Лу тревожно вздрогнула и стала смотреть на шторы, стоя спиной к Алексу. Он молчал, и она, наконец, сказала:

— Лорд остается здесь только из-за Винтер. Потому что он любит ее, и потому что мы сказали ему — все мы — оставаться здесь безопаснее, чем пытаться сбежать. И безопаснее всего для Винтер, поскольку Бегам ее кузина. Карлион не сбежит без Винтер. Вчера вечером он просил ее выйти за него замуж… Вы знаете об этом? А потом в течение часа она вышла за вас, а лорд вынужден был наблюдать. И наконец вы его ударили.

Алекс по-прежнему молчал. Лу повернулась к нему и с отчаянием посмотрела на него.

— Алекс, пожалуйста. Не ссорьтесь с ним. Не вставайте на его пути. Не провоцируете его на поступки, которые могут подвергнуть нас опасности. Обещайте мне оставить его в покое.

— Если он оставит в покое мою жену, — ответил Алекс.

— Конечно, теперь оставит. Но вы не можете ожидать, что он не будет даже разговаривать с ней. И если бить его всякий раз, когда он…

— Моя милая Лу, — возбужденно перебил ее Алекс, — сейчас я не могу и муху прибить. Нет, конечно, я не вступлю в новую драку. Начав одну, я вчера потерял сознание. Но если вы думаете, будто я стану извиняться, то вы ошибаетесь. Возвращайтесь к своему ребенку. Хорошая девочка. Моя голова гудит, и я нечетко вас вижу. На сегодня более чем достаточно.

Лу ушла, а Алекс пролежал на спине весь раскаленный день, думая последовательно то о боли в голове, то об отчаянной тревоге за судьбу гарнизона резиденции.

Лу не понимала, что только две вещи удерживали его от побега из Гулаб-Махала, как только он смог бы ходить, и не подозревала ни об одной из них. Первая заключалась в том, что больной человек очень пассивен. Пока он не мог ходить из-за проклятого рецидива лихорадки и сопровождавшей ее слабости, было разумнее оставаться здесь, поскольку в таком состоянии от него было мало пользы. Вторая заключалась в Карлионе. В Карлионе и Винтер. Девушка была в достаточной безопасности (если можно было считать себя в безопасности где-нибудь в это время) с обитателями Гулаб-Махала. Но не в безопасности от Карлиона.

Алекс понял смысл просьбы Лу, поскольку от Карлиона исходила опасность. Лорд имел ужасный, непредсказуемый характер и в то же время был властным, эгоистичным человеком, чтобы проявить терпение и заставить себя ждать. К тому же он боялся, и это делало его еще менее надежным. Все они были напуганы. Алекс сам часто просыпался в холодном поту от страха, слыша крики подвыпивших балагуров, проходивших по ту сторону высокой стены, окружающей Гулаб-Махал, и принимая их за банду мятежников, ворвавшихся в ворота и требующих выдачи беженцев. Но ни он, ни кто-нибудь другой не сомневался, что обитатели Гулаб-Махала спрячут их, спасут непрошеных гостей ради собственной безопасности, хотя всегда существовала опасность, что какой-нибудь слуга выдаст прячущихся за деньги или из злобы. Информация также могла просочиться наружу из-за неосторожности.

Но Карлион не верил в это. Он почти ничего не знал об Индии, а то малое, что ему было известно, убедило его, будто все жители этой страны предатели, убийцы, и никому нельзя здесь доверять. Лорд отказывался признавать, что обитатели Гулаб-Махала ограничили его свободу и свободу других европейцев ради спасения их же жизней. Гостей держали как узников, чтобы однажды отпустить и устроить прекрасное зрелище для толпы. Разве пятьдесят узников тюрьмы короля Дели — среди них были почти все женщины и дети — не вывели и не зарезали перед миллионной толпой зрителей?

Карлион настаивал, что нужно захватить заботящихся о них слуг, подавить сопротивление находящихся в доме взрослых мужчин, забрать все находящееся здесь оружие и с деньгами и едой прорваться к Каунпуру, где стояло лагерем войско Хэвлока. Расстояние было не очень большим — меньше сорока миль. Лорд разрабатывал и другие планы, такие же грубые и неприемлемые, но понимал, что любая подобная попытка подвергнет слишком большому риску женщин и двух детей. И он не мог выбраться один, без Винтер. Но теперь она, чтобы избавиться от него, вышла замуж за Алекса Рэнделла.

Видимо, она очень боялась Карлиона, раз пошла на такой решительный шаг, думал Алекс, уставившись в облупленный потолок, пока жара плясала над открытой крышей. Что он ей сделал? Пытался изнасиловать? Алекс почувствовал, как ярость начала закипать в нем от одной этой мысли, и закрыл лицо руками.

Лу была права. Ему нужно сдерживать себя и не ссориться с Карлионом. Он должен был поступить так раньше в Дели и сейчас тоже. «Все в одной лодке», — сказала Лу. Но это была неустойчивая лодка, и если двое на ней начали бы драться, она могла перевернуться. Что касается Винтер, теперь она была его женой. Этого было достаточно, чтобы оградить ее от дальнейших посягательств со стороны лорда. Но Алексу нельзя теперь отпускать ее далеко от себя, иначе они потеряют друг друга.

