Лу о причинах ее отсутствия, но та очень кратко ответила, что девушка неважно себя чувствует, но беспокоиться не о чем, поскольку, по ее словам, тут виноваты жара и перезрелая папайя.