Факт, что Винтер стала его женой, не имел никакого значения в данной ситуации. Просто все становилось еще труднее. Они могли находиться здесь или в бегах месяцы… возможно, год. Даже больше года. Искаженные истории и слухи, которые приносил Алексу Дасим Али, рассказывали чаще о победах, чем о поражениях, и было трудно составить верную картину того, что происходило во внешнем мире на самом деле. Если всю Индию действительно охватил бунт, уйдет несколько месяцев, чтобы подавить его и восстановить порядок. Месяцы, подумал Алекс, может, и год… или еще дольше… И он снова вспомнил о Лотти.

Алекс не мог забыть Лотти. Тот ужасный, кошмарный день останется в нем навечно. Природа не была предназначена для войн. Ребенок Лотти не собирался задерживаться из-за убийства и резни — они просто ускорили его появление на свет. Он должен был родиться, но сделал это преждевременно. Его рождение убило Лотти более мучительно, чем выстрел из карабина или удар сабли.

Если бы Алекса не было поблизости в тот день, если бы он ушел, как и намеревался, оставив Лотти на попечение женщин, у него были бы несколько другие чувства. Даже после возвращения к ее мертвому телу. Женщины умирали при родах. Даже слишком часто. Это было прискорбно, но тут ничего — или почти ничего — нельзя было поделать.

Но Алекс не ушел. Он остался с Лотти и не мог забыть муки, которые они испытывала перед смертью, и тот факт, что при нормальном медицинском обслуживании, присутствии докторов, акушерок, при наличии всех достижений современной медицины ее можно было бы спасти. Но разразилась война. Хуже того — гражданская война, мятеж, анархия. И для женщины не было безопасного места во всей стране до тех пор, пока не восстановится мир. Алекс не мог рисковать жизнью Винтер после смерти Лотти и впервые был благодарен своей болезни, которая оправдывала необходимость не отпускать ее далеко от себя.

Перестрелка продолжалась большую часть дня с интенсивностью, свидетельствующей о мощной атаке на резиденцию, а за час до полудня громкий взрыв мины потряс Гулаб-Махал и потревожил птиц, прятавшихся от жары на деревьях в саду, они захлопали крыльями и испуганно галдели.

Алекс слышал грохот выстрелов и разрывы снарядов с потрясающей ясностью. Мерцающая жара над крышей, казалось, вибрировала при этих звуках и била его тело с той же регулярностью, с которой канонада ударяла по голове.

Это была еще одна атака на резиденцию… или наконец подошел Хэвлок? Но это не мог быть Хэвлок. Если прибыли войска освободителей, город встревожился бы, и бои уже шли бы на улицах. А выстрелы слышались только со стороны резиденции…

«Если бы я только мог уйти, — думал Алекс. — Если бы я только мог узнать новости. Сколько они могут продержаться?» Было невыносимо лежать, прислушиваясь к гулу канонады, зная, что все это означает, понимая, что сейчас происходит внутри обстреливаемой, осажденной резиденции, и ничего не предпринять — ничего.

Алекс в течение дня принимал отвратительное питье, принесенное Рахимом, молчаливым слугой, присматривавшим за ним. Бегам-сахиба приготовила его, сказал он. Алекс пил, не возражая, и лекарство ослабило головную боль, принесло мгновенный сон. Так прошел для него день, отмеченный вторым серьезным штурмом резиденции. Но хрупкая оборона продолжала держаться.

Надежда на спасение в осажденном гарнизоне начинала ослабевать. Армия Хэвлока, перешедшая границу Оуда в последние дни июля, одержала последовательно две победы, однако понесла тяжелые потери, обнаружив свои позиции под угрозой со стороны сил Нана Саиба, и вернулась в Мангалвар ждать подкрепления. Дважды в начале августа Хэвлок начинал двигаться к Лакноу, но оба раза был задержан: сначала вспышкой холеры, а затем мятежом в Гвейлиоре. В результате пришлось оставить базу и вернуться в Каунпур.

Новость об отступлении оккупационных войск была встречена жителями Лакноу с великой радостью, и положение осажденного гарнизона — а также горстки беженцев в Гулаб-Махале — стало более опасным. Большая часть повстанцев и населения, запуганная тем, что армия мстителей находилась совсем рядом с городом, воспрянула духом, когда выяснилось, что противник не только отступил, но и покинул границы Оуда.

Звуки перестрелки со стороны резиденции стали составной частью жизни в Гулаб-Махале: такие же привычные, как мычание коров, воркование голубей или поскрипывание колеса колодца. Для беженцев это была успокаивающая канонада, поскольку она свидетельствовала о том, что гарнизон все еще держался и резиденция не пала…

Восемнадцатого августа произошел третий штурм (Алекс выцарапывал даты гвоздем на стене павильона), и беженцы с напряжением, затаив дыхание, ждали звуков мушкетного огня, который начался после тишины, воцарившейся по окончании штурма. Услышав их, они почувствовали, как нервы и мускулы расслабились от облегчения, и вздохнули свободно, словно после приступа удушья. Три дня спустя беженцы услышали грохот взрывающегося пороха, и Дасим Али сказал в тот вечер, что это работа гарнизона, который успешно подорвал Иоханнес-Хаус, оплот мятежников за границами обороны, из которого велся перекрестный огонь по резиденции